Царица Аттолии (ЛП) - Меган Уолен Тернер

— Ладно.

— Ты бы оставила меня, чтобы вернуться к траве и дождю?

— Нет, — сказала девушка. — Я бы хотела остаться.

Орреон взял ее на руки. Ее голова лежала у него на плече, а он обхватил ее руками и укачивал, как мать ребенка, зная, что не сможет отпустить ее.

— Это моя мать привела тебя, — сказал он.

— Но я сама захотела прийти, — возразила Хеспира.

— Она сразу привела тебя сюда или сначала пригласила в свой храм?

— Она повела меня в храм.

— И ты ела там что-нибудь?

— Нет, — ответила Хеспира, улыбаясь ему в плечо, оттого что он принял ее за такую дурочку, которая согласится есть в храме.

Орреон не стал спрашивать, пила ли она что-нибудь. Он боялся узнать, что девушка выпила любовное зелье.

— Хорошо, — сказал он и вывел Хеспиру из пещеры к подножию горы.

Там они встретили богиню с матерью Хеспиры. Женщина подбежала к дочери и обняла ее. Орреон отвернулся. Он хотел выпустить руку Хеспиры, но девушка вцепилась в него изо всех сил.

— Разве ты беспокоилась обо мне? — спросила она свою мать.

— Я искала тебя целый год, — ответила женщина.

— Но прошел всего один вечер, — возразила Хеспира.

Она повернулась, чтобы посмотреть на Орреона, но он опустил голову от стыда.

Он сказал:

— Под Священной горой время течет как река. Его течение может унести человека вперед в мгновение ока, если он пожелает.

— И ты пожелал? — строго спросила Хеспира, и Орреон кивнул.

Он собирался унести ее на сто лет вперед подальше от ее матери, но в последний момент передумал.

— Разве она не довольна? — сказала Мередита.

Она впервые внимательно посмотрела на девушку и поняла, что та была не только красива, но и умна. Неудивительно, что мать так скучала по ней.

— Раз эта девушка не подходит тебе, мать заберет ее обратно, — обратилась богиня к сыну.

— Она слишком хорошо подходит, мама, — сказал Орреон, и Мередита была поражена, увидев, что он сердится, причем именно на нее.

— Ты сам вывел ее из горы, — заметила богиня.

— Я должен отпустить ее, — сказал Орреон и повернулся к своей пещере, но Хеспира все еще держала его.

— Но если ты ее любишь, то не отпускай, — решительно сказал Мередита. — Что с того, что у меня будет одним храмом меньше? Хоть он и мой любимый, но думаю, как-нибудь обойдусь без него.

— Я просил женщину, которая сама выберет меня, — ответил Орреон.

— Я выбрала, — заявила Хеспира.

— Вот видишь, — подхватила Мередита.

— Они ничего не ела в твоем храме, мать, — сказал Орреон. — Но что она пила?

Мередита покраснела, как простая смертная.

— Ничего, — крикнула Хеспира и дернула Орреона за руку, чтобы он обернулся и посмотрел на нее. — Ничего, — заверила она его. — Я спрятала напиток в корзину и принесла с собой.

— О, — удивилась Мередита, — какая ты хитрая.

Но Орреон только растерянно моргал, как сова при солнечном свете.

— Я выбрала тебя, — повторила Хеспира, и Орреон поверил ей.

Вот так Хеспира попрощалась с матерью и вернулась в пещеру под Священной горой, а виноградная лоза жрицы Проаса разрослась вокруг храма Мередиты. Когда Хеспира покидала гору, чтобы навестить мать, лоза засыпала, но потом она снова начинала расти и росла, пока все стены не обрушились, крыша обвалилась, и от храма не осталось ничего, кроме груды камней, укрытых зелеными листьями с красными цветами.

Что касается Хеспиры с Орреоном, они были смертными людьми, но кто знает, как течет время в недрах Священной горы Гефестии? Многие считают, что они живы до сих пор, и шахтеры утверждают, что слышат ее пение за звоном своих кирок.

Халдей молчал еще некоторое время после окончания истории. Он с новым интересом смотрел на Эддис. Она сидела, скрестив ноги, посреди свертков с едой, чувствуя себя совершенно свободно, но потом немного смутилась.

— А мать Хеспиры? — наконец спросил халдей. — Разве она не скучала по дочери?

— О, она смирилась, — сказала Эддис. — Все дочери уходят от матерей рано или поздно.

— Кроме того, она сошла с ума и бродила по пещерам в горе, бесконечно призывая свою дочь, так что шахтеры иногда слышат и ее тоже, — добавил Евгенидис, не открывая глаз.

— Существует множество версий этой легенды, — признала Эддис.

— Удивительно, как много смысла может быть вложено в такую простую сказку, — сказал халдей.

Он привык иметь дело с сухим языком научных терминов, не понимая, какое влияние может оказать на аудиторию голос рассказчика и выразительная интонация. Он уже слышал, как рассказывает легенды Евгенидис, но не понимал, содержала ли история Вора нечто большее, чем личные аберрации.

— Ну, давайте, — сказал Евгенидис с улыбкой, по-прежнему не открывая глаз. — Скажите моей царице, что она исковеркала древние мифы, созданные гениальным поэтом тысячи лет назад.

— Я бы не посмел, — ответил халдей, качая головой.

— Конечно, разве эти истории не рассказывают повсюду? — спросила царица. — Вы, наверное, слышали их от матери, когда были ребенком.

Халдей покачал головой. Евгенидис подтолкнул царицу. Он знал, что халдея вырастили чужие люди, когда вся его семья погибла от чумы. Его очень молодым по его же собственному желанию отвезли учиться в город, и когда он получил достаточно знаний, чтобы зарабатывать себе на жизнь, он пошел служить солдатом. Вероятно, в дни молодости у него не оставалось времени для сказок.

После недолгого молчания царица спросила:

— Чем вы займетесь во время вашего пребывания в Эддисе?

— Может быть, постараюсь собрать побольше историй, — с улыбкой предположил халдей.

— А что насчет вашей «Истории вторжения»? — спросил Евгенидис.

— Так как большая часть материалов осталась в Сунисе, мне придется сократить работу над ней, — ответил халдей, хмуро глядя на него.

— Я могу украсть ее для вас, — предложил Евгенидис.

— Нет! — дружно сказали халдей с царицей.

Евгенидис снова улыбнулся, довольный, что они оба беспокоятся о нем.

— Лучше я перепишу ее заново, — сказал халдей.

— Вы можете работать в библиотеке, — милостиво предложила царица.

Евгенидис открыл глаза и уселся.

— Что? В моей библиотеке? Он будет путаться у меня под ногами каждый день?

— Это моя библиотека, — напомнила царица своему Вору.

— Ты сам виноват, — указал халдей, довольный сменой ролей.

— Ах, — сказал Евгенилис, упал на спину и закрыл лицо рукой.

Эддис улыбнулась, радуясь, что его плохое настроение на некоторое время развеялось.

— Ваше Величество? — Секретарь архива, стоя в дверном проеме, ждал, когда Аттолия разрешит ему войти.

Она уединилась для ужина и наслаждалась им в одиночку, будучи слишком занята, чтобы поесть в течение дня. Мидийский посол попытался присоединиться к ней, но она остудила его пыл и отослала в банкетный зал, ссылаясь на недомогание, которое позволяет ей есть только бульон и хлеб.

— Скудная пища сделает из меня плохого собеседника, Нахусерех, — предупредила она полушутя, и он вежливо извинился.

Он слишком любил мясо, и Аттолия знала это. Она обмакнула в суп хлебную корочку, когда Релиус постучал и вошел.

— Что случилось? — спросила она.

— Царский халдей из Суниса. Он нашелся.

— И что?

— Он в Эддисе, Ваше Величество. Видимо, его скрывали в охотничьем домике в прибрежной провинции.

Она ждала. Только Сунис удивился бы, узнав о появлении халдея в Эддисе. Она не верила, что Релиус прервал ее ужин из-за такой ничтожной новости.

— Царица Эддиса приехала за ним лично, — продолжал Релиус. — Она и ее Вор. Они так же устраивали пикники на обратном пути. Они, как нам сообщили… очень близкие друзья.

Это было самое мягкое выражения для описания сплетни, просочившейся из дворца Эддиса. Наверняка дело было достаточно давним, но его шпионы ничего не знали о нем. Если царица Эддиса и ее Вор делали вид, будто они не в ладах друг с другом, то только для того, чтобы скрыть свои усилия по разрушению ее планов: уничтожение флота Суниса и похищение халдея.

— Убирайся, — резко приказала царица.

Слуги и секретарь ждали у закрытых дверей столовой, прислушиваясь к звукам бьющегося фарфора, когда блюда с ужином были сметены со стола на пол, затем керамических амфор и одного тяжелого резного стула, когда обычно сдержанная царица подняла его и со всей силы обрушила на пол. Серебро со стола со звоном раскатилось по каменным плитам. Когда все стихло, слуги постучали и вошли, стараясь не поднимать глаз. Царица не оценила бы их сочувствия. Аттолия вновь сидела на своем стуле, подняв его с пола. Ее руки лежали на коленях, бесстрастное лицо ничего не выражало. Она размышляла. Пока слуги убирали беспорядок и заново сервировали стол, она пыталась оценить опасность, которую представлял собой новый Евгенидис.