Мертвая зона. Города-призраки: записки Сталкера - Лиля Гурьянова

Мысль первая: мама моя, это ж какие железные нервы и незамутненное триллерами сознание нужно иметь, чтобы жить в таком месте??? Уж на что я циничный материалист, и то вульгарно жутковато. Одна жилая квартира на (допустим) стоквартирный дом. И там ночуют, в том числе одинокие старики, женщины. Ну ладно старики, они столько на своем веку повидали! Но все остальные! Я как-то ненавязчиво представил себе свою тещу, которой, как я всегда считал, можно крепостные стены крушить (вместо тарана), живущей в поселке. Хм…

Мысль вторая: елки-моталки, сколько же сил нужно было приложить, чтобы все это на вечной мерзлоте построить!!! Дома, кстати, все из-за этой самой мерзлоты, покоятся на сваях, что тоже в достаточной мере усиливает общую сюрреалистичность пейзажа. Такие сплошные избушки на курьих ножках. Нет, серьезно. Представьте себе обычную блочную пятиэтажку с бетонными штырьками по всему периметру. И там, где у обычных домов бывает фундамент и подвал, – штырьки высотой по полметра с расстоянием метр-полтора между ними. Гротеск, реально. Да, вот так. Смотришь на эти штырьки, на окружающую неласковую природу, делишь все эти размышления на суровый климат и получаешь в уме трагичную историю возведения поселка. И остро ощущаешь историческую несправедливость. Трудом рабов, которые возвели египетские пирамиды, до сих пор восхищаются историки, археологи и отдельные сознательные туристы, хотя гробницы всего-навсего задумывались как памятник самомнению фараонов. А труд тысяч людей, которые корячились на возведении поселка, способного стать домом для нескольких же тысяч других людей, как-то никого, похоже, не впечатляет. А в чем, простите, разница? В размере и возрасте построек? Ну, это кому как. Я вот пирамиды посещал, и ничего такого в душе не шевельнулось. И рабов я как-то не очень жалел. Зато поставленные на бетонные сваи дома поселка почему-то вызвали у меня ассоциации с величием воли человеческой. Как в детской песенке советского периода: «захотели дом построить, нарисуем – будем жить!».

Впечатление от осмотра города довольно гнетущее. Что, впрочем, не удивительно и никакой неожиданности в этом нет. Но к ожидаемым эмоциям примешивается что-то еще. Трудноопределимое какое-то чувство. Останавливаюсь возле разрушенной почти до основания постройки, в которой, очевидно, в прежние времена располагался магазин, закуриваю и пытаюсь разобраться. В чем же дело? Несколько раз заносило меня в деревни, где из полутысячи жителей осталось двое-трое. Печальное зрелище, безусловно, но именно печальное – не более. Так в чем же разница? Только в том, что там были деревенские дома, а здесь – городские? Ну, пожалуй, неуверенно соглашаюсь я с самим собой. Я житель исконно городской и деревенская изба ассоциируется у меня максимум с дачей во время летнего отпуска, но уж никак не с постоянным жильем. Поэтому и особого трагизма в заброшенных бревенчатых срубах мое внутреннее «я» не находило. Тогда как вид разрушенных и покинутых городских кварталов вызывает у меня уже более конкретные ассоциации. Вот жили люди, жили полноценной жизнью, привыкли к суровому краю и собирались жить дальше. А их под зад коленом – выметайтесь, мол.

На этом месте мои размышления прерываются, потому что ко мне присоединяется Семен. Оказывается, пока я трепался на рынке и бродил по окрестностям, он успел поставить «Ниву» в гараж и повидаться с женой, с которой, между прочим, договорился о приготовлении обеда для нашей группы. «Голодными не останетесь» – продукты, которые мы привезли, он тоже уже разгрузил. Мне становится как-то неловко за свое праздношатание, и по этому поводу я тут же изображаю бешеную журналистскую активность. Начинаю с того, что делюсь своими впечатлениями о покинутых квартирах. Обреченно вздохнув (поняв, что от меня не отвяжешься теперь), Семен комментирует ситуацию.

Да, именно коленом, да еще в грубой форме. А форма-то действительно более чем грубая. Нет, не в том смысле, что людей физически заставляют покидать поселок. Гораздо «цивилизованней» (читай проще) создать такие условия для жизни, чтобы нормальный человек (особенно обремененный семьей и детьми) не решился и дальше оставаться на основательно насиженном месте. Нет НИЧЕГО: ни горячей, ни холодной воды. Давно «почила в бозе» канализация, но у местных жителей есть возможность не противоречить привитому при советском строе эстетизму: можно завести отхожее место во дворе (хотя специально оборудованных для этой целей помещений я так и не увидел – нигде). В доме Семена, например, все обходятся патриархальными цинковыми ведрами. ЗАТО есть электричество. Ну, правда, не по всему поселку. Незадолго (месяца за три) до нашего приезда вышла из строя пара-тройка опор ЛЭП, лишив три района из семи в поселке электричества. Но жители не унывают – катастрофа явно имеет временный характер. Починят. Может быть.

Выдав мне эти сведения, Семен явно превысил лимит своей разговорчивости. Обычно он столько слов произносит за весь день. По этой причине я явственно вижу, что мое общество сильно его тяготит. Пообещав прибыть к обеду, я, под облегченный вздох Семена, продолжаю экскурсию по поселку в одиночестве. Гуляю. Попутно восстанавливая в памяти сведения о причинах постепенного умирания поселка.

Золотодобывающее предприятие (выработка), вокруг которого и был возведен поселок, истощило свои ресурсы и почти в тот же самый момент поселение, в котором на тот момент проживало полторы тысячи человек, утратило не только официальный статус, но и привилегии – поддержания условий, необходимых для жизни. Местная администрация просто махнула на всех жителей рукой – выгребайте сами как знаете.

Какое-то время, по инерции, поселок еще существовал, но уже к концу 90-х годов приобрел тот вид, который я лицезрею в данный момент. Кадыкчан хотя бы расселили, пусть и в варварской форме, а на поселки поменьше уже не осталось ни денег, ни сил. Проект по расселению Кадыкчана был признан неудавшимся, и потому вся программа приостановлена. К настоящему времени принята прорва постановлений во всех административных органах, но постановлениями сыт не будешь и золото они в выработку не вернут.

Типичная история. Из семидесяти двух поселков и небольших городов, когда-то располагавшихся вдоль колымской трассы, осталось всего девять. И это не предел. Процесс продолжается. А сколько всего на Крайнем Севере таких поселков − не перечесть, зато общее количество проживающих в них человек примерно известно: более десяти миллионов человек.

Цель – Кадыкчан

Вечером мы собрались в квартире Семена. «На сходку», как сформулировал записной балагур Марик. И хотя за полторы недели путешествия его остроты уже начали мне надоедать, нельзя не признать, что определенное сходство (по крайней мере, в том, что касалось внешних атрибутов встречи) присутствовало. Для начала не работал дверной звонок, и пришлось стучать. Мы-то просто некоторое время неритмично стучали в дверь, а вот пришедшие чуть позже гости выбивали разные условные стуки. «Очень удобно, – поделилась с нами жена Семена, – всегда знаешь, кто пришел». Каждый прибывший приносил с собой продукты и бумаги: карты, нарисованные от руки, списки «всего-чего-может-понадобиться» – как выразился один из гостей. И над всем этим романтично парил сизый дым дешевых папирос.

Одного из гостей, парня лет тридцати, Семен представил нам как водителя, который отвезет нас завтра в Кадыкчан. «Вася», – коротко сказал он, и крепкое рукопожатие было сдобрено жутко хитрым, прямо каким-то лисьим взглядом.

– Предупреждаю сразу. Довезти – довезу, а всякие там экскурсии, лекции-шмекции – это не ко мне. Нужно чего узнать, узнавайте здесь. Я Кадыкчан плохо знаю. Где, что, как – разбирайтесь сами, – прокомментировал ситуацию водитель. Жизнеутверждающее начало знакомства. Весь вечер мы пытались склонить Васю принять расширенное участие в нашей поездке, но тщетно. Он стоял на своем, за что мы с Вадимом тут же присвоили ему прозвище Харон. А как еще можно было назвать перевозчика в мертвый город?

Ситуацию немного смягчил второй гость – Филя, еще один сопровождающий. Мы были несколько удивлены таким вниманием к нашим персонам, но все оказалось более чем прозаично. У Фили в Кадыкчане имелись свои дела, и поэтому он скорее являлся попутчиком, хотя и не отказался устроить нам небольшую экскурсию по городу. На прямо поставленный вопрос, являлся ли он в прошлом жителем Кадыкчана, Филя ответа так и не дал, и мы на время отстали от него с расспросами. Филе около сорока лет, у него неправдоподобно круглая голова (почти идеальная сфера, что подчеркивает прическа а-ля стриженый ежик), он, как и Семен, скупился на слова, но в отличие от хозяина квартиры редко произносил хоть одно предложение, не сдобрив его ненормативной лексикой.

После того как закончилось обсуждение деталей завтрашней поездки, а (скажем так) продукты еще остались, разговор непринужденно перешел в нематериальную плоскость. Как только Филя понял, что мы живо интересуемся местными мифами и легендами, то мгновенно преобразился. От его напускной немногословности не осталось и следа, из него как из худого мешка посыпались истории различной степени достоверности. Было видно, что их пересказ доставляет самому рассказчику немало удовольствия. Для затравки Филя поведал нам историю о строительстве ныне покойного города.