Подземный рейд - Игорь Подгурский

Пикировали летчики на «илюхах» круто, а выводили самолеты из атаки на высоте пяти метров, а иногда и ниже. Ведомый разглядел искаженные ужасом лица, выпученные от страха раскосые глаза желтолицых солдат, разбегающихся в панике в разные стороны. «Белые тигры» напоминали нашкодивших котят. Пришла пора держать ответ. Летчики на выходе из пике от души поливали их свинцом.

Штурмовики, закончив первую атаку, пошли по «кругу», заходя на следующую. Крутой вираж, и «крылатые танки» еще раз прошли над подбитыми земными сородичами, «причесывая» японцев огнем из бортового оружия.

Горючее у «ильюшиных» было на исходе. В наушниках летчиков раздался голос командира: «Выходим из боя!» Оставив под крылом море огня, штурмовики легли на обратный курс. После двух воздушных налетов на земле осталось месиво: кровавые ошметки тел вперемешку с землей и разбитым оружием.

Штурмовка закончилась. Горючего хватит впритык вернуться назад. Рыцари неба улетели на полевой аэродром подскока. Надо заправиться, пополнить боекомплект пушек и пулеметов и снова в небо. На взлет! Сегодня у асов из ВВС был аншлаг!

Шел двадцатый год эпохи Сева, что по-японски означает – лучезарная, мирная жизнь. Пышное, красивое название. Шел август 1945 года, заканчивалась другая эпоха – эпоха крови и побед…

Ближайшей тактической задачей второй бригады было уничтожить опорный пункт, расположенный на господствующей высоте, получившей здесь название «Верблюд». В двух «горбах» этого японского верблюда скрывались трехъярусные железобетонные галереи. Подземное топливохранилище. Колоссальные склады продуктов и боеприпасов могли питать гарнизон укрепрайона в полной изоляции от основных сил. Подземная горная речка была неиссякаемым источником питьевой воды, а заодно крутила лопатки турбин электростанции.

Узел японской фортификации с презрительной надменностью возвышался над Маньчжурией. Здесь против русских солдат стояли все препятствия, какие только в состоянии создать человек в соединении с чудовищными природными преградами. Штурм этого узла мог быть осуществлен титанической работой артиллерии. Залпами гаубиц поднять на воздух японский бетон. Но это усилие – исполинское. Пришлось бы тянуть железнодорожную ветку для подвоза снарядов. Командование решило взять укрепленный узел хитростью и малой кровью советских солдат…

Из темных провалов глазниц-амбразур выглядывали стволы орудий и пулеметов. Извилистые гряды исполинских валунов, вросших в землю, органично вписанные в местность, служили препятствием для танков и самоходок. Противотанковая преграда, искусно замаскированная под естественный рельеф.

Высокая гора была изрыта бункерами и казематами, соединенными между собой переходами. Не забыли и о полевом госпитале с операционными и палатами. Готовились всерьез и надолго.

Равнину, густо заросшую гаоляном, уцелевшие местные жители окрестили «равниной смерти». Угрожающее название имело двойной смысл. Японцы называли ее так в полной уверенности, что для наступающих она станет сплошной братской могилой. Китайцы – потому что она уже была многослойным кладбищем. Под дерном покоились останки десятков тысяч строителей. Они унесли с собой в могилу тайну укрепрайона. Все, кто трудился на возведении «Верблюда», были истреблены. Закопали их во рвах, вырытых самими китайцами. Потом выпирающие длинные земляные горбы разровняли танками и аккуратно засеяли. Сочный гаолян особенно хорошо рос в этом месте…

За бетонными стенами надежно скрывались крупнокалиберные пулеметы и пушки. Пленные, словно сговорились, повторяли одно и то же: «Место неприступно…»

То, что задумано в штабах, не всегда аморально.

Пока танковая рота Шаржукова с десантом на броне, захлебываясь своей и вражеской кровью, отвлекала на себя внимание мобильного прикрытия «Верблюда», начался штурм после обходного маневра.

Орудия стояли наготове. Расчеты замерли в тягучем ожидании у пушек. Батальоны, подготовленные для бесшумного передвижения, собирались на штурм без выстрела, рассчитанный на внезапность удара. Плащ-палатки сброшены, вещмешки оставлены, сапоги, без которых немыслим солдат, сняты. Удар надо провести без звука! Сапоги сменили на туфли, какие носят китайские крестьяне. Интенданты оставили гулять босиком все близлежащие деревни, попадавшиеся на пути армейских колонн. Вокруг пояса обвязались веревками. Все необходимое для боя под рукой.

Выбрали отвесные кручи обратного склона. Никто и помыслить не мог о нападении оттуда. Впереди карабкались разведчики, специально натренированные для бесшумного восхождения. Они тянули за собой веревки, за которые цеплялись пехотинцы, чтобы не сорваться в пропасть с кручи. Японцы так ничего и не услышали. Защитникам горной цитадели русские свалились на голову, как гром среди ясного неба. «Мы залезли к ним в форточки», – рассказал потом командир передовой группы. Штурмовые отряды и впрямь подкрались вплотную к дотам, застигли самураев врасплох. Ножи, удавки, с хрустом сворачивали шеи. Ни вздоха, ни крика. Рукопашные схватки в узких коридорах. Молча резали и душили часовых и дежурные расчеты. Бетон укреплений «прогрызли» без помощи орудий. Бог войны в этот раз остался не у дел. В первые бреши следом за штурмовиками хлынула многострадальная пехота.

Японцы дрались с яростью обреченных. Никто не собирался сдаваться в плен, не молил о пощаде. Да и в плен сегодня никого не брали. В глубине опорного пункта кипел бой, распавшийся на отдельные схватки за каждый дот, подземное убежище, бетонный коридор. Солдат, прикованных к пулеметам длинными цепями, просто закалывали штыками. Бронедвери подрывали накладными зарядами. Шалишь! Не удастся отсидеться за стальными переборками.

Остатки гарнизона забаррикадировались на последнем третьем нижнем ярусе. Переть в лоб по насквозь простреливаемому коридору было бессмысленно. Уложить горы трупов в надежде, что у японцев патроны закончатся раньше, чем у нас, никто не собирался. Гранату не добросить – далеко. Парламентеров посылать не стали. Кто знает, на что могут решиться с отчаяния последние защитники гарнизона. Организовали живую цепочку в несколько сот метров. Из рук в руки передавали канистры с бензином. Топливо заливали в вентиляционные отверстия второго яруса, сообщающиеся с нижним, и в перископные шахты заглубленного командного пункта. Целый бензовоз опорожнили. С нижнего этажа «Верблюда» донеслось тягуче-заунывное пение. Но с поднятыми руками так никто и не вышел.

Командир инженерно-саперной группы, включенной в состав штурмовых отрядов, пожилой майор Аркадий Адамченко, прошелся вдоль цепочки солдат, передающих друг другу канистры с бензином, и буднично предупредил: «Никаких перекуров. Увижу, кто сворачивает «козью ножку», шею сверну собственными руками. Никакого трибунала не будет». Сказано было кратко и убедительно. Ладони у офицера-сапера были широкими, как лопаты.

Майор хмуро приказал: «Хорош лить! А то мы их попросту утопим, как котят. Переборщим, и косоглазые нас с собой на тот свет утянут».

Он привычно развел усики на чеке гранаты и выдернул кольцо. Ребристый шар «лимонки», громыхая, покатился по вентиляционной трубе. Через четыре секунды внизу глухо ухнул взрыв. За ним раздался свистящий звук, перешедший через мгновение в рев пламени, заглушивший вопли заживо сгоравших людей. Никто не уцелел. Остатки гарнизона превратились в пепел и кучки обугленных костей. Бетонные перекрытия под ногами дрогнули, но выдержали. При строительстве бетона не жалели. Строили с троекратным запасом прочности.

Доты и нижние казематы стали для их защитников бетонными склепами. Красивая пропагандистская сказка о неприступности укрепрайона и неколебимости самурайского духа обернулась невесомым пеплом.

Сколько был в беспамятстве – не понять. Олег почувствовал что-то мокрое на лице и как кто-то трясет его, да так сильно, что голову заломило нестерпимой болью. Ротный с трудом открыл глаза. Над ним склонился Степан. Заряжающий лил ему на лицо воду из фляги. Над головой не было привычного днища танка, надежно укрывавшего от пуль и осколков, а висело низкое серое небо.

Шаржуков приподнялся и непонимающе уставился на улыбающегося во весь рот заряжающего. Последнее, что он помнил – гул над головой и вопли «Банзай!». «Белые тигры» частой цепью шли на них в атаку, ощетинившись ежиком штыков. Дальше провал в памяти, как черный омут, в глубине которого невидимые рыбины шевелят плавниками.

Капитан, охнув, поморщился, схватился за правый бок: отлежал на кобуре с пистолетом.

– Я долго был в отключке? Что случилось? Все целы?

– Радист остался в танке… Не успел Женька. Из пехтуры осталось в живых всего трое. Все ранены. Двое из них тяжело. Долго не протянут, – завинчивая флягу, хмуро ответил танкист. – Сталинские соколы прилетели по японские души. Да вышло, что и по наши. «Горбатые» всех в землю вбили… Такие вот дела, товарищ капитан. Под Кенигсбергом по нам наша же артиллерия отмолотила. «Боги войны» называется. Сейчас эти перестарались.