Василий Тёркин - Петр Боборыкин

И когда она от стремительности почти упала на край своей кровати, то ей показалось, что она дала окрик прислуге или какому-нибудь провинившемуся мальчишке, которого запрут в темную и высекут...

XXVI

Теркин шел по тропе мимо земляных подвалов, где хранился керосин, к конторе, стоявшей подальше, у самой "балки", на спуске к берегу.

Солнце пекло.

Он был весь одет в парусину; впереди его шагал молодой сухощавый брюнет в светлой ластиковой блузе, шелковом картузе и больших сапогах; это и был главный техник на химическом заводе Усатина, того "благоприятеля", у которого Теркин надеялся сделать заем.

Сегодня утром он не застал его в усадьбе. Усатин уехал в город за двадцать верст, и его ждали к обеду. Он должен был вернуться прямо в контору.

Туда они и шли с Дубенским, - так звали техника с завода из-за Волги. Тот также приехал по делу. И у него была "большая спешка" видеть Арсения Кирилыча.

Усатин наезжал один в эту приволжскую усадьбу, где когда-то сосредоточил торг керосином. Семейство его проживало с конца зимы где-то за границей.

Теркина принял нарядчик. Он еще помнит его с того времени, когда сам служил у Арсения Кирилыча; его звали Верстаков: ловкий, немножко вороватый малый, употреблявшийся больше для разъездов, уже пожилой.

Верстаков ему обрадовался и повел его сейчас же наверх, где помещаются комнаты для гостей.

- Надолго к нам, Василий Иваныч? - спросил он его тоном дворового.

Прежде он держался с ним почти как равный с равным.

На его вопросы о хозяине, его делах, новых предприятиях и планах Верстаков отвечал отрывочно, с особенным поворотом головы в сторону, видимо с умышленной сдержанностью.

Но Теркин не хотел допытываться; только у него что-то внутри защемило. Как будто в уклончивых ответах Верстакова он почуял, что Усатин не может быть настолько при деньгах, чтобы дать ему двадцать тысяч, хотя бы и под залог его "Батрака", а крайний срок взноса много через десять дней, да и то еще с "недохваткой". Остальное ему поверят под вексель до будущей навигации.

Там же в усадьбе дожидался Усатина и его техник или "делектур", как называл его Верстаков. Они друг другу отрекомендовались за чаем.

Дубенского он сразу определил: наверно из "технологического", с большим гонором, идей самых передовых, - может, уже побыл где-нибудь в местах "отдаленных", - нервный, на все должен смотреть ужасно серьезно, а хозяйское дело считать гораздо ниже дела "меньшей братии".

Так выходило по соображениям Теркина из повадки и наружности техника: лицо подвижное, подслеповат, волосы длинные, бородка плохо растет, говорит жидким тенором, отрывисто, руками то обдергивает блузу, то примется за бородку. О приятном тоне, об уменье попасть в ноту с чужим человеком он заботится всего меньше.

За чаем Теркин узнал от него, что Усатин должен тотчас же отправиться в Москву, может быть, не успеет даже переночевать.

- Вам по какому делу? - спросил Дубенский, тревожно поглядел на него и, не дождавшись ответа, добавил быстро: - Я ведь так спросил... понимаете... Может... какое сведение нужно... по заводу?

- Нет, я по другим статьям, - ответил Теркин с усмешкой.

Малый ему скорее нравился, но прямо ему говорить: "я, мол, заем приехал произвести", - он не считал уместным. Лучше было повести разговор так, чтобы сам "интеллигент" распоясался.

- Расширили дело на заводе? - осведомился он добродушно небрежным тоном, как человек, которому обстоятельства Усатина давно известны. - Ведь Арсений Кирилыч хотел, помнится мне, соседнюю лесную дачу заполучить и еще корпус вывести для разных специальных производств?

- Нет, дача не куплена... и все по-старому... даже посокращено дело...

Техник тыкал папиросой в пепельницу, говоря это.

- Что ж? Охладел патрон или сбыт не тот против прежнего?

- Разные причины... понимаете... в другую сторону были направлены главные интересы. Арсений Кирилыч - человек, как вам известно, увлекающийся.

Еще бы!

Да и конкуренция усилилась. Прежде в этом районе едва ли не один всего завод был, а нынче... расплодились. И подвоз... по новым чугункам...

- Так, так!

Слушая техника, Теркин из-за самовара вглядывался в него.

"Ведь тебя, паря, - по-мужицки думал он, - что-нибудь мозжит... также нетерпящее... в чем твоя подоплека замешана... И тебе предстоит крупный разговор с патроном..."

Ему стало его вдруг жаль, точно он его давно знает, хотя он мог бы быть недоволен и помехой лишнего человека, и тем, что этот "делектур" расстроен. Конечно, дело, по которому он приехал, денежное и неприятное.

Стало быть, есть разные заминки в оборотах Арсения Кирилыча... Почему же он сам-то так верит, что у него легко перехватит крупноватый куш? Ведь не наобум же он действовал?.. Не малый младенец. Не свистун какой-нибудь!

Не дальше как по весне он виделся с Усатиным в Москве, в "Славянском Базаре", говорил ему о своем "Батраке", намекал весьма прозрачно на то, что в конце лета обратится к нему.

И тот ему ответил, похлопав по плечу:

- Весьма рад буду, Теркин, поддержать вас... Напомните мне месяца за два... письмом.

Он и напомнил. Правда, ответа не получил, но это его тогда не смутило. А весной, когда они встретились в Москве, Усатин "оборудовал" новое акционерное дело по нефтяной части и говорил о нем с захлебыванием, приводил цифры, без хвастовства упоминал о дивиденде в двадцать три процента, шутя предлагал ему несколько акций "на разживу", и Теркин ему, так же шутя, сказал на прощанье:

- Мне теперь, Арсений Кирилыч, всякий грош дорог. Дайте срок, ежели Волга-матушка не подкузьмит на первых же рейсах - и поделитесь тогда малой толикой ваших акций.

Что говорить, человек он "рисковый", всегда разбрасывался, новую идею выдумает и кинется вперед на всех парах, но сметки он и знаний - огромных, кредитом пользовался по всей Волге громадным; самые прожженные кулаки верили ему на слово. "Усатин себя заложит, да отдаст в срок": такая прибаутка сложилась про него давным-давно.

К тому же Арсений Кирилыч сам когда-то пострадал, посидел малую толику за свое "направление". Он не в дельцы себя готовил, а по ученой части; ходил в народ, хотел всю свою душу на него положить и в скором времени попался. Это его на другую дорогу повернуло. Через пять-десять лет он уже гремел по Волге, ворочал оборотами в сотни тысяч. А все в нем старая-то закваска не высыхала: к молодежи льнул, ход давал тем, кто, как Теркин, с волчьим паспортом выгнан был откуда- нибудь, платил за бедных учащихся, поддерживал в двух земствах все, что делалось толкового на пользу трудового люда.

Усатин приласкал Теркина, приставил к ответственному делу, а когда представилась служба крупнее и доходнее, опять по железнодорожной части, он сам ему все схлопотал и, отпуская, наставил:

- Смотрите, Теркин! Под вашей командой перебывает тысяча рабочих. Не давайте, насколько можете, эксплуатировать их, гноить под дождем, в шалашах, кормить вонючей солониной и ржавой судачиной да жидовски обсчитывать!

Тогда Теркину даже не очень нравилось, что Усатин так носится с мужиками, с рабочими, часто прощает там, где следовало строго взыскать. Но его уважение к Арсению Кирилычу все-таки росло с годами - и к его высокой честности, и к "башке" его, полной всяких замыслов, один другого удачнее.

Правда, начали до него доходить слухи, что Усатин "зарывается"... Кое-кто называл его и "прожектером", предсказывали "крах" и даже про его акционерное общество стали поговаривать как-то странно. Не дальше, как на днях, в Нижнем на ярмарке, у Никиты Егорова в трактире, привелось ему прислушаться к одному разговору за соседним столом...

Может быть, Усатин и зарвался. Только скорее он в трубу вылетит, чем изменит своим правилам. Слишком он для этого горд... Такие люди не гнутся, а ломаются, даром что Арсений Кирилыч на вид мягкий и покладистый.

XXVII

Подходя к конторе, Дубенский обернулся и, защищаясь ладонью от палящего солнца, спросил:

- Не хотите ли в садике посидеть? Там и тень есть.

- И весьма... Может, ждать Арсения Кирилыча долгонько придется, - возбужденно отозвался Теркин.

Они уже были у забора.

- К полудню должен быть.

Техник отворил дверку в палисадник и впустил первого Теркина. Контора - бревенчатый новый флигель с зеленой крышей - задним фасом выходила в палисадник. Против крылечка стояла купа тополей. По обеим сторонам лесенки пустили раскидистую зелень кусты сирени и бузины.

- Да вот на лесенке посидим, - сказал Теркин. Тут всего прохладнее. Здоровая же нынче жара! Как думаете, градусов чуть не тридцать на припеке?

- Около того... Не угодно ли?

Техник протянул ему свою папиросницу.

- Много благодарен... Как вас по имени-отчеству?

- Петр Иванов...

С лица Дубенского не сходило выражение ущемленности. Теркину еще больше захотелось вызвать его на искренний разговор; да, кажется, это и не трудно было.