Градус любви - Кэнди Стайнер

Не знаю почему, и это не та тема, которую я мог бы с кем-то обсудить, но подозрение укоренилось во мне ноющей болью, от которой я никогда не избавлюсь. А я, еще будучи юным деревенским парнишкой, уяснил, что своему чутью нужно верить.

Патрик что-то подписал на папке Гаса, после чего обвел взглядом склад и тут же нашел меня. Он мрачно улыбнулся, что-то сказал Гасу и направился ко мне.

Я стиснул зубы и опустил голову к бочке, пытаясь перевести дыхание и унять закипающий гнев. Лучше Патрику держаться сегодня подальше, но ему, разумеется, было плевать. Отчасти мне даже казалось: он и впрямь упивается, что на него по-прежнему работают дети Беккера, словно тем самым он как будто одержал победу.

Но мы работали здесь не ради него, а ради моего отца, ради наследия, которое они воздвигли с дедом. Может, Патрик с семьей и хотели стереть нас из хроник, но мы с братьями сделаем все, чтобы этого не произошло.

Я только что впихнул последнюю доску в бочку, когда вдруг почувствовал, как чья-то липкая рука хлопнула меня по плечу, сжав его. Рука лежала на плече, пока я не заставил себя поднять голову и вытащить из ушей оранжевые беруши. Патрик посмотрел на меня взглядом, полным сочувствия, и печально улыбнулся, словно понимал мое горе.

– Привет, Ноа. Как ты сегодня справляешься?

Не бей его. Вообще никак на него не реагируй.

Патрик стоял рядом, одетый в костюм, и оглядывал помещение так, словно был выше своих работников. И я знал, что, по его мнению, так и было. Патрик очень походил на моего отца – высокий, грузный, загорелый, – но волосы у него были седыми, тогда как волосы отца не успели засеребриться. Еще у него были мелкие, как бусинки, злобные глаза, слишком длинное лицо и крупный нос. Патрик напоминал мне ожившую версию Франкенштейна.

Жалко, нельзя воткнуть ему в голову шурупы, чтобы довершить образ.

– Нормально. Спасибо, что спросили, – ответил я как можно вежливее. – А вы как, Патрик?

– О, ты же меня знаешь. Кручусь-верчусь, – ответил он, улыбаясь и сверкая чересчур отбеленными зубами. В следующую же секунду улыбка слетела с его лица. – Хотя сегодняшний день для всех нас навсегда останется трудным.

Я усмирил свою гордость и улыбнулся через силу, насколько был способен.

– В самом деле.

– Знаешь, он бы тобой гордился, – сказал Патрик и снова сжал мое плечо. – Твой отец был моим близким другом, и у меня каждый день ноет сердце от того, что его нет рядом. Но его парни отлично служат на «Скутер Виски». – Губа у него еле заметно дернулась. – Нам с тобой очень повезло.

Лжец.

Все это было ложью и полной брехней, и мы оба это знали. Но мы привыкли играть в эту игру. Скутеры держали нас при себе, чтобы не порождать еще больше проблем и сплетен, возникших после пожара, а мы оставались здесь, чтобы поквитаться за смерть нашего отца и убедиться: семейство Скутеров не получит желаемого, стерев из своей истории имя Беккеров.

Плотно сжав губы, я лишь кивнул. Протянул руку Патрику и тряхнул ее, а потом вернул затычки на место и возобновил работу над бочкой. Патрик сконфуженно помялся рядом, но через минуту отправился к остальным мужчинам, через окно Гаса помахал тому на прощание и ушел.

Я пытался не высовываться, пытался дышать, превозмогая ярость, пытался и вовсе забыть о присутствии Патрика, но как только он вышел из помещения, все, с чем я боролся на протяжении дня, дало о себе знать. Я психанул, ударив ногой только что собранную бочку и расколов дерево. Я еще не успел скрепить ее металлическими кольцами, и время, затраченное на сборку, одним ударом ноги пошло псу под хвост.

Никто не предпринял попытку помешать, пока я продолжал пинать и бить дерево, технику – да все, что оказывалось поблизости. Я остановился только тогда, когда Марти осторожно положил руку мне на плечо. Я взглянул на него, и он кивнул на только что вошедшую экскурсионную группу.

Я встретился взглядом с Логаном, который, прекрасно все понимая, сочувственно хмурился, и меня тут же захлестнуло чувство стыда.

Старший из нас я, но я же и вел себя как ребенок. Я позволил Патрику вывести меня из себя, и это злило.

Люди из экскурсионной группы по-прежнему смотрели на меня и перешептывались, но Логан быстро перевел внимание, толкнув привычную речь. К нам с Марти подошел Гас, который отпустил Марти и отвел меня в сторону.

– Думаю, на сегодня тебе следует взять отгул, Ноа.

Я кивнул, сдернул рабочие перчатки и пошел к двери, ведущей в небольшую раздевалку. Я весь кипел от злости и потому схватил свои шмотки, с шумом захлопнул шкафчик и вылетел со склада через черный ход, думая только об одном пункте назначения.

* * *

Из музыкального автомата громко пел Эрик Черч, а я качал головой, иногда подпевая между глотками виски. Для восьми вечера я выпил уже слишком много, но алкоголь притуплял мои чувства и мысли, а именно это мне и было нужно.

– Ноа, я тебя люблю, парень, но больше наливать не стану, – сказал Бак.

Он был барменом в моей любимой пивнушке – любимой, потому что она была единственной в нашем городе. Вход в кабак венчала неоновая вывеска с его именем. Еще Бак был давним другом и столько раз спасал мою пьяную задницу от передряг, что и не сосчитать.

– Ладно, – кивнув, ответил я, не желая спорить.

Я все равно уже устал и был готов покончить с этим пропащим днем. Мне осталось допить полстакана виски, а потом я потащусь домой, плюхнусь в кровать и просплю до завтрашнего дня.

До дня, который не будет годовщиной папиной смерти.

Я вытащил бумажник, чтобы расплатиться с Баком, и, положив наличку на стойку, занес большой палец над уголком единственного снимка, который всегда носил с собой. Я медленно его вытащил, смотря на более молодые лица моих братьев и родителей. Это фото сделано за год до папиной смерти, когда отправились рыбачить на озеро. На снимке мы, загорелые и улыбчивые, стояли вплотную друг к другу перед одной из наших палаток. У Майки не хватало переднего зуба, потому что коренной еще не успел заменить выпавший молочный. Логан и Джордан обнимались, а мама стояла за Логаном, положив руки ему на голову.

А рядом стояли мы с папой.

Я запрыгнул ему на спину, чтобы сфотографироваться, и после дал