ПОВЕСТИ - Осип Сенковский

— Ты видела сама?..

— Нет, маменька; я не видела, но мне сказывала Катенька Б***, которой сообщила это за тайну Лиза Ф***, которая знает о том от Каролины Карловны, которая, говорят, видела собственными глазами, случайно заглянув в кабинет Анны Петровны.

— Боже мой!.. Какой теперь свет!.. Не бери, душенька, с нее примера.

— О нет, маменька!.. не бойся!

— Прасковья Егоровна, слышали ли вы новость?

— Не насчет ли кабинета, Марья Богдановна?.. Да! слышала!.. Скажите — пожалуйте!.. Кто бы это подумал!..

— Ах, батюшки!.. Чего доброго ожидать от нынешней молодежи!..

— Впрочем, и мать не лучше ее была в свое время...

— Маменька танцует в сорок лет, а дочь в шестнадцать лет целуется с молокососами!..

— Да тем ли только кончилось, Дарья Васильевна?..

— Какой соблазн!.. Во время бала!..

— Ах, Софья Николаевна!.. эти воспитанницы институтов, право, все таковы: их содержат в строгости, а, как выпустят, так словно порох, так и загорается от первой искры; а там уж и не удержишь...

— Вы ошибаетесь, Елисавота Кондратьевна! Ведь и моя Сашенька воспитана в институте: однако ж она не похожа на эту.

— Извините, я не знала. Конечно, много зависит и от домашних примеров... Но посмотрите, как весело она танцует после всего этого!.. Как будто ничего не было! Постойте, пойду поздравить Анну Петровну с отличным воспитанием ее дочери...

— Катерина Алексеевна?.. слышала ли ты, какую глупость сказала мне моя соседка?

— Кто?.. Софья Николаевна?.. Да! Чего же ты от нее ожидала? Она и зла, и бестолкова.

— Сказать между нами, хороша и ее Сашинька!..

— Ну, об этой и говорить нечего! Будет хуже матери...

И проч.. и проч.. и проч.

ЯВЛЕНИЕ II

Белая мраморная комната, отделенная от танцовальной залы тремя или четырьмя комнатами. Дама лет тридцати пяти, еще довольно свежая, в богатом берете с райскою птицею, сидит в углу софы. Возле нее на табурете сидит молодой человек с расстроенным лицом: кажется, это граф П***... Несколько мужчин и дам, утомленных балом, прохаживаются по комнате в ожидании ужина, не заботясь ни о даме, ни об се соседе, которые разговаривают между собою.

— Хорошо, граф!.. Прекрасно!.. прекрасно!.. Да! разумеется, что вы не ожидали повстречаться здесь со мною! Вам и в голову не приходило, чтоб я с давнего времени была знакома с хозяевами этого дома! Вы полагали, что можете проказничать здесь свободно, а завтра обманете меня какою-нибудь пустою отговоркою. Я же вам объявляю, что я давно знала о том, что вы сбираетесь на этот бал; что с умыслом не упоминала перед вами ни слова о том, что и я тоже приглашена сюда; что нарочно просила вас провести этот вечер со мною, чтоб видеть, как будете вы отвечать мне. Я только удивлялась, с какою бесстыдною уверенностью тотчас обещали вы быть у меня, тогда как мне было известно, что вы непременно будете здесь...

— Княгиня, ради бога!.. оставим это!.. Что ж я дурного сделал?.. Если вы называете это преступлением, то я могу утешаться мыслию, что оно совершенно равно вашему: вы тоже здесь!

— Прошу поверить, что я бы никогда сюда не приехала, если б вы пожаловали ко мне, по вашему обещанию! Я с тем и прибыла очень поздно, чтоб предоставить вам время для раскрытия здесь прекрасного вашего характера; чтоб поймать вас, чтоб уличить в измене. Стыдно, стыдно, Александр Сергеевич!..

— Помилуйте, княгиня!.. О какой измене вы мне говорите? Вы только ищете предлога к ссоре! Ни в каком уголовном уложении тапцовать с дамами в порядочном доме не называется изменою.

— И вы еще смеете отвечать мне подобным образом?.. А происшествие в кабинете?..

— Какое?

— Вы но знаете, какое?.. Вы чудовище! вы человек без совести и без сердца!.. Он еще спрашивает, какое происшествие!.. Извольте, сударь, спросить у этих дам, в зале: вас видели в кабинете с прекрасною Ольгою; видели на коленях перед нею; видели, как вы ее целовали...

— Княгиня!.. Сделайте милость!.. Что вы говорите!..

— Я говорю то, что знаю; что все здесь знают, кроме несчастных родителей, которые не догадываются, что вы заплатили себе их честию и честию их дочери за то, что удостоили их бал вашего присутствия. Вы играете здесь, как и везде, роль мерзкого обольстителя. Как вам не совестно жертвовать мгновенному удовольствию, тщеславию, шалости славою, покоем, счастием всей жизни невинной, неопытной девушки, дочери честного и благородного человека, которого называете вы вашим приятелем?.. Вы погубили беззащитную. Чем исправите вы сделанную ей обиду?.. Хотите ли на ней жениться?.. Отвечайте!

— . . . . . . . .

— Вы молчите?.. Итак, граф, вы в состоянии, для вашей забавы, играть судьбою этой бедной Ольги?.. Нет, сударь, после этого я не хочу и знать вас!

— Но вы говорите с таким жаром, что все вас услышат. Я объясню вам завтра все, как что было, и вы...

— Теперь здесь никого нет, и я могу говорить смело, тем более что говорю с вами в последний раз. Впрочем, пусть слышат! Я готова сама рассказать всем ваш поступок: я непременно расскажу об нем матери и предостерегу ее на ваш счет...

— Помилуйте, княгиня, вы забываетесь!.. Хотите ли вы повергнуть меня в отчаяние, скомпрометировать себя?..

— Благодаря вам, сударь, я уже довольно скомпрометирована: вы не делаете никакой тайны из моей к вам безрассудной «дружбы». Думаете ли вы, что я не понимаю, почему приглашена я сюда?.. Эти господа хотели видеть вас у себя на бале и, зовя вас, полагали необходимым позвать и меня: до такой степени они считают меня нераздельною с вами!.. Это приглашение поразило меня кинжалом в сердце, я видела в нем доказательство того, что я обесславлена в общем мнении. Я плакала всю ночь из-за уважения, которое они мне оказывают, не забывая обо мне...

— Да вы и теперь плачете!.. Княгиня!.. ради всего священного вам в мире!..

— Я должна плакать, плакать всю жизнь о своей глупости... Вот какую признательность заслужила я от вас за все мои пожертвования!.. Мне стыдно признаться перед собою, что я нарушаю священнейший долг матери, краду достояние моей дочери, чтоб купить себе свой срам и вашу неблагодарность; чтоб удовлетворить вашу ненасытную страсть к мотовству, к фанфаронству. По моей милости вас считают богатым человеком: вы лучше меня знаете свои доходы!..

— Я вам обязан всем; я питаю нежнейшую к вам признательность, дружбу... Княгиня!.. Я чувствую всю низость моего поступка и опять заслужу ваше уважение. Простите мгновенное заблуждение! Я гнушаюсь самим собою и сделаю все, чтоб загладить свою вину. Вы увидите! Даю вам честное слово!..

— Вы уже столько, раз мне его давали!..

— Но никогда с таким раскаянием, так искренно, как теперь!..

— Вы меня обманываете?..

— Пусть умру на месте, если не говорю этого от чистого сердца!..

— Какое поручительство представите вы мне в вашем чистосердечии?

— Какое вам угодно! Нет ничего в мире, чего бы я для вас не сделал.

— Дайте мне клятву, что с этой же минуты вы забудете об этой девушке...

— Клянусь вам честию!

— Что вы не будете ни говорить, ни танцевать с нею...

— Не буду!

— Что вы откажетесь от нее навсегда...

— Навсегда!

— Что, покуда я здесь, вы будете находиться подло меня и уедете прежде меня отсюда.

— Согласен!

— Так пойдем в залу.

———

Так и мы возвратимся к Олиньке. Уже кадриль кончилась; многочисленные группы измученных удовольствием и веселостью барышень блуждают по зале и по смежным комнатам; Олинька блуждает также, без цели и без радости, с одною своею подругою, которая накрепко заплела свою руку с ее рукою. Кто же эта подруга?

Это змея!

Это зависть, это злоба, блещущая розово-золотистою чешуею, длинная, гибкая и сильная, как пресмыкающийся царь берегов Лa-Платы[90]. Она обвилась вокруг бедной девушки, жмет ее и ломает; впилась в ее грудь и, сквозь тонкое жало, медленно впускает яд в сердце; она уже грызет ее внутренность; скоро убьет ее — и бросит!..

Это та же самая приятельница, которая ходила с нею под руку, когда в первый раз Олинька увидела графа П***; та, с которою он разговаривал, когда произвел на нее первое впечатление, которая воспламенила ее воображение придаваемыми ему похвалами.

Теперь она искусно чернит его перед нею. Под предлогом негодования на коварство мужчин она уже сказала Олиньке, что он человек без всяких правил; что он считает безделицею обмануть женщину и погубить ее в общем мнении; что он даже тем хвастает. Под видом сердечного излияния она сообщила ей длинную историю о связи его с княгинею Надеждою Ивановною, которая незадолго перед тем приехала на бал, вероятно, единственно для него, в которую он давно влюблен и на которой, говорят, скоро женится. Потом, исполнясь адской преданности, она советовала убегать его, ибо одно знакомство с таким человеком уже опасно для славы молодой девицы. Потом, принимая живейшее участие в ее чувствованиях, она намекнула ей с одобрительною улыбкою услужливой сообщницы, что видела его у ног Олиньки, в кабинете, о чем, однако ж, она — сохрани господи!.. честное слово! — никогда никому не скажет ни слова. Наконец, разными тонкими оборотами, приправленными состраданием и дружбою, то вооружаясь против клеветы, то пеняя на злословие, зависть и сплетни, нежная приятельница ясно дала ей уразуметь, что она уже обесславлена и вдруг покинула ее — полумертвою, окаменелою, разраженною!.. покинула и убежала с радостью скорпиона, ужалившего неосторожную ногу, которая угрожала его раздавить.