Записки безумной оптимистки - Дарья Донцова

Через неделю жена Генриха сообщила мне:

— Он уехал, будет через девять дней!

Следующие два месяца я безуспешно отлавливала его, он просто испарился. Наша встреча произошла совершенно случайно, на выставке, которую открыл один из музеев. Явившись в качестве корреспондента на вернисаж, я обнаружила в зале Генриха, торжественно разрезавшего ножницами красную ленточку.

Улучив момент, я дернула его за рукав.

— А, деточка! — обрадовался Генрих. — Что же ты не звонишь?

— Но вас никогда нет!

— Глупости!

— Как насчет моей работы? — робко поинтересовалась я.

— То место уже занято!

Я чуть не заплакала:

— Вот досада!

— Сама виновата! Не нашла меня, вот я и решил, что необходимость в службе отпала.

Из моих глаз закапали слезы.

— Ерунда, — стал утешать меня Генрих, — устрою тебя на лучшее место! Триста пятьдесят рубликов в месяц? Пойдет?

Я молча смотрела в его простовато-хитрые глазки. Наконец-то до наивной «чукотской» девушки дошло: помощи ждать неоткуда.

— Позвони через десять дней и выйдешь на службу, — деловито закончил тот, кто считался папиным другом.

Я молча двинулась к двери. Похоже, в этой жизни нельзя никому верить, и ничего ни у кого просить не надо.

— Груня, — раздалось за спиной.

Я обернулась. С выражением отеческой заботы на лице, Генрих сунул мне в руки десять рублей.

— Ты купи своему мальчику фруктов, — сказал он, — детям нужны витамины!

В полной прострации я спустилась в метро и села на скамейку. Жизнь казалась конченой. Ни денег, ни работы, ни помощи, ни мужа… Чувство страшной безысходности охватило меня. Я встала, подошла к краю платформы и заглянула в черную дыру. Прыгнуть под поезд — и все закончится, больше не могу бороться с обстоятельствами. Если сказки про тот свет правда, значит, я встречу там папу и снова стану счастливой.

По ногам пробежал сквозняк, состав вырвался из тоннеля. Я отшатнулась от края платформы. Господи, страшно-то как, и потом, наверное, больно погибать под колесами. Может, купить водки, выпить и рухнуть на рельсы? Не хочется мучиться перед кончиной, но и жить больше, не могу.

Наверное, с полчаса я маячила у края платформы.

Дело происходило на станции «Киевская»-кольцевая, народу кругом колыхалось море. С каждой минутой мне становилось все хуже и хуже, и наконец с мыслью «Пора» я встала у того места, где из тоннеля вылетает поезд, зажмурилась, вздохнула и… почувствовала, как сильные руки резко отдергивают меня в сторону.

— Ты что придумала? — гневно спросила абсолютно незнакомая женщина лет пятидесяти. — С ума сошла?

Я тупо мотнула головой:

— Нет.

— Из-за любви, что ли? — вздохнула она.

— Нет.

— Что случилось-то?

Как было объяснить ей? Да и не хотелось заводить разговор.

— Ты замужем? — не отставала спасительница.

— Нет.

— Дети есть?

— Да, мальчик семи лет.

Внезапно на мою щеку обрушилась пощечина.

— Ты дрянь! — заявила незнакомка. — А ребенок? Представляешь, каково жить в детском доме? Сволочь. Иди домой.

Я очнулась. Господи, я совсем забыла про Аркашку! Лицо горело огнем, но я была благодарна тетке, спасшей мне жизнь.

— Спасибо, — пролепетал язык, — сама не знаю, что на меня нашло, спасибо, что остановили.

Лицо женщины разгладилось, она поправила на мне кофточку и сказала: Вот и ладно, беги к сыночку, заждался маму. Ты знай, из каждого безвыходного положения обязательно найдется два выхода.

Я не знаю, как звали ту женщину, она спасла незнакомую девушку от смерти и растворилась в толпе, но последняя сказанная ею фраза осталась со мной навсегда. С тех пор я абсолютно уверена, безвыходных положений не бывает, просто никогда не надо сдаваться.

На дрожащих ногах я пошла к вагону, продолжая сжимать десятирублевку, которой откупился от меня Генрих. Внезапно на меня накатила злость, я швырнула ассигнацию на платформу и вскочила в поезд. Спасибо, нам не нужны подачки, я сильная, железная, стальная, каменная, сама справлюсь со всеми обстоятельствами, выращу сына, получу работу, и все у меня обязательно будет хорошо.

К этому же периоду относятся и первые мои попытки стать писательницей. К перу меня тянуло всегда. С раннего детства я сочиняла рассказы, а в двадцать пять лет замахнулась на повесть, криминальную. Наваяла детектив и отправилась в журнал «Юность».

Меня там весьма любезно приняла редактор из отдела прозы и велела оставить рукопись. Через какое-то время последовал ответ:

— Бабы детективы не пишут, лучше создавай произведения о производстве, или работай, как Людмила Уварова, в жанре городского романа.

Я решила не сдаваться и пошла на третий этаж нашего подъезда, где жил писатель Попов. Попав к нему в кабинет, я сразу взяла быка за рога и попросила:

— Дядя Володя, дайте совет, о чем лучше писать?

Владимир Федорович оживился чрезвычайно:

— Конечно, о сталеварах, детка. Всю жизнь я воспеваю работников мартена и очень хорошо живу.

С невероятным энтузиазмом Попов рассказал мне, как устроена доменная печь, и я быстренько создала повесть, которую тоже оттащила в «Юность». Та же редакторша приняла ее у меня. Примерно через месяц она, вызвав меня к себе, сердито сказала:

— Уноси эту лабуду!

— Но почему?

— Я уже сказала: криминальный жанр не для женщин!

— Перед вами производственный роман! — воскликнула я. — О сталеварах!

Редактор покраснела и прошипела:

— Груня, на пятьдесят седьмой странице твоего опуса директор завода падает в кипящий металл, на восемьдесят девятой его жена выбрасывается из окна, а потом ее сын начинает поиски убийцы. И мне все равно, что сюжет крутится вокруг победы в соцсоревновании.

Я ушла из «Юности» страшно расстроенная. Значит, не судьба мне стать писательницей, я могу придумывать только детективные сюжеты.

Потом произошло событие, сильно изменившее привычный ход мой жизни.

Как-то раз я, собираясь домой, увидела, что одна из наших курьерш, Наташа, плачет в дежурной комнате.

— Хватит сырость разводить, — сказала я. — Что случилось?

Наташка хлюпнула носом:

— Мне жить негде, из дому выперли.

Честно говоря, ее родственников можно было понять. Наталья отличалась редкостной безголовостью и детским эгоизмом. Еще она любила выпить, таскалась по мужикам, лихо курила, ругалась, словом, совсем не походила на нежную тургеневскую барышню. Но жить-то ей где-то надо было!

Я посмотрела на зареванную Наталью и вздохнула:

— Пошли, у меня своя квартира, будешь спать в холле на раскладном диванчике.