Правила бунта - Калли Харт

изобрести его пламенное воображение, и находил их слишком милостивыми и, главное, недостаточно продолжительными: ибо после казни наступает смерть, а в смерти — если не покой, то, по крайней мере, бесчувствие, похожее на покой».

— Черт возьми! — объявляет доктор Фитц со своего места в передней части комнаты. — Спасибо, Кэрри. Отличная работа. Ну что, ребята? Что Эдмон начинает понимать здесь?

Тишина.

Фитц стонет, откидывая голову назад.

— Это прямо на поверхности, люди. На странице. На простом английском. Ну же. Кто-нибудь. Кто угодно. Просто скажите эти слова.

Мара предлагает ответ:

— Он говорит, что после всего, что сделали с ним его недруги, даже их убийства было бы недостаточно, чтобы удовлетворить его, — предлагает она. — И что тот начал свои поиски, веря, что они справедливы и праведны. Что он мстит за преступления, которые те совершили против него. Но в самой гуще событий понимает, что его действия не были праведными или справедливыми. Им двигала чистая ненависть. А это совсем другое.

Доктор Фицпатрик щелкает ручкой, которую держит в руке, не сводя глаз с Мары.

— Совершенно верно, мисс Бэнкрофт. Иногда человек приходит в такую ярость от преступлений, которые другие совершают против него, что ярость заставляет его совершать самые злые поступки. Даже убивать. А ты как думаешь? Эдмон был оправдан в своих действиях? Те, кто согрешил против него, заслуживали смерти?

Мара отвечает без колебаний.

— Абсолютно. Эти ублюдки многое отняли у Эдмона. Если бы кто-то сделал нечто подобное со мной, я бы тоже захотела их уничтожить.

Док мягко улыбается.

— И как бы ты это сделала?

Она кивает.

— Любым способом, каким смогу.

Ручка снова щелкает в его руке. И еще. Затем учитель улыбается, бросая заговорщический взгляд на остальных учеников.

— Ну что ж. Не говорите никому об этом, ребята, мы, преподаватели, должны быть немного более сдержанными в своих суждениях, и определенно не должны потворствовать убийству в любом случае, но я согласен с Эдмоном. И мисс Бэнкрофт. Если бы кто-то лишил меня чего-то важного, как поступили с Эдмоном, я бы прикончил их без раздумий. Если бы кто-то что-то у меня отнял…

Резкий стук в дверь останавливает его на середине фразы. Доктор Фицпатрик тяжело вздыхает. Затем обводит рукой комнату слева направо.

— Кто из вас, недоумков, плохо себя вел сегодня? Признайтесь, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы спасти вас.

Класс смеется, потому что он прав — кто-то, должно быть, сделал что-то не то. Занятия Фитца прерываются только в том случае, если директору Харкорту нужно срочно увидеть ученика в своем кабинете. Однако никто не поднимает руку, чтобы признаться в чем-либо содеянном. Никаких сюрпризов. Фитц отвечает на стук, удивление заставляет его отступить на шаг, когда он видит, что в дверях стоит сама директор Харкорт. Ее мышиного цвета волосы собраны сзади в тугой шиньон. Как всегда, она одета в простой черный брючный костюм. Сегодня на ней белая рубашка с жестким и высоким воротником, наглухо застегнутым до на все пуговицы. Ей всего сорок или около того, но по тому, как женщина одевается, говорит и держится, кажется, что ей под шестьдесят.

Моргая по-совиному, она снимает очки с кончика носа и аккуратно держит их обеими руками, как будто может сломать их пополам.

— Прошу прощения за вторжение, доктор Фитцпатрик. Извиняюсь, но мне только что позвонили из города. Так что мне нужно поговорить с классом, если вы не против.

Это не вопрос. Она говорит робко с дрожащими нотками, но в ее голосе есть и другая эмоция: она кипит от злости. Доктор Фитц понимает ее настроение и отступает назад, жестом приглашая войти.

— Конечно. Пожалуйста, будьте моей гостьей.

Директор влетает в комнату в своих туфлях на низком каблуке и встает перед классом, лицо бледное и измученное.

— Не буду ходить вокруг да около и сразу перейду к делу. И мне придется попросить вас извинить некоторые выражения, которые я собираюсь использовать, но другого способа обсудить это с вами нет. Поверьте мне. Последние тридцать минут я сидела в своем кабинете и пыталась придумать, как это сделать, но другого варианта нет, так что… — Женщина надувает щеки и качает головой. — Уверена, вы все знаете, что в прошлую пятницу вечером в Маунтин-Лейкс была вечеринка. Домашняя вечеринка. В доме ученика школы «Эдмондсон». Во-первых, я всегда поощряла студентов Вульф-Холла быть вежливыми и обходительными с учениками других школ, когда вы пересекаетесь с ними. Если между нашими школами возникнет соперничество или вражда, это никому не поможет. Но я также очень ясно дала понять, что совет академии Вульф-Холла вместе с вашими родителями считает, что вступать в отношения с учениками школы «Эдмондсон» неразумно. Ваши родители платят большие деньги за отличное образование, которое вы получаете здесь, в Вульф-Холле. Вы из уважаемых семей с репутацией, которую нужно поддерживать. И хотя мы, конечно, не поощряем фанатизм в Вульф-Холле, средняя школа Эдмондсона — это государственная школа, и ее ученики... ну… — Она подыскивает подходящее слово и не находит его. — В любом случае, Вы все знаете, что я пытаюсь сказать. Да, жизнь здесь, в Вульф-Холле, временами может казаться удушливой, но вам всегда нужно помнить, что вы должны вести себя достойно и прилично. Посещение «подросткового безумия» в доме какого-то подростка в глуши — это не то поведение, которого мы ожидали бы от таких прекрасных юношей и девушек, как вы.

Ха. Эта женщина вообще никого из нас не знает.

— Итак, причина, по которой я должна была прийти сюда сегодня утром, заключается в том, что отец мальчика, который устроил вечеринку, утверждает, что двое наших студентов-парней нашли мать мальчика наверху на вечеринке, немного, э-э, выпившую…

— О боже мой. Мать парня была на вечеринке? Так странно, — шепчет Мара.

— ...и, хм, очевидно, эти ученики соблазнили мать мальчика. Они... — Директор Харкорт смотрит наверх, как будто сам всемогущий может протянуть ей руку помощи, если она продержится достаточно долго. Чего он, конечно, не делает. — Они оба вступили