Родословная большевизма - Варшавский Владимир Сергеевич

Крестоносцы не только грабили, но и убивали без разбора мужчин, женщин, детей. Византийский летописец Никитас Хонеатис замечает: «По сравнению с этими людьми с крестом на плече даже сарацины кажутся добрыми и милосердными».

Иннокентий III был предупрежден о готовящемся завоевании Византии, но эту резню все же не одобрил. Он обрушился на «крестоносцев» гневной грамотой. Однако в ней отмечалось, что прискорбное это событие свидетельствовало о том, что рука Божия покарала греков за отпадение от единственной истинной церкви. Другое дело манихеи катары. Тут у папы Иннокентия III никаких зазрений совести не было.

В «Братьях Карамазовых» Алеша говорит Ивану: «Великий инквизитор твой не верует в Бога, вот и весь его секрет!»

Об исторических инквизиторах такого не скажешь. Они верили в Бога и боялись Страшного суда, но они потеряли веру в евангельскую любовь и устрашились воздвигнутого Христом «свободного знамени». Папская инквизиция была зачата в тот день, когда Доминик Гусман, святой Доминик, отчаясь обратить катаров в истинную веру добром, решил в своем разгневанном сердце, что их души нужно спасти от вечной гибели насильно. В Пруй, потеряв терпение, он сказал собравшейся толпе: «Вы уже столько лет слышали от меня глаголы мира. Я просил, я умолял, я плакал. Но, как говорят в Испании в просторечии: куда не достигает благословение, туда повадится палка. Мы воздвигнем на вас принцев и прелатов; они призовут народы и племена, и великое множество погибнет от меча. Башни будут разрушены, стены повергнуты, и вас обратят в рабство. Так сила возобладает там, где кротость не могла добиться успеха».

Увы, не спасение душ еретиков стало главной заботой инквизиции. В «Руководстве для инквизиторов», которое я уже упоминал, об этом говорится с полной определенностью: «Нужно напомнить, что главная конечная цель судопроизводства и смертного приговора не в спасении души обвиняемого, а в том, чтобы обеспечить общественное благо и терроризовать население. Общественное благо должно быть поставлено намного выше всех милосердных соображений о благе индивида».

Уже и до альбигойской войны Рим поручал прелатам разыскивать еретиков и судить их в церковных трибуналах. Но епископская инквизиция оказалась бессильной против катаров. И вот, по призыву папы Иннокентия III, огромная рать баронов северной Франции и всякой наемной сволочи вторгается в беспечный Лангедок, чтобы исторгнуть ересь силой оружия. Тогда-то и грянул знаменитый клич, который приписывали то одному из вдохновителей похода аббату Арно-Амальрику, то самому папе: «Убивайте их всех, Бог распознает своих!» В июле 1209 года «крестоносцы», ворвавшись в славный город Безье, выполнили этот призыв буквально — они вырезали всех жителей поголовно: катаров, католиков, мужчин, детей, стариков и даже священнослужителей, служивших в полном облачении в церквах молебны о спасении.

Арно-Амальрик доносил Иннокентию III: «Наши не щадили ни пола, ни возраста, ни звания; около 20 тысяч человек они предали мечу. Ужасное смятение произошло между врагами, весь город разграблен и сожжен. Чудесным образом истребил его карающий суд Божий».

Все, как когда четверть века спустя Батый взял Рязань: такой же яростный разгул убийства и разрушения. Только воины Батыя не называли себя, как северные бароны, воинством Христовым.

В 1232 году папа Григорий IX окончательно отстраняет епископов от «дела веры» и поручает ведать розыск еретиков доминиканским, а невдолге и францисканским монахам, требуя от духовных и светских властей полного содействия инквизиционным трибуналам. Но еще за год до того Рим назначает Верховным судьей по делам немецких еретиков доминиканца Конрада из Марбурга. С двумя подручными, другим Конрадом, по прозвищу Туловище, и кривым на один глаз Иоганном, он три года ездит по Германии на необыкновенно низкорослом муле, по малейшему доносу предавая пыткам и сожжению знатных и простолюдинов, богатых и бедных, монахов и монашек, бюргеров и крестьян.

Альбигойская война жила на юге Франции до 1244 года и кончилась полным разорением цветущего края и гибелью блистательной цивилизации трубадуров, куртуазной любви и веротерпимости. Но инквизиция, учрежденная для истребления катарскои ереси, просуществовала до 1434 года. Кажется, в том же году, не помню точно, в Мадриде в последний раз зажгли костер автодафе. Корреспондент одной парижской газеты сообщал: «Пение монахов заглушило крики несчастного еврея».

Но действительно ли кончилась тогда инквизиция? Возникнув в XIII веке, она подстерегала с тех пор европейскую цивилизацию на каждом крутом повороте, принимая, как Протей, все новые обличья. Так, часто кажется, что кошмарный Конрад из Марбурга, отбрасывая огромную зловещую тень, все едет на своем низкорослом муле по окровавленным отмелям истории, только теперь на нем не ряса доминиканского монаха, а мундир гестаповца или кагебешника, или еще каких-нибудь органов.

Великий инквизитор Достоевского в своем бездонном ясновидении говорит слова, каких Иннокентий III не посмел бы сказать даже самому себе: «Но ищет человек преклониться перед тем, что уже бесспорно, столь бесспорно, чтобы все люди разом согласились на всеобщее пред ним преклонение. Ибо забота этих жалких созданий не в том только состоит, чтобы сыскать то, пред чем мне или другому преклониться, но чтобы сыскать такое, чтобы и все уверовали в него и преклонялись перед ним; и чтобы непременно все вместе. Вот эта потребность общности и есть главнейшее мучение каждого человека единолично и как целого человечества с начала веков. Из-за общего преклонения они истребляли друг друга мечом… Ты знал, Ты не мог не знать эту основную тайну природы человеческой».

Вот ключ к пониманию генетического кода инквизиции и ее последующих отраслей: всех революционных трибуналов, всех Гестапо и КГБ.

Всем известно, все живое живет за счет живого. Убийство — закон природы. Животные убивают других животных, чтобы насытиться или охраняя свою территорию. К этим, так сказать, естественным видам убийства человек прибавил еще убийство с целью утвердить Истину и всеобщее ей поклонение. Почему непременно всеобщее? Да потому, что когда дело идет об Истине, недоказуемой разумом, единственный залог ее несомненности — это именно то, что все в нее верят и все ей поклоняются. Не могут же все ошибаться. Но если это так, если непреложность Истины зависит от единодушного ее признания всеми, то что же тогда делать с тем, кто отказывается ее признать? Ведь пока он жив, он колеблет своим отрицанием ее истинность, мешает ей быть во всей своей полноте. Враг Истины, он тем самым и враг всего основанного на ней земного и небесного порядка, подрыватель основ. Чтобы восстановить бесспорность и полноту Истины, такого человека нужно или привести к ней хотя бы насильно, или убить.

А как же христианство? Ведь христианская Истина еще менее доказуема разумом, чем все другие, и ни одно учение так не призывает к «всемирному и всеобщему единению», как учение Христа. Не выходит ли тогда, что христианство неизбежно должно вести к инквизиции?

Вот тут-то и сбились инквизиторы. Завороженные духом ересебоязни и соблазном власти, они забыли, что объединение, к которому зовет Евангелие, недостижимо насилием и убийством. В этом всё. Евангельское объединение созидается только на утверждении верховной ценности личности и свободы человека, и на любви не только ко всем людям, но и ко всей твари и ко всему творению. Вспомните святого Франциска из Ассизи: «брат мой волк» и «брат мой огонь». Милосердная любовь и есть христианство. Когда она проявляется, все сомнения отступают и гаснут, ее божественное дыхание не нуждается ни в каких умственных доказательствах. Объединение, основанное на такой любви и на «решении личном и свободном», никогда не приведет к «бесспорному и согласному муравейнику».

Измена инквизиции учению Христа, значит, вовсе не в том, что она хотела «устроиться непременно всемирно», а в том, что, соблазнясь третьим искушением в пустыне, она взяла меч кесаря и, отменив свободу, которой «Христос благословил людей», решила установить «общность поклонения» насильно.