Поворот - Квинтус Номен

Россия что, отказывается вам медикаменты поставлять? Мы вам помощь оказать всегда готовы…

— А когда мы можем получить от вас эти лекарства? — желчно поинтересовался англичанин. — У нас люди умирают, поэтому мы желали бы получить их немедленно.

— А вот немедленно ну никак не выйдет. Вы можете получить таблетки сразу после того, как вы за них заплатите. И в силу некоторых обстоятельств мы в оплату принимаем только и исключительно золото. Никакие другие формы оплаты — в свете явно недружественных шагов, которые предприняли ваши правительства в отношении России — мы не принимаем.

— Ну хорошо, и сколько вы за ваши таблетки хотите получить?

— Недорого. Один рубль золотом за каждую таблетку. Курс излечения состоит из двадцати таблеток, по четыре в сутки пять дней подряд. То есть вылечить одного человека вам обойдется всего в двадцать рублей. Еще раз хочу подчеркнуть: двадцать рублей золотом.

— Да вы с ума сошли! Это же просто невероятно дорого, лекарства не могут столько стоить!

— Вы просто не поверите: лекарства могут стоить и гораздо дороже. А вот данное лекарство стоит два рубля за грамм препарата, и пока нам, нашим ученым, не удается хоть как-то снизить эту цену. Но мы у себя все же пошли на такие расходы, ведь если человека не вылечить, то — как показывает практика — он еще двоих-троих может заразить.

— То есть вы хотите, чтобы мы вам заплатили…

— Безусловно хочу! Россия — не богадельня, и русское правительство заботится только о своих гражданах… бесплатно. А вот по поводу граждан и подданных иных стран лично я думаю, что Россия не обязана их лечить за свой счет. Но — снова повторю — мы готовы нарастить производство этого препарата в количествах, которые зарубежные покупатели готовы оплатить.

— И вы думаете, что кто-то на ваши условия согласится?

— А Россия никого соглашаться не заставляет, вы вправе сами выбирать, лечить своих сограждан или пусть они помирают. Вот шведский король решил, что ему здоровье подданных куда как дороже, чем какой-то, пусть даже и довольно дорогой, металл. Кайзер тоже думает аналогичным образом. Конечно, у Германии избытка золота в запасе не имеется, но они нам поставляют вместо золота иные товары, которые нам нужны, и часть платы от них мы именно оборудованием и станками и получаем. Но Германия-то исподтишка России не гадила, они просто с нами воевали — но война закончилась и у нас с немцами взаимных претензий не осталось. Так что… Если вы не хотите золото везти в Петербург, то у нас уже есть договоренность со Швецией, король Густав готов стать посредником в передаче нам металла. Правда я у него не интересовался, какую он за это будет брать комиссию, но вы и сами у него это можете узнать. На этом, когда позиции России и ваших стран окончательно прояснены, мы сегодняшнюю встречу можем закончить…

Вечером Андрей подошел к Марии Федоровне:

— Думаешь, они пойдут на это? Я про лекарство от тифа говорю.

— А куда они денутся? Денег мы, конечно, на этом много не заработаем, по подсчетам Наталии максимум миллионов сто, но лучше даже на шестьдесят-семьдесят ориентироваться.

— Действительно, не густо. И стоило ли ради мелкого такого барыша себе репутацию портить? Теперь будут везде орать, что Россия зарабатывает за смерти…

— Пусть орут. Сами они синтезировать хлорамфеникол еще лет десять не смогут, даже имея в руках образцы препарата, так что определенный объем сбыта нам надолго гарантирован. А когда зарубежцы поймут, что он еще и от гонореи прекрасно излечивает… в целом это у нас будет не особо мощный, но довольно постоянный источник валютных поступлений. Но главное даже не в этом: так довольно скоро привыкнут к тому, что в России производятся хотя и дорогие, но очень эффективные лекарства, и отечественная фармакопея через пару лет будет приносить уже многие сотни миллионов в год.

— А они у нас технологии не украдут?

— Пока они даже не догадываются, где мы препарат этот вообще производим. И очень долго догадаться не смогут — просто потому, что те, кто его делает, тоже не знают, что именно они делают. Завод-то в Бобриках что у нас выпускает?

— Если не путаю, то уротропин.

— Вот именно. Жалко, мало нас собралось, на все задуманное просто рук не хватает. Ну да ладно, просто потратим немного больше времени, оно у нас теперь есть, хотя и не особо его и много — но все же…

Перед Рождеством в кабинет Андрея Владимировича вошел начальник караула:

— Господин диктатор, вы уж извините, если напрасно побеспокоил…

— Уже побеспокоил, так что продолжай.

— Там какая-то оборванка пришла, говорит, что хочет вам рассказать что-то такое, что вы давно узнать хотите. Говорит, что она одна знает, где лежит перстень, который вы уже который год найти желаете. Перстень царицы Клеопатры…

Глава 3

Андрей Владимирович распорядился «оборванку» немедленно к нему привести конечно, и перед ним действительно предстала именно оборванка: женщина возраста неопределенного, укутанная во что-то, больше напоминающее балахон из мешковины и обмотанной в сшитый из каких-то клочков разных тряпок платок. И была посетительница явно разгневана:

— Александр, хоть ты и хитрый грек, но не ожидала я от тебя такой подлости. Я почти полгода все газеты, которые найти можно была, прочитывала — а ты тут таким важным стал, что сразу забыл, зачем мы сюда отправились.

— Я не Александр, меня зовут Андрей Владимирович, — растерянно ответил на это обвинение Лавров.

— Не Александр? А кто тогда, Линн что ли? — очень удивилась посетительница.

И до Андрея только сейчас дошло, что посетительница — одна из тех, кого они не дождались. Потому что как раз Линн, посчитав даты «прибытия» всех одиннадцати инкарнаций, высказался в том плане, что с вероятностью свыше девяноста девяти процентов все матрицы должны были внедриться до конца семнадцатого года — и по этой причине весной восемнадцатого объявления в газетах печататься перестали. И, как только что выяснилось, совершенно напрасно.

Третья (а по времени отправки вторая) матрица Консуэлы «загрузилась» в крестьянку Екатерину Старостину только в конце мая восемнадцатого года, и бедная крестьянка еще больше месяца приходила в себя. Не с точки зрения медицины, а от удивления, вызванного тем, что окружающая действительность вообще никак не походила на почерпнутые в процессе подготовки к переносу представления о жизни