Падение с Земли - Александр Тюрин

— Что самое интересное, не хочу знать. Батьки, деды и вглубь все предки этого нахлебались сполна. Хватит, теперь я буду драться за свое неведение.

— Действуй. Вышибай из врагов вредные мыследействия вместе с мозгами. Об отдыхе тоже не забывай, побольше расслабляйся, медитируй, глядя на собственный пуп, стой почаще на голове, это упражнение гарантирует безвредность твоего ума для государства и полезность для родной ССС. А я тут ни при чем, разные у нас с тобой жанры. Не могут же, например, оперный певец и балерина в одном представлении выламываться. Он глоткой берет, она — ногами.

Мелания подхватила, видимо, давно собранную сумку и, свистнув робиков, двинулась на выход из инспекторского дома. Тут в Феодосии Павловиче и взыграло некстати профессиональное.

— Балета не будет! — объявил он. — От нас так просто не уходят в другой жанр.

Он перемахнул через стол, догнал в два счета и защелкнул свои пальцы на ее тоненьком запястье.

— Я в тебя столько вбухал, что тебе впору золотой сделаться и стоять на серванте. Все не так просто, как кажется после завтрака, — повторил он несколько раз, раздувая для жуткости звук «р» в слове «просто». Он был на коне. Совершенство проявленной власти порадовало его. «Ой, недаром мой знак — Лев», — шепнул он себе.

Мелания прикрыла глаза и всхлипнула от дурноты. Ей показалось, что она влипла в агрессивного колобка, активное тесто, наползающее на нее и застывающее. Но браслет постарался для нее. От него распространилась синяя дымка, и тесто стало рассыпаться. Дымка добралась до робиков, свернулась рукавами и вошла в них, отчего те заискрились, засияли шерсткой. Мелания еще послала им образ разрываемого в клочья, терзаемого колобка.

Тут когти Кота, пройдя сквозь ткань штанов, уцепились за кожу Феодосия, слегка поддели ее и оттянули. Хорошо выстоявшаяся, по краям уже загустевшая до корочек нелюбовь выплеснулась из инспектора чем-то вроде девятого вала. Из всех накопленных сил с криком «Умри, негодяй» он поразил каблуком Кота. Вернее, то место, где только что был Кот. Каблук сломался об пол и улетел, инспектор получил растяжение в паху, а робик свернулся в белый клубочек. Клубочек принялся кататься вокруг инспектора, постепенно сужая свои хищные круги. Петух вспрыгнул на люстру и стал грозно раскачиваться на ней. Инспектор вдруг ощутил свой черепной шов и подумал, какой тот некрепкий. Инспектор вдруг стал мокрым и слабым, как новорожденный. Мелания, соответственно, тут же выдернула руку и отбежала к стене. Страх набухал, вспучивал каждую клеточку офицера. У этого страха были свои дрожжи — ощущение, что первородное зло, бывшие колдуны, нынешние диверсы плюют с высокого потолка на его звание, заслуги, благодарности начальства, уважение соседей, мощь ССС и завладевают его робиками, его добычей — дядей Витей, его женой, всем его достоянием. Инспектор сделал последнее усилие, соединив жар души, воспоминание о «Кодексе чести офицера ССС», напор долга, четкость, профессионала, гнев мужа. Вместе все эти солидные факторы дали слишком много энергии. Инспектор не сумел отрегулировать ее выхлоп, который иной человек назвал бы истерикой, а древний викинг уважительно — берсерком. Инспектор кинул в противников аквариум, и запрыгали рыбки по стенам. А также телевизор, тот показал страшное рыло. Потом полетели кофейник, картина. Инспектор бил врагов этажеркой, гобеленом, тумбочкой в стиле ампир, статуэткой небесной танцовщицы апсары — она пробила ногой диван. Наконец, бюстом великого человека (бронзовым). Волна буйства не отпускала Феодосия, волна несла его по комнате, как утлый ялик. Подвернулась под руку указка, и он давай рубить ей, как казачий есаул, попался горшок с фикусом, и он стал крушить им, как Илья Муромец, только-только слезший с печки. От такого рода работы комната покрылась слоем обломков, осколков и просто руинами. А Кот с Петухом разве что уворачивались, пританцовывали и будто чего-то выжидали.

Люди в белых халатах появились неожиданно, они махали полами халатов и были похожи на стаю чаек.

В воронку инспекторской головы влился слабый ручеек мыслей о том, что он обмишурился. Но от этого шторм стал совсем жутким. Феодосий как бы понимал, что терять уже нечего, можно, буянить всласть. Он кинулся, чтобы покарать предательницу жену вазой по голове, но тут был перехвачен и пресечен в корне. Он пытался провести прием айкидо, и не один, но все оборачивалось против него — и удар, и захват. Восточная борьба на квадратных санитаров не действовала. Стиснутое в смирительной рубашке бурление перешло в дрожание, а потом и вовсе в инфракрасное излучение, когда из шприца явился заряд ласковости и терпения. Но эти фазы проходили уже в мягких внутренностях машины скорой помощи. Инспектор сам облегченно вздохнул, когда после борений стало тепло и покойно. «Ну, будя, будя, отвоевался», — незлобливым голосом сказал санитар. Но инспектор уже задремал, прислонившись к его уютному, размером с первый спутник, колену. Феодосий Павлович не мог, да, наверное, и не хотел бы узнать, что жена Мелания тем временем вышла из дома, не заперев, даже не захлопнув двери. На ней был комбинезон и непродуваемая куртка, за спиной маломерная сумка, в руках по канистре с газотурбинным топливом. Она выкатила из гаража свой роллер, закрепила канистры, на заднее сидение запрыгнули преданные робики, засопел мотор мощным носом, и вся компания исчезла в смутном воздухе.

Блок 9

Мелания вскоре почувствовала, что великое ползание на одном месте кончилось. Она уже не червячок в яблочке. Она — пыль, которую ветер несет куда попало. Куда ни принесет, везде хорошо, везде пыль останется пылью. Целый день Мелания вилась поземкой по городу, а вечером вырулила к аэрокосмическому вокзалу. Там удалось и чайком побаловаться, и покемарить в креслах зала ожидания. Такая остановка еще более убедила ее в том, что она теперь — пыль, которая звучит вполне гордо. Вместо зеленоватых сумерек спальни — серый свет, прущий в глаза, вместо убаюкивающего бренчания цитары — гогот, иканье, всякая белиберда. Кто-то пытается вместо короны водрузить свою задницу на твою голову, кто-то трясет рядом с твоим носом грязный мешок. Потом звуки, цвета и запахи смешались в какую-то тучу, которая воспарила к куполу и зависла там. Наступило молчание.

Утром, только она стала топтаться возле своего роллера, как наступила в лужицу крови. И вроде робики неотлучно были при ней, в сумке. Только сейчас ей захотелось испугаться, как корове, которую бестолковые животноводы вместо хлева запустили в змеюшник. Но это тоже не получилось. Браслет, хоть и маленький, но прикрыл ее, как плащ-палатка. Враждебное пространство в почтении остановилось перед ним.