Фальшивая убийца - Оксана Обухова

Мне было без разницы. Лишь бы руки занять.

Под руководством Веры я ознакомилась с работой «сложного прибора» – профессионального пылесоса – и покатила его в комнаты Капитолины Фроловны. Пугать кота и делать вид, что убираю со старанием.

Мощный моющий пылесос – для огромного дома действительно лучше один раз потратиться на современную технику, чем держать лишнюю поломойку, – гудел тихонько. Две пары глаз – кота и Зинаиды – следили за нашими с пылесосом передвижениями. Кот Нафанаил (для близких просто Фуня) норовил подцепить лапкой то шнур, то насадку, то мою тапку, Зинаида Сергеевна нарочито бдительно проверяла качество уборки по плинтусам.

Казалось, эти два жильца правого крыла дома по второму этажу получали от такого времяпрепровождения равнозначное удовольствие. Зинаида Сергеевна, всю жизнь получавшая приказы от других, с наслаждением давала указания сама:

– Вот тут, вот тут еще пройдись. И за шкафом. И коврик подними.

Фуня вредно садился на этот самый коврик и, как только я собиралась его согнать, цеплялся за край когтями.

Что сделаешь, и кот и Зинаида редко развлекались.

Свекровь Ирины Владимировны Вяземской удостоила меня чести быть представленной. На пару минут заехала в инвалидном кресле в свою гостиную, кивнула на слова компаньонки: «Это новенькая Алиса» – и выкатилась вон, забрав сопротивляющегося кота.

Фуня через пять минут вернулся обратно. Старшую представительницу клана Вяземских я в тот день больше не видела.

И по большому счету, нисколько об этом не жалела. Капитолина Фроловна Вяземская относилась к породе людей, в присутствии которых отчего-то хотелось вытягиваться в струнку и оправдываться. Пронзительно-требовательный взгляд огромных – слишком огромных для высохшего старческого лица – угольно-черных глаз пронизывал до сердцевины. Почти пятьдесят лет непрерывного трудового стажа Капитолины Фроловны прошли в прокуратуре. «Еще при Сталине расстрельные статьи врагам народа вешала, – ознакомил меня с биографией Капитолины Бармалей, полазавший по Интернету. – Суровая бабка, настоящая сталинистка, друг Павлика Морозова».

Внешность Капитолины Фроловны напоминала сильно подсушенную копию Анны Маньяни. Горящие пламенем глаза над крючковатым породистым носом и обескровленными старостью губами, абсолютно седые волосы стрижены под скобку, модель прически – судя по многочисленным фотографиям на стенах – не менялась на протяжении всего трудового века.

Фотографий этих, надо сказать, было превеликое множество. И все – черно-белые, словно дань мировоззрению прямой, как лезвие меча Фемиды, пенсионерки-прокурорши.

Капитолина Фроловна оставила себе лишь прошлое, запечатленное фэтами и лейками, где красные флаги застыли в вечности чернеющими полотнами.

Фотографий с детьми и родственниками на стенах не было. Их, вероятно, хранили в альбомах и доставали по надобности. Самая большая стена в гостиной была отдана своеобразной «доске почета»; когда я пылесосила ковер, обнаружила на нем четкие, едва ли не вытертые следы от колес инвалидного кресла. Капитолина Фроловна много времени проводила перед стеной – устанавливала кресло на одно место и смотрела на снимки. Там она была молода: под черными флагами, провисшими транспарантами и портретами вождей.

…Я таскала за собой гудящий пылесос, старалась не отдавить Фуне лапу и постепенно, шаг за шагом, минута за минутой, уходила от собственных воспоминаний. Пестрящие фотографиями стены будто заслоняли видение распростертого на кровати тела в пижаме с желтыми утятами; колесико пылесоса, зацепившееся за угол ковра, выдергивало сознание из прошлого в настоящее и заставляло сосредоточиться на простом и не страшном. Обыденном и естественном, как забившаяся в щетину щетки кошачья шерсть…

(Моя приличная сказка о Золушке и всамделишном принце окончательно перешла в разряд сериальных триллеров. Ничего любовно-возвышенного после смерти в желтых утятах не смастеришь. Следуя общепринятой логике развития подобных сюжетов, вариантов было несколько: а) Золушка продолжает молчать. Она трудолюбиво таскает пылесос по всем трем этажам замка, еще больше запутывается и попадает из одной неприятности в другую; б) Золушка начинает собственное расследование. Неприятности следуют своим чередом, в результате, в финальной серии, в дом проникает убийца и гоняет Золушку по тем же трем этажам отчего-то опустевшего дома, держа наперевес ружье или топор; в) Золушка предпочитает таинственно исчезнуть из этого дома. Но неприятности нагоняют ее и за пределами особняка. Финал: тот же топор или ружье, но уже в других интерьерах.

Во всех вышеозначенных вариантах четко прослеживалась пролонгированная любовная линия: принц и Золушка, Золушка и принц.

Что выбирать – трусливое молчание, храброе расследование, исчезновение или компот из всех составляющих, зависело от изобретательности автора…)

Но жизнь на сериалы похожа редко. В кино и книгах нагромождение секретов подстегивает интерес; действительность загадок не выносит и за сокрытие улик наказывает строго. Порой лишением свободы или как минимум позором.

Решив не уподобляться сериальной «горничной с секретом», не смешивать вымысел и реальность, я дождалась приезда Ирины Владимировны и, пока Клементина Карловна отдавала на кухне распоряжения к ужину, отправилась с покаянием (хотя первоначально собиралась дождаться приезда Артема, загулявшего на чьем-то празднике). Но ждать дольше не было сил, я подошла к двери в малую гостиную и отважно набрала воздуха в грудь:

– Ирина Владимировна, разрешите войти?

Малая гостиная в левом крыле замка относилась к личным апартаментам госпожи Вяземской. Довольно большая, вытянутая вдоль окон комната соседствовала с кабинетом и малым обеденным залом и была обставлена удобной мебелью в английском стиле. Мягкие шторы в полосочку, светлая обивка стен и расставленные там и сям кушетки и кресла делали комнату уютной и торжественной.

Второй и третий этажи Непонятного Дома вообще отличались от помпезных помещений первого этажа, которые подавляли высотой потолков и титаническими размерами. Все не представительские покои особняка Вяземских производили впечатление обычного дома, не отпугивали чрезмерным лоском и глянцево-журнальным совершенством, принимали в себя мягко и довольно дружелюбно.

Говоря попросту, не выделывались. В них все было в меру – приятно глазу и душе.

…Ирина Владимировна сидела в кресле возле низкого чайного столика, на котором стояли два наполненных коньячных фужера, и рассеянно барабанила по столешнице наманикюренными ноготками. Деловой костюм она так и не успела сменить на домашний.

– Что тебе, Алиса? – безразлично спросила хозяйка.

– Ирина Владимировна, нам надо поговорить, – негромко, но твердо произнесла я.

Вяземская подняла брови. Кажется, она решила, что я собираюсь дать развернутый отчет о поездке в Клин. Отчет ее, судя по недовольно блеснувшим глазам, нисколько не интересовал, и я, пока меня не развернули в сторону кастрюль и пылесосов, решила брать быка за рога. Привлечь к себе внимание и заставить слушать.

– Ирина Владимировна, вокруг вашего дома происходят странные события. Уже погибли три человека, и это, кажется, не предел.

Браво. Ничего лучшего для привлечения внимания я, пожалуй, изобрести не смогла бы: из двери, которая соединяла гостиную с кабинетом, вышел подтянутый мужчина среднего роста, в черном костюме, с телефоном в руке. Подняв кустистые смоляные брови под челку цвета соли с перцем, он с интересом упер в меня взгляд и буркнул в трубку: «Я перезвоню».

Я смотрела на вошедшего в немом оцепенении, поскольку не видела, как Вяземская подъезжала к дому, не знала, что с ней приехал гость, и никак не ожидала встретить в гостиной кого-то еще.

– Муслим, ты слышал? – произнесла Вяземская. – Три человека… Бред какой-то! – Она кинулась на меня: – Ты здорова, Алиса?

– Подожди, Ирина, – остановил ее гость и, встав у окна возле высокой напольной лампы, словно спрятался за светом. – Продолжайте, девушка.

Все подготовленные речи мигом испарились из головы, и если бы не ободряющий кивок гостя – говорите, Алиса, говорите, – я тут же согласилась бы с Ириной Владимировной, что я немного нездорова, и убралась бы куда подальше.

Мужчина подошел ближе и, пробежав по моему лицу чуть выпуклыми карими глазами, сказал:

– Три смерти? И кто же – третий?

– Людмила, – сглотнув, ответила я. – Горничная. Умерла сегодня ночью.

Продолжая стоять напротив, гость повернулся к хозяйке дома:

– Это правда?

Взмахом руки Вяземская откинула со щеки прядь волос и подтвердила:

– Правда. Увезли сегодня ночью. Кажется, сердечный приступ.

– Так, так, – пробормотал Муслим. – Что ж, продолжайте, Алиса.