Лирика (сборник) - Эдуард Асадов

Она уснула на плече моем

Она уснула на плече моемИ, чуть вздыхая, как ребенок дышит,И, вешним заколдованная сном,Ни чувств, ни слов моих уже не слышит…

И среди этой лунной тишины,Где свет и мрак друг в друге растворяются,Какие снятся ей сегодня сны,Чему она так славно улыбается?

А кто сейчас приходит к ней во сне?Я знаю. Ибо я умен и зорок!Улыбки эти безусловно – мне,Ведь я любим и непременно дорог!

Сквозь молодость и зрелость столько летИдем мы рядом, устали не зная,Встречая бури радостей и бедИ в трудный час друг друга выручая.

Но мудрая и добрая лунаВдруг рассмеялась: «Чур, не обижаться!Ты прав, конечно, но она – жена,Пусть милая, а все-таки жена,А им мужья, как правило, не снятся!

На свете часто все наоборот:Ты – муж прекрасный! Глупо сомневаться!Но вот скажи мне: ты запретный плод?Нет, я серьезно: ты запретный плод?Ах, нет? Тогда не стоит волноваться!

Муж существует в доме для того,Чтобы нести обязанность любую.Он нужен для того и для сего,Короче, абсолютно для всего,Но только не для ласк и поцелуя…

А если сам захочешь навещатьВдруг чьи-то сны под звездным небосводом,То должен тоже непременно стать,Хоть в прошлом, хоть теперь, но только статьВот этим самым «запрещенным плодом».

Она уснула на плече моем,Неслышно ночь под потолком сгущается…Любимая моя, согрета сном,Совсем по-детски тихо улыбается…

Лезть к ближним в мысли люди не должны,И споры ничего не достигают.Ну что ж, пускай средь вешней тишиныЕй сладко снятся лишь такие сны,Что дорогое что-то воскрешают…

И если мне никак не сужденоБыть тем, кто снится в дымке восхищенийИль в тайне острых головокружений,Я снов чужих не трону все равно!

И я ревнивых игл не устрашусь,Ведь может статься, озарен судьбою,Я все равно когда-нибудь явлюсь,

Вот именно, возьму да и приснюсьДуше, готовой восхищаться мною…

Пусть сны любимой остро-хороши,Однако может все-таки случиться,Что ведь и я не олух из глушиИ в песне чьей-то трепетной душиМогу и я торжественно явиться!

Рабство

Все жаждут любви. Только как понятьПорой в ней нелепейшие различья:Там чувства застыли от безразличья,А тут за плевок могут жизнь отдать?!

Какой-нибудь старый распутный чинЦинично с амурами лезет к молодости,А молодость, часто без капли гордости,Доверчиво стелется перед ним.

А здесь вдруг начальница, щуря взглядИ сея улыбочки сквозь одышку –Толста: не поймешь где перед, где зад? –На лирику тянет почти мальчишку…

Распутную старость легко понять:Ей нужно «свежатинки», как салата.Но молодость – та, что всегда крылата,Вот ей-то зачем этот смрад глотать?!

А там, где и сверстники. Что с того?!Вы – молоды. Счастливы. Вот богатство!Так нет же! Бог ведает, отчегоОдин превращается в божество,Другой чуть не сам заползает в рабство.

Какую ж дорогу в любви избрать?Кого утверждать и к чему стремиться?Конечно, неплохо рабу обнять,Но сколько же счастья способна датьЛюбимая, избранная царицей!

Дорогие оковы

Россия без каждого из нас обойтись может. Но никто из нас не может обойтись без России.

Париж. Бужеваль. Девятнадцатый век.В осеннем дожде пузырятся лужи.А в доме мучится человек:Как снег, голова, борода, как снег,И с каждой минутой ему все хуже…

Сейчас он слабей, чем в сто лет старик,Хоть был всем на зависть всегда гигантом:И ростом велик, и душой велик,А главное – это велик талантом!

И пусть столько отдано лет и силИ этой земле, и друзьям французским,Он родиной бредил, дышал и жил,И всю свою жизнь безусловно былСредь русских, наверное, самым русским.

Да, в жилах и книгах лишь русская кровь,И все-таки, как же все в мире сложно!И что может сделать порой любовь –Подчас даже выдумать невозможно!

Быть может, любовь – это сверхстрана,Где жизнь и ласкает, и рвет, и гложет,И там, где взметает свой стяг она,Нередко бывает побежденаИ гордость души, и надежда тоже.

Ну есть ли на свете прочнее крепи,Чем песни России, леса и снег,И отчий язык, города и степи…Да, видно, нашлись посильнее цепи,К чужому гнезду приковав навек.

А женщина смотрится в зеркалаИ хмурится: явно же не красавица.Но рядом – как праздник, как взлет орла,Глаза, что когда-то зажечь смогла,И в них она дивно преображается.

Не мне, безусловно, дано судитьЧужие надежды, и боль, и счастье,Но, сердцем ничьей не подсуден власти,Я вправе и мыслить, и говорить!

Ну что ему было дано? Ну что?Ждать милостей возле чужой постели?Пылать, сладкогласные слыша трели?И так до конца? Ну не то, не то!

Я сам ждал свиданья и шорох платья,И боль от отчаянно-дорогого,Когда мне протягивали объятья,Еще не остывшие от другого…

И пусть я в решеньях не слишком скор,И все ж я восстал против зла двуличья!А тут до мучений, до неприличьяВ чужом очаге полыхал костер…

– О, да, он любил, – она говорила, –Но я не из ласковых, видно, женщин.Я тоже, наверно, его любила,Но меньше, признаться, гораздо меньше. –

Да, меньше. Но вечно держала рядом,Держала и цель-то почти не пряча.Держала объятьями, пылким взглядом,И голосом райским, и черным адомСомнений и мук. Ну а как иначе?!

С надменной улыбкою вскинув бровь,Даря восхищения и кошмары,Брала она с твердостью вновь и вновьИ славу его, и его любовь,Доходы с поместья и гонорары.

Взлетают и падают мрак и свет,Все кружится: окна, шкафы, столы.Он бредит… Он бредит… А может быть, нет?«Снимите, снимите с меня кандалы…»

А женщина горбится, словно птица,И смотрит в окошко на тусклый свет.И кто может истинно поручиться,Вот жаль ей сейчас его или нет?..

А он и не рвется, видать, смирился,Ни к спасским лесам, ни к полям Москвы.Да, с хищной любовью он в книгах бился,А в собственной жизни… увы, увы…

Ведь эти вот жгучие угольки –Уедешь – прикажут назад вернуться.И ласково-цепкие коготки,Взяв сердце, вовеки не разомкнутся.

Он мучится, стонет… То явь, то бред…Все ближе последнее одиночество…А ей еще жить чуть не тридцать лет,С ней родина, преданный муж. Весь светИ пестрое шумно-живое общество.

Что меркнет и гаснет: закат? Судьба?Какие-то тени ползут в углы…А в голосе просьба, почти мольба:– Мне тяжко… Снимите с меня кандалы…

Но в сердце у женщины немота,Не в этой душе просияет пламя.А снимет их, может быть, только ТА,В чьем взгляде и холод, и пустота,Что молча стоит сейчас за дверями.

И вот уж колеса стучат, стучат,Что кончен полон. И теперь впервые(Уж нету нужды в нем. Нужны живые!)Он едет навечно назад… назад…Он был и остался твоим стократ,Прими же в объятья его, Россия!

Задумчиво она идет по улице

Она идет задумчиво по улице,Стройна, как синеглазый василек.Но все сейчас в ней словно бы сутулится,Сутулится душа, и взгляд сутулится,И даже чувства съежились в комок.

Идет она, как в проклятое царство.Где нет ни звезд, ни пищи, ни воды.И нет на свете, кажется, лекарства,Чтоб вдруг ее избавить от беды.

Но есть лекарство прочих посильней,Которое помочь всегда готово,Чтоб человек, известный только ей,Который всех важнее и нужней,Сказал одно-единственное слово…

Женская песенка

О любви не надо, милый.Ну зачем нам болтовня!Это я тебя любила,А не ты любил меня!

И волнений наших повестьКаждый разно прочитал:Это я теряла гордость,А не ты ее терял!

И когда другим, бывало,Ты объятья раскрывал,Это я тебя прощала,А не ты меня прощал.

Если ж там, где пела лира,Спор тяжелый назревал,Это я искала мира,А не ты его искал!

И когда вдруг я болелаИли ты порой болел,Это я к тебе летела,А не ты ко мне летел.

Ну а в дни разлук, бывало,Кто страдал и тосковал?

Это я тебе писала,А не ты ко мне писал!

И когда с холодной силойНам разрыв навек грозил,Это я с ума сходила,А не ты с ума сходил!

Нынче все уже простыло,Хватит душу унижать!Это я порвать решила.А не ты решил порвать!

Жгу сама все чувства. ДабыНе мешать тебе в пути.Уж такой характер слабый:Не могу быть жалкой бабой,Будь же счастлив. И прости!

Не надо отдавать любимых!