Крестовые походы глазами арабов - Амин Маалуф

Ибн аль-Кашаб был человеком, которого наиболее охотно слушали в разных районах Алеппо. Выходец из семьи богатых лесоторговцев, он был главным представителем городской администрации. В качестве кади шиитов он имел большую религиозно-духовную власть и был уполномочен разрешать личные и имущественные споры внутри своей общины, самой главной в Алеппо. Помимо этого он был раисом, то есть главой города, что делало его одновременно судьёй торгового сословия, представителем интересов населения перед князем и начальником городской милиции.

Но деятельность Ибн аль-Кашаба выступала даже за столь широкие рамки его официальных функций. Окружённый многочисленной «клиентурой», он с момента появления франков поддерживал патриотическо-религиозное течение, требовавшее более жёсткого отношения к захватчикам. Он не боялся говорить князю Рыдвану всё, что думал о его примирительной и даже угодливой политике. Когда Танкред заставил сельджукского монарха установить крест на минарете большой мечети, кади устроил бунт и добился, чтобы распятие было перемещено в собор Святой Елены. С этого времени Рыдван избегал вступать в конфликт со вспыльчивым кади. Укрывшись в Цитадели, где у него был гарем, своя стража, мечеть, источник воды и ипподром, этот турецкий князь предпочёл щадить чувства своих подданных. Он терпел общественное мнение, если при этом не страдал его собственный авторитет.

Но в 1111 году Ибн аль-Кашаб явился в Цитадель, чтобы ещё раз выразить Рыдвану крайнее недовольство горожан. Верующие, объяснил он, возмущены необходимостью выплаты дани неверным, обосновавшимся на земле ислама, а купцы видят, что их торговля приходит в упадок вследствие того, что несносный князь Антиохии контролирует все дороги, ведущие из Алеппо к Средиземному морю и дерёт с караванов три шкуры. Поскольку город не мог более защищаться собственными средствами, кади предложил послать в Багдад делегацию знатных шиитов и суннитов, коммерсантов и служителей веры, чтобы попросить помощи у султана Мохаммеда. Рыдван не имел никакого желания впутывать своего сельджукского кузена в дела княжества. Пока что он предпочитал договариваться с Танкредом. Но ввиду наблюдаемой бесполезности посылки в столицу Аббасидов каких-либо миссий, он ничем не рисковал, согласившись с просьбой подданных.

Но тут он ошибся. Ибо, вопреки всяким ожиданиям, выступления в феврале 1111 года в Багдаде произвели тот эффект, которого добивался Ибн аль-Кашаб. Султан, которому только что сообщили о падении Сайды и о соглашении, навязанном жителям Алеппо, стал воспринимать франкские амбиции с беспокойством. Уступая прошению Ибн аль-Кашаба, он приказал последнему по счёту правителю Мосула, эмиру Мавдуду, без промедления идти во главе сильной армии на выручку Алеппо. Когда Ибн аль-Кашаб, в свою очередь, информировал Рыдвана об успехе своей миссии, князь, молившийся, чтобы ничего не получилось, сделал вид, что обрадован. Он даже дал знать своему кузену, что спешит принять участие в джихаде на его стороне. Но когда в июле ему донесли, что отряды султана действительно приближаются к его городу, он больше не мог скрывать свою растерянность. Велев запереть все ворота, он арестовал Ибн аль-Кашаба и его главных сторонников и заключил их в тюрьму в Цитадели. Турецким солдатам было приказано поделить весь город на участки и вести наблюдения, чтобы не допустить каких-либо контактов между населением и «врагами». Ход событий вскоре частично оправдал его обратный манёвр. Оставшись без продовольствия, которое князь должен был им доставить, войска султана отыгрались тем, что начисто ограбили окрестности Алеппо. Потом, из-за глубоких разногласий между Мавдудом и другими эмирами, армия развалилась, так и не вступив в бой.

Мавдуд вернулся в Сирию два года спустя с поручением султана поднять всех мусульманских князей, за исключением Рыдвана, на борьбу с франками. Поскольку вход в Алеппо ему был закрыт, он, естественно, избрал для устройства своей штаб-квартиры другой большой город, Дамаск, и стал готовить масштабное наступление на королевство Иерусалим. Принявший его атабег Тогтекин, делал вид, что очень польщён честью, оказанной ему посланником султана, но и он был напуган также, как до того Рыдван. Он полагал, что Мавдуд только и думает, как бы овладеть его столицей; каждое движение эмира ощущалось им как угроза его будущему.

2 октября 1113 года, — рассказывает нам хронист Дамаска, — эмир Мавдуд покинул свой лагерь, расположенный у Железных ворот, одного из восьми входов в город, чтобы пойти, как он это делал каждый день, в мечеть Омайядов в сопровождении хромого атабега. Когда молитва закончилась, и Мавдуд совершил несколько дополнительных религиозных обрядов, они оба вышли. Тогтекин шёл впереди, оказывая честь эмиру. Их окружали солдаты и стражи порядка с оружием всех видов: острые сабли и мечи, кривые турецкие сабли и обнажённые кинжалы образовывали густую чащу. Вокруг обоих сжималась толпа, любовавшаяся их облачением и величием. Когда они достигли двора мечети, из толпы вышел человек и приблизился к эмиру Мавдуду, как бы желая помолиться за него Богу и попросить его милости. Внезапно он схватил его за кушак платья и нанёс ему два удара кинжалом пониже пупка. Атабег Тогтекин прошёл ещё несколько шагов и его окружили сопровождающие. Что касается Мавдуда, его высокого господина, то он дошёл до северного входа мечети и тут рухнул на землю. Велели позвать хирурга, который частично зашил раны, но эмир умер через несколько часов. Да сжалится над ним Бог!

Кто убил правителя Мосула накануне его наступления на франков? Тогтекин постарался обвинить во всём Рыдвана и его друзей из секты ассасинов [20]. Но, по мнению большинства современников, только правитель Дамаска мог вложить оружие в руку убийцы. Согласно Ибн аль-Асиру, король Бодуэн, шокированный этим убийством, отправил Тогтекину чрезвычайно презрительное послание: «Народ, — писал он, — который убивает своего господина в доме собственного бога, заслуживает уничтожения!»Что до султана Мохаммеда, то он выл от ярости, когда узнал о смерти своего наместника. Считая себя лично оскорблённым этим злодеянием, он всерьёз решил образумить всех сирийских правителей и в Алеппо и в Дамаске, собрал армию в несколько десятков тысяч солдат под командой лучших военачальников сельджукского клана и грозно приказал всем мусульманским князьям собраться и исполнить священный долг джихада против франков.

Когда могучая экспедиция султана прибыла весной 1115 года в центральную Сирию, её ждал большой сюрприз. Бодуэн Иерусалимский и Тогтекин Дамаска встречали её в окружении своих войск, а также отрядов из Антиохии, Алеппо и Триполи. Сирийские князья, и мусульманские и франкские, в равной мере ощущая угрозу, исходящую от султана, решили создать коалицию, и сельджукская армия была вынуждена бесславно ретироваться через несколько месяцев. Мохаммед тогда поклялся никогда больше не заниматься франкской проблемой. Он сдержал слово.

В то время, как мусульманские князья предоставляли новые свидетельства их полной безответственности, два арабских города доказали, с интервалом в несколько месяцев, что иноземной оккупации ещё можно сопротивляться. После капитуляции Сайды в декабре 1110 года, франки стали хозяевами всего побережья или «сахеля» от Синая до «страны сына армян», расположенной к северу от Антиохии. За исключением, впрочем, двух береговых анклавов: Аскалона и Тира. Воодушевлённый своими непрерывными победами, Бодуэн предложил немедленно решить судьбу этих городов. Область Аскалона в основном известна выращиванием особого «аскалонского» лука, название которого франки исказили и произносили как «эшалот» (лук-шарлот). Но город имел и военное значение, ибо здесь собирались египетские войска каждый раз, когда они намеревались устроить экспедицию против королевства Иерусалим.

В 1111 году Бодуэн устроил показные манёвры своей армии у стен города. Фатимидский правитель Аскалона Шамс аль-Калифа, «Солнце Калифата», «более склонный к коммерции, чем к войне», как констатирует Ибн аль-Каланиси, был сразу же устрашён этой демонстрацией западной силы. Даже не пытаясь оказать сопротивление, он согласился платить дань в семь тысяч динаров. Палестинское население города, которому столь неожиданная капитуляция показалась унизительной, отправило в Каир представителей, попросивших сменить наместника. Узнав об этом и опасаясь, что визирь аль-Афдал пожелает наказать его за трусость, Шамс аль-Калифа постарался избежать этого, выдворив египетских чиновников и решительно встав под защиту франков. Бодуэн прислал ему три сотни людей, которые заняли цитадель Аскалона.

Возмущённые жители не пали духом. В мечетях происходили тайные собрания и разрабатывались планы, а в июле 1111 года, когда Шамс аль-Калифа выезжал на коне из своей резиденции, на него напала группа заговорщиков и изрешетила кинжалами. Это послужило сигналом для восстания. Вооружённые горожане, к которым присоединились берберские гвардейцы наместника, бросились на штурм цитадели. За франками гонялись в башнях и на стенах. Ни одному из трёхсот людей Бодуэна не удалось спастись. Город ещё на сорок с лишним лет избежал франкского господства. Чтобы отомстить за позор, причинённый ему жителями Аскалона, Бодуэн набросился на Тир, древний финикийский город, откуда некогда отплыл в Средиземное море с целью распространения алфавита князь Кадмос, родной брат Европы, давшей своё имя континенту франков. Величественные стены Тира ещё напоминали о его славной истории. Город с трёх сторон окружён морем, и только узкая горная дорога, построенная Александром Великим, связывает его с сушей. Считавшийся неприступным, Тир в 1111 году дал приют большому числу беженцев из недавно оккупированных земель. Их роль при обороне оказалась главной, как сообщает Ибн аль-Каланиси, рассказ которого очевидно основан на сведениях их первых рук.