Жизнь Бальзака - Грэм Робб

Ни в одном сохранившемся письме Бальзаков нет упоминаний о том процессе. И все же известно, что Бернар Франсуа был в курсе дела; ему сообщил обо всем племянник, приезжавший из Альби. Знал ли о происходящем и Оноре? В его ранних романах героев довольно часто казнят на гильотине. Возможно, с тем давним случаем связана его знаменитая попытка спасти от казни Себастьяна Петеля в 1839 г. Возможно, тот случай стал для Оноре лишним зловещим доказательством того, что респектабельность, даже в родной семье, – не более чем видимость.

Вполне возможно, ускорить отъезд Бальзаков в Вильпаризи могли соседские сплетни. Сам Бальзак оценивал скорость распространений слухов в парижских жилых кварталах примерно в девять миль в час. Когда в 1820 г. на ступеньках Оперы убили герцога Беррийского, через десять минут об этом стало известно в сердце острова Сен-Луи144.

Теперь все взгляды родных с надеждой обратились к Оноре. Ему пришлось взять на себя ответственность за семью. В начале 1819 г. он сдал экзамены на первую ступень бакалавра права. Затем, в наихудшее время, 1 июля, факультет права закрыли. Один из преподавателей не вовремя начал дискуссию о том, следует ли возвращать конфискованное имущество эмигрантам, которые прибывали во Францию вместе с Бурбонами. Вызвали войска; начались стычки, и правительство запретило все лекции145. Бальзак с облегчением воспользовался этим предлогом и сообщил мэтру Пассе, что не вернется к нему.

Семья же предпочла разыграть настоящую мелодраму. «Неблагодарного сына» упрекали в эгоизме. Подумать только, он захотел стать писателем! Мало того, Пассе предлагал ему работу на полный день, и можно было надеяться, что после короткого периода ученичества к нему перейдет практика мэтра. Учитывая обстоятельства, решение Оноре, конечно, сильно огорчило родителей. Тем не менее они согласились финансировать его «поиски себя», причем весьма щедро.

Жизнь в семье Бальзак очень хорошо можно описать словом «непоследовательность». С расстояния в 170 лет иногда кажется, будто смотришь на них в кривое зеркало. Ретроспективно все они кажутся немного нелепыми и, несмотря на свои недостатки, милыми. Впрочем, Бальзаки сохраняли свои странности с любой точки зрения. Хотя Оноре до тех пор не демонстрировал никаких выдающихся способностей, родители поддержали его безрассудную затею – возможно, из любви к игре. Писатели всегда бедствовали; меценаты после революции перевелись. Иными словами, его поиски могли завершиться самым непредсказуемым и печальным образом. И все же это было куда занятнее виста и триктрака.

В спектакле задействовали и друзей семьи; их попросили высказать свое мнение о карьере Оноре. Впрочем, о выгодном предложении мэтра Пассе Бальзаки умалчивали. По словам одного знакомого, главным достоинством Оноре был его изящный почерк: из него вышел бы превосходный счетовод146. Другие винили Бернара Франсуа в излишней мягкости, и он охотно соглашался. «Это потому, что никто меня все равно не слушает, – говорил он в тот год своей старшей дочери. – Его разбаловали праздностью и удовольствиями, тогда как ему следовало идти по тропе лишений и сурового труда, которая ведет к успеху». Вместо желания стать главным клерком, продолжал он, Оноре решил, что ему лучше заучивать наизусть названия пьес и имена актеров и актрис. «Не то чтобы я презирал такого рода знания; но, когда они встают на пути работы, это уже существенно…»147

Оноре сильно рисковал. Ему дали два года на то, чтобы добиться успеха или – что, наверное, представлялось его родителям более вероятным и желанным – поражения. В августе 1819 г. ему сняли обшарпанную комнатку возле библиотеки Арсенала на восточной окраине Маре. Бальзаки уехали в Вильпаризи, приказав Оноре не попадаться знакомым на глаза. Всем сообщили, что он поехал навестить родных в Альби. Может быть, родители боялись, что их сочтут безответственными, а может, они забавлялись своим «заговором». В соответствии с правилами игры Оноре велели через сестер присылать родным письма якобы из Альби, сообщать вымышленные новости о родственниках Бальса – кроме, разумеется, того дядюшки, которого казнили на гильотине.

Родители надеялись, что бедность и одиночество приведут старшего сына в чувство. Оноре распрощался с родными и вернулся, взволнованный и решительный, в дом-тюрьму своего детства.

Глава 3

Мечты (1819—1820)

Сохранились фотографии якобы той комнаты в мансарде, в которой Бальзак начал новую жизнь148. К сожалению, нумерация домов на улице Ледигьер давным-давно изменилась. Дом, который раньше значился под номером 9, снесли во время прокладки бульвара Генриха IV, который соединяет квартал Маре с островом Сен-Луи и выходит на площадь Бастилии. Узкий переулок, который на самом деле является местом второго рождения Бальзака, ничем не выдает своей роли в истории литературы. На нем по-прежнему стоят в основном жилые дома и несколько скромных магазинчиков. Переулок выказывает равнодушие даже к собственному названию: он называется либо Ледигьер, либо Ледигьере, в зависимости от того, с какой стороны в него поворачивать.

Сама комната описана в нескольких романах Бальзака, которые он считал отрывками автобиографии. «Ничто не может быть ужаснее, чем мансарда с грязными желтыми стенами, пахнущая бедностью». Комнатка была маленькая, с низким потолком; но Бальзак всегда умел находить более широкую перспективу: «Комната придает своего рода магию нашему окружению. Хлипкий стол, за которым я писал… странные рисунки на обоях, моя мебель, все оживало, каждый предмет становился моим скромным другом – молчаливые сообщники в ковке моего будущего»149.

«Помню, как весело, бывало, я завтракал хлебом с молоком, вдыхая воздух у открытого окна, откуда открывался вид на крыши, бурые, сероватые или красные, аспидные и черепичные, поросшие желтым или зеленым мхом. Вначале этот пейзаж казался мне скучным, но вскоре я обнаружил в нем своеобразную прелесть. По вечерам полосы света, пробивавшегося из-за неплотно прикрытых ставней, оттеняли и оживляли темную бездну этого своеобразного мира. Порой сквозь туман бледные лучи фонарей бросали снизу свой желтоватый свет и слабо означали вдоль улиц извилистую линию скученных крыш, океан неподвижных волн… Словом, поэтические и мимолетные эффекты дневного света, печаль туманов, внезапно появляющиеся солнечные пятна, волшебная тишина ночи, рождение утренней зари, султаны дыма над трубами – все явления этой необычайной природы стали для меня привычны и развлекали меня. Я любил свою тюрьму, – ведь я находился в ней по доброй воле»150.

Бальзак точно знал, на что будет похожа его тюрьма, еще до того, как увидел ее. В 20-х гг. XIX в. мансарды принято было считать типичным жильем поэтов. Во Франции имелись свои Чаттертоны; они либо погибали в живописной нищете, либо успевали сочинить слезливую оду к собственным похоронам. Видимо, и Бальзак некоторое время играл в любимую игру романтиков под названием «Слава или смерть», в которой он был одновременно «и игроком, и ставкой»151. На друзей, навещавших его в его поэтическом уединении, наверняка производили нужное впечатление и огарок сальной свечи в бутылке, и шаткий стол, и стул, из которого сыпалась солома, и импровизированная кровать, кое-как прикрытая грязными занавесками, и доказательства здорового питания: хлеб, орехи, фрукты и вода, не купленная, а набранная в ближайшем фонтане152.