Человек-амфибия (первоначальный, журнальный вариант романа) - Александр Беляев

«Он бросился в воду! — думала девушка, вспоминая лицо Ихтиандра, искаженное страданием. — Несчастный! Ревность погубила его… Сначала Ольсен, потом эта нелепая встреча с Зурита… Но ведь я не могла сказать Ихтиандру про Ольсена… А Зурита? Как смел он назвать меня невестой?.. Теперь все погибло… Бедный, бедный мальчик…»

И Гуттиэрэ залилась слезами. Она любила Ихтиандра, — застенчивого, детски простого, так не похожего на самодовольных, гордых и заносчивых сыновей городской знати.

Любила впервые, — со всею свежестью и горячностью чувства. «Что же делать дальше? — думала она. — Последовать примеру Ихтиандра? Броситься в море? Покончить с собой»?

А Бальтазар все продолжал говорить:

— Ты понимаешь, Гуттиэрэ. Ведь это будет полное разорение. Все, что ты видишь в этой лавке, принадлежит Педро Зурита. Моего товара тут не наберется и десятой доли. Весь этот жемчуг мы получаем на комиссию от дон Педро. И он сказал мне, что если ты откажешь ему сегодня, — в последний раз, — он отберет весь товар и со мной больше не будет иметь дела. Ведь это разорение! Полное разорение!

Понемногу слова отца начали проникать в сознание Гуттиэрэ. И старый индеец очень обрадовался, когда дочь вышла, наконец, из своей задумчивости и задала ему практический вопрос:

— А на какую сумму здесь будет товару?.

— Тысяч на десять, а может, и на пятнадцать золотых пезо.

Гуттиэрэ опять задумалась. Она вспомнила об Ольсене. В ее голове созревал новый план. «Уж если жертвовать собой, то надо дорого продать себя» — подумала она, и вдруг, поднявшись, сказала:

— Я согласна.

— Ну, вот и отлично! — воскликнул обрадованный и удивленный Бальтазар, счастливо улыбаясь. — Я же знал, что ты у меня умница, хотя и своенравная, как…

— Но я ставлю одно условие.

— Какое? — насторожился Бальтазар.

— Об этом я скажу жениху.

Когда Зурита явился, Гуттиэрэ сказала ему, гордо подняв голову:

— Дон Педро Зурита! Я согласна быть вашей женой. Но ответьте мне, сможете ли вы содержать достойным образом красавицу-жену? Не делайте таких удивленных глаз. Если все знают, что я красива, почему бы мне самой не знать об этом и не ценить красоту? Я люблю драгоценности. Я люблю жемчуги и изумруды…

— Я озолочу вас, осыплю жемчугом и изумрудами, — сказал Зурита.

— Посмотрим. Но это не все. Я требую от вас приданого.

Эти слова заставили изумиться не только Зурита, но и Бальтазара. Он впервые сделал неожиданное и приятное для него открытие, что его дочь такая практичная.

— Все, что имеется в этой лавке, — продолжала она, обращаясь к Зурите, — вы дарите мне сейчас же, до брака. Половину я отдаю отцу, а половину беру себе.

Зурита не мог подавить невольного восклицания. Подарить до брака! Это было гораздо хуже, чем обещать золотые горы после женитьбы.

— Кроме того, — продолжала девушка, — вы наполните лавку новым товаром на прежних, комиссионных условиях и будете продолжать дело с отцом. Но вы, кажется, недовольны? Вы колеблетесь? Как же я могу поверить вам, если уже сейчас…

— Я не колеблюсь, — ответил Зурита, едва сдерживая раздражение. — Вы не поняли меня, во мне говорит не скупость, а удивление. Признаться, я не ожидал встретить такую… э-э… практичность в столь молодой и прекрасной особе…

— Время не ушло, можете отказаться от сделки, — ответила девушка, делая ударение на слове «сделка».

— Я согласен.

— Отлично. Сегодня вечером я очищу лавку от товара. Завтра утром вы наполните ее новым, и я — ваша.

Зурита вышел от невесты в полном смятении. Желание иметь Гуттиэрэ своей женой и жадность к деньгам вели в нем жестокую борьбу. Он призывал в свидетели пресвятую мадонну и тысячу чертей, что никогда не встречал подобной женщины. В конце концов, он успокоился на том, что отыграется на «морском дьяволе».

А Гуттиэрэ высыпала из ящиков в холщевые мешочки жемчуг, половину сложила в корзину и ночью, когда отец уснул, тихо вышла из лавки и отнесла свою половину «приданого» Ольсену.

VII. В подводном гроте

Ихтиандр, бросившись в море, забыл на время все свои земные горести. Как будто из невыносимо жаркой и душной комнаты он вдруг вышел на свежий воздух. Прохлада вод успокоила его нервы и освежила измученное тело. Колючие боли прекратились. Бока его расширились, — он дышал глубоко и ровно. Его организм требовал полного отдыха, и он инстинктивно отгонял от себя мысли о том, что́ произошло на земле. Ихтиандр как будто возмужал за это время. Научился лучше управлять своими мыслями и чувствами. Он уже не метался по морю, как раньше, с бурею в душе.

«Гуттиэрэ обманывает меня. Днем она видится со мной, а ночью встречается с Ольсеном, она уже его невеста, — об этом сказал черный всадник. Я знаю, что значит невеста!.. Нет, нет, не надо думать. Надо забыть… Море! Родное море!..»

Ихтиандр почувствовал потребность в работе, движении. Чем-бы ему заняться? Он любил в темные ночи бросаться с высокой скалы в море — так, чтобы сразу достать до глубокого дна. Стремительно пролетать воздушное пространство и пронизывать своим телом, как кинжалом, морскую глубь. Незабываемо прекрасная игра! Но сейчас был полдень, и на поверхности моря, видимой из-под воды, мелькали, как черные, наполовину погруженные в воду кокосовые орехи, днища рыбацких лодок.

«Вот что я сделаю: надо будет привести в порядок мой грот!» — подумал Ихтиандр.

В заливе находился грот в отвесной скале, с большой аркой, открывавшей прекрасный вид на подводную равнину, отлого спускавшуюся в глубины моря. Ихтиандр давно облюбовал этот грот. Но прежде, чем устроиться в нем, нужно было выселить давнишних обитателей грота, — многочисленные семейства спрутов.

Ихтиандр надел очки, вооружился длинным, несколько искривленным острым ножом и смело подплыл к гроту. Войти в грот было рискованно, и Ихтиандр решил вызвать врагов наружу. У потонувшей лодки он давно приметил длинную острогу. Он взял эту острогу и, стоя у входа в грот, начал водить ею. Осьминогие обитатели, недовольные вторжением неизвестного, зашевелились… По краям арки начали показываться длинные, извивающиеся щупальцы. Волнистыми, осторожными движениями они приближались к остроге. Ихтиандр отдергивал острогу, прежде чем хоботообразная нога спрута успевала захватить ее. После нескольких минут этой игры уже десятки щупальцев, как волосы Медузы-Горгоны,[25] зашевелились у края арки. Наконец, один старый, огромный спрут, выведенный из терпения, решил расправиться с дерзким нарушителем их покоя. Спрут вылез из расщелины и, угрожающе шевеля щупальцами, направленными в сторону Ихтиандра, медленно выплыл из арки. Ихтиандр отплыл от арки грота, чтобы иметь свободным место для боя, бросил острогу и приготовил нож. Его приемы борьбы со спрутами были своеобразны. Он знал, что человеку, с двумя руками, трудно бороться с восемью ногами чудовища, — при том более длинными, чем руки. Прежде чем успеешь отрезать одну ногу спрута, семь других его ног захватят и скрутят человека по рукам и ногам. И юноша направил все свое внимание на борьбу не с ногами, а с телом спрута. Подпустив чудовище на такое расстояние, когда концы щупальцев почти достигали его протянутых вперед рук, Ихтиандр неожиданным рывком бросился вперед, в самый клубок извивавшихся щупальцев, к голове спрута. Этот необычайный прием, как всегда, застал спрута врасплох. Животному потребовалось не менее четырех секунд, чтобы подобрать концы щупальцев и обвить ими юношу. Но за это время Ихтиандр успел быстрым и безошибочным ударом рассечь тело спрута, отрезав нервы от их двигательных центров, и поразить сердце. И огромные щупальцы, уже обвившиеся вокруг тела юноши, вдруг безжизненно разжались и дрябло опустились вниз.