Эхнатон, живущий в правде - Нагиб Махфуз

— Отныне, — сказал он мне в день моего назначения, — оружие для тебя — всего лишь украшение. Исправляй людей любовью, как я тебя учил. Помни: что нельзя вылечить любовью, страхом не вылечишь.

Когда мы ловили вора, то просто возвращали людям украденное. Потом отправляли его работать на плантации и учили словам мира и любви. Пойманных убийц мы отправляли на рудники. Но и там в свободное время они изучали новую религию. Нас много раз обманывали, наказывая за щедрость, но Эхнатон не огорчался.

— Скоро вы увидите, как дерево любви начнет приносить плоды, — упрямо повторял он.

Эхнатон начинал день с посещения храма, где он в одиночестве молился и пел свои гимны. Потом он общался с людьми, стоя на террасе своего дворца. Они с Нефертити ездили по Ахетатону в царских носилках без всякого сопровождения. Иногда выходили из носилок, чтобы приветствовать людей, собравшихся вокруг. Старых традиций, отделявших фараонов от простого народа, больше не существовало. Где бы ни оказалась царская чета, она всех призывала к любви и почитанию Единственного и Единосущего Бога.

Однажды утром молодой подчиненный доложил мне:

— Я слышал, как приближенные царя подозрительно шептались друг с другом.

Это было началом конца. Чиновники брали взятки, крестьяне страдали, а вся империя была охвачена мятежами. Обман и злоба текли рекой, как воды Нила. Я боялся, что царь впадет в уныние, но препятствия только укрепляли его убежденность и решимость. Он был уверен в победе. Никогда не сомневался в том, что любовь преодолеет все. «Тьма сгущается перед рассветом», — говорил он. В эти мрачные дни жрецы подослали к царю убийцу. Он прятался в кустах неподалеку от беседки Эхнатона и преуспел бы, не всади я ему в грудь стрелу. Только тогда царь понял, какая опасность ему грозила. Он помрачнел и долго смотрел в лицо убийце, испускавшему последний вздох.

— Ты выполнил свой долг, Махо, — наконец неохотно сказал он.

— Ради спасения моего государя я бы пожертвовал жизнью, — ответил я.

— А ты не мог взять его живьем? — тем же тоном спросил он.

— Нет, мой государь, — честно ответил я.

Он грустно промолвил:

— Жрецы сговорились совершить гнусное преступление. Они потерпели неудачу, но мы тоже опустились до зла.

— Иногда в борьбе со злом нельзя обойтись без меча, — ответил я.

— Именно так они и говорили со времен Менеса[37], объединившего два царства. Но удалось ли им одолеть зло? — Тут царя посетило вдохновение, и он воскликнул: — Придет время, когда восток и запад будут залиты светом одновременно!

Но это время так и не пришло. Наоборот, становилось все хуже и хуже. Окружавшие его люди проявили свою истинную суть и отпали, как сухие листья под осенним ветром. В них не было ни веры, ни преданности. Они лгали и лицемерили до последней минуты, а потом бросили царя, притворившись, что таким образом спасают ему жизнь.

Я вернулся в Фивы с сердечной болью, которая не оставляет меня и по сей день. Меня уволили со службы, как многих других, преданных фараону, после чего я вернулся в свою деревню оплакивать Эхнатона. Сначала мне сообщили, что царя держат в его дворце как в тюрьме, а потом — что он заболел и умер. Я был уверен, что они убили его.

Почему прекрасный сон закончился так быстро? Почему Бог отступился от него? Какой прок жить, если Эхнатон оставил нас?

Махо дал волю скорби и надолго умолк. Я тоже молчал, уважая его чувства, но потом все же спросил:

— Как бы вы описали Эхнатона двумя словами? — Казалось, мой вопрос его удивил.

— Он был сама мягкость и доброта. Это следует из того, что я рассказал. Добавить мне нечего.

— А Нефертити?

— Она была сочетанием красоты и ума.

После небольшой паузы я подсказал:

— О ней многое болтали…

— Скажу как бывший начальник полиции: ни в каких грехах она замечена не была. Правда, на нее бросали похотливые взгляды Хоремхеб, Нахт и Мей. Но могу заверить, что она никого не поощряла. Эти люди должны были знать свое место.

— Как по-вашему, почему она его оставила?

Он огорченно развел руками.

— Это тайна, которую я так и не смог постичь.

— Мне кажется, что вы потеряли веру в бога своего царя.

— Я потерял веру во всех богов вообще.

Нахт

Нахт принадлежал к старинному знатному роду. Ему было немного за сорок; рост у него был средний, а кожа светлая, с розоватым оттенком. Он поразительно владел собой намного лучше, чем те, с кем я уже встречался. При Эхнатоне он был хранителем царской казны, в новую эру не занял никакого поста, но время от времени его вызывали в Фивы для консультаций. Я встретился с Нахтом на его родине, в номе Декма, расположенном в Средней Дельте. Он приветствовал меня, напомнив о старом родстве наших семей, а потом приступил к рассказу. Я пропускаю то, что уже знал.

— Признаюсь, я человек невезучий. Не сумел воспользоваться выгодами своего положения. Не только потерял все шансы взойти на престол, но и собственными глазами видел крах империи. Я ушел из политики и общественной жизни, но всегда буду жалеть об этом. Часто я спрашиваю себя: «Что собой представлял мой царь Эхнатон?» Или лучше сказать «еретик», как его называют сейчас?

Я был одним из его друзей детства, как Хоремхеб и Бек. Я мог бы долго говорить о его необычно женственной внешности, его тщедушном теле и странной наружности. Но все это не мешало нам любить его и восхищаться его умом и зрелостью не по годам.

Конечно, у Эхнатона были недостатки. Я первым открыл его самый большой изъян — полное отсутствие интереса к государственным делам. Они наводили на него скуку. Он насмешливо наблюдал за тем, как его отец соблюдал распорядок дня, предусмотренный традициями, на которых держался престол: вставал в один и тот же час, принимал ванну, ел, молился, совещался со своими приближенными, а затем посещал храм.

— Это настоящее рабство, — говорил Эхнатон. Он относился к традициям как испорченный ребенок, который развлекается, ломая дорогие вещи. Но когда речь заходила о жизни, смерти и таинственных силах вселенной, тут он был в своей стихии. Еще больший интерес он стал проявлять к этим вопросам после смерти своего брата Тутмоса. Он безмерно страдал от этой потери и решил объявить беспощадную войну любому страданию. Пылкое воображение помогло ему, но в конце концов привело к катастрофе. Наверно, у всех нас были фантастические видения, но мы знали, что это всего лишь игра воображения. Однако Эхнатон хотел воплотить свои фантазии в действительность в результате его объявили идиотом и сумасшедшим. Но он не был ни тем ни другим, хотя назвать его нормальным тоже было нельзя.

Он стал бременем для отца и жрецов Амона с самого раннего возраста. А для нас он был загадкой. Сначала он сомневался в превосходстве Амона над другими богами, потом стал почитателем Атона, а закончил тем, что придумал бога, который был единственной творческой силой во вселенной. Все это было выше нашего понимания. Я не сомневался в его искренности, но был уверен, что он ошибается. Эхнатон никогда не лгал, но голоса бога он не слышал. Это говорила его собственная душа. Если бы о своем видении заявил жрец, это было бы еще туда-сюда, но наследнику египетского трона такое не пристало. Царевич начал рассказывать людям о том, что ему явился бог любви, мира и радости. Во время правления отца Эхнатон был бессилен, но он заранее решил, что при первой возможности упразднит всех традиционных богов и их храмы. Когда он стал царем, мечта наложилась на действительность. Жизненное равновесие было нарушено. И это закончилось трагедией. Заняв трон, он предложил нам принять его новую религию. Я считал, что нам следует отклонить это предложение.

— Возможно, если он останется в одиночестве, то откажется от своей затеи, — говорил я Хоремхебу.

— Боюсь, тогда он найдет других людей, у которых не будет ни знаний, ни опыта, ни моральных принципов, и они доведут страну до краха.

— Но разве то же самое не сможет случиться при нас?

Хоремхеб саркастически улыбнулся.

— Он слишком слаб, чтобы не считаться с нашим мнением. — Потом он пожал плечами и пробормотал: — У него нет ничего, кроме слов, а у нас есть сила.

Так я и присягнул его богу. Эхнатон назначил меня хранителем царской казны, и мои страхи улеглись. Я каждый день встречался с ним и в Фивах, и в Ахетатоне для обсуждения дел, связанных с управлением страной, финансами, безопасностью и снабжением водой. Пока мы разговаривали с царицей, он молчал. Политические таланты Нефертити превосходили всякое воображение; страной правила именно она. Что же касается царя, то он занимался только своим богом, своими проповедями и давал лишь те указания которые касались его религии. Кода Эхнатон решил запретить традиционные культы, я предупредил его о последствиях.