Мегрэ в меблированных комнатах - Жорж Сименон

Глава 8,

в которой инспектор Лижа делает заметки, чтобы потом рассказать интересную историю.

Впоследствии Люка особенно охотно рассказывал об этом следствии, так что в конце концов в уголовной полиции наизусть повторяли некоторые его фразы.

— Я все еще сидел у окна в маленькой гостиной. Небо вдруг потемнело, как свинец, и по мостовой запрыгали градины, огромные, величиной с орех. Я вспомнил, что оставил открытым окно у себя в кабинете. Хотел позвонить Жозефу, рассыльному, и попросить, чтобы он закрыл окно. Комиссар расхаживал по коридору, заложив руки за спину. Когда я снял трубку, он взял ее у меня из рук, снова повесил на телефон и сказал: «Не сейчас, сынок».

Мегрэ часто называл его сынком, хотя разница в возрасте была у них не больше десяти лет.

— Град шел целый час. Потом в газетах писали, что такой сильной бури не бывало еще никогда. Комиссар оставил дверь открытой. Все это время он ходил по коридору туда и обратно. Мадемуазель Клеман наблюдала за ним из кухни через глазок. Она подошла ко мне, испуганная, тихо сказала: «Прямо не знаю, что с ним. Я просто боюсь его!» И тут раздался телефонный звонок…

Доходя до этого места своего рассказа, Люка каждый раз делал паузу, а потом произносил ровным голосом:

— Комиссар вскинул голову и со вздохом облегчения поднял трубку.

В это утро действительно шел град. Мегрэ долго ходил по коридору, ворча что-то себе под нос, и бросился к телефону, как только раздался звонок.

— Алло! Говорит Мегрэ.

И на другом конце провода далекий голос повторил, словно эхо:

— Алло!

Наступило молчание. С порога прямо в коридор прыгали градины. В кухне мадемуазель Клеман с кастрюлькой в руке окаменела, как перед фотоаппаратом.

— Вы знаете, кто вам звонит? — произнес наконец голос.

— Да. Тот, кто стрелял в инспектора Жанвье.

— Но вы не знаете моей фамилии.

— Скоро узнаю.

— Каким образом?

— Мы дошли уже до площади Клиши.

Опять воцарилось молчание.

— Что она вам сказала?

— Ничего. Она поставила на окно медный горшок с зеленым растением.

Снова молчание. Человек звонил, должно быть, из бара, дверь которого была открыта, потому что в трубке слышался шум града.

— Я могу пересечь границу прежде, чем моя личность будет установлена.

— Я думаю, что вы этого не сделаете.

— Почему?

— Сами знаете.

— Вы ее арестуете?

— Быть может, я буду вынужден это сделать.

— Журналисты знают, что вы у нее были?

— Нет еще.

— Никто не знает?

— Только консьержка.

Мегрэ услышал вздох. Он нисколько не торопил этого человека. Оба они совсем не торопились.

— Что вы обо мне знаете?

— Что вы небольшого роста, средних лет, с седыми волосами, что на вас серый костюм, серое пальто и серая шляпа.

— Вам это сказала мадемуазель Клеман?

— Да.

— Я еще успею переодеться, поехать на аэродром и улететь за границу.

— Не возражаю.

— Вы признаете, что я имею возможность бежать?

— Да.

— А если я сдамся, согласитесь ли вы не впутывать в это дело известную вам женщину?

— Я уже думал о такой возможности.

— Но вы мне ничего не обещаете?

— Сначала я должен знать все подробности.

— Подробности о чем?

— О том, что произошло лет двадцать тому назад.

— Только об этом?

— Да.

— Вы не станете впутывать ее в дело с инспектором?

Тут замолчал Мегрэ. Казалось, что он молчит целую вечность.

— Нет, — сказал он наконец.

— Вы позволите мне повидаться с ней прежде, чем меня арестуете?

Мадемуазель Клеман все еще стояла неподвижно на кухне с кастрюлькой в руке, а Люка, сидя в кресле, кажется, задержал дыхание.

— При одном условии.

— Каком?

— Что вы не посягнете ни на ее, ни на свою жизнь. Даже если она будет просить вас об этом.

На другом конце провода воцарилось молчание. Теперь оно было еще более долгим.

— Вы этого требуете?

— Да.

— Хорошо.

— В таком случае можете приходить. Вы ведь недалеко от улицы Ломон?

— В двух шагах.

— Когда будете у нее, не задергивайте занавески и не опускайте штору.

— Обещаю вам.

— Потом на улице вас будет ждать маленькая черная машина. Я буду там.

Человек на другом конце провода ничего не ответил и, чуть помедлив, повесил трубку. Мегрэ неторопливо закурил, подошел к двери гостиной и рассеянно взглянул на Люка.

— Позвони к нам и вызови машину. Пусть она остановится на улице чуть ниже.

— Мне вас там ждать?

— Нет, не стоит.

— А можно мне все-таки остаться?

— Если хочешь.

Пока Люка направлялся к телефону, Мегрэ взял за дверью погреба бутылку пива, не взглянув на мадемуазель Клеман, которую он словно и не заметил. Потом медленно поднялся по лестнице, по пути бросив взгляд в приоткрытую дверь комнаты мадемуазель Бланш. Она в пеньюаре лежала на кровати и читала книгу.

Мегрэ открыл окно и облокотился на подоконник.

Дождя уже не было. Мадам Бурсико лежала в постели, скрестив руки под головой, и смотрела в потолок, неподвижная, как человек, который чувствует, что за ней наблюдают.

Небо посветлело, но солнце еще не показалось, свет был резкий, как от матовой электрической лампочки.

Тротуары еще были усыпаны градинами.

Человек появился с нижнего конца улицы, он шел совсем просто, естественно, словно случайный прохожий. Небольшого роста, худой, он был одет во все серое, и даже лицо его производило какое-то серое впечатление. Он мог быть старым и хорошо сохранившимся, но мог быть и молодым, преждевременно состарившимся.

Подойдя ближе, он посмотрел вверх и увидел комиссара. Но никак не отреагировал. Не останавливаясь, вошел в дом и, как видно, перевел дух на лестнице или на площадке, потому что прошло две или три минуты, прежде чем Мегрэ увидел, как мадам Бурсико повернулась к двери.

Она увидела его раньше, чем вошедший оказался в поле зрения Мегрэ, поднялась на кровати и почти сразу же повернулась к окну.

Человек сказал что-то, подходя к ней; он положил шляпу на стул и спокойно, сохраняя присутствие духа, стал уговаривать ее, словно испуганного ребенка.

Ни разу не посмотрев в сторону Мегрэ, он сел на край постели, а Франсуаза Бурсико прижалась к нему и спрятала голову у него на груди.

В окно она могла видеть комиссара, и тот, смущенный, отошел, открыл бутылку пива, стал не спеша пить.

Потом Мегрэ вышел на площадку. Мадемуазель Бланш лишь слегка удивилась, когда он вошел к ней и завел разговор о книге, которую она читала, о только что прошедшем граде.

Мегрэ услышал звонок телефона, голос взявшего трубку Люка, торопливые шаги на лестнице.

— Это вас, шеф… Звонят с Набережной… Они напали на след…

Люка был весьма удивлен, увидев комиссара у мадемуазель Бланш. Но еще больше его поразило то, что Мегрэ принял новость без удивления и без удовольствия.

— Одно время она жила на улице Дам в маленьком меблированном отеле, где один человек, который…

— Уголовная полиция все еще у телефона?

— Да. Говорит Лапуэнт, он очень возбужден. Он хотел бы рассказать вам подробности. Он проверял в архивах. Он убежден…

— Скажи ему, что мы сейчас увидимся с ним у меня в кабинете…

В рассказе Люка эти подробности принимали почти эпический характер.

— Я бы мог подумать, что он интересуется только красивой девушкой, лежавшей на кровати в халате, распахнутом больше чем наполовину, и кокетничавшей с ним…

Мегрэ ушел из комнаты мадемуазель Бланш лишь после того, как увидел в окне напротив, что мадам Бурсико осталась одна.

Взяв чемодан, он пошел попрощаться с мадемуазель Клеман.

— Вы уезжаете совсем?

— Я как-нибудь зайду навестить вас.

— Ваше следствие закончено? Вы нашли убийцу?

Он не дал ей прямого ответа.

— Благодарю вас за ваши заботы и любезность.

И так как он осматривался вокруг, глядя на все то, что стало ему таким привычным, она засмеялась своим грудным смехом, от которого затрясся ее огромный бюст.

— Представьте, мне это небезразлично. Я так привыкла к вам. Как к одному из своих жильцов.

Может быть, для того, чтобы доставить ей удовольствие, он сказал:

— И я тоже…

Мадемуазель Клеман проводила его до порога и стояла там, пока он переходил улицу. Немного ниже, за два дома от бистро, остановилась маленькая черная полицейская машина.

Поколебавшись, Мегрэ зашел к овернцу.

— Налейте мне белого вина в последний раз.

Мадемуазель Клеман все еще стояла на пороге своего дома. Мегрэ подошел к машине, открыл дверцу, проговорив:

— Разрешите?

Усевшись на заднее сиденье, он бросил наконец шоферу уголовной полиции:

— На Набережную!