Эльфы на Диком западе: Убить Большого Билла - Мария Кимури

в этой Грезе Маглора. С тех пор как тот здесь все же появился, он не оставлял Маэдроса одного слишком надолго, и иногда его звучание напоминало дружескую брань.

Двое средних держались вместе, как и до последнего, и даже Маэдросу был слышен диссонанс их песен. Они держались друг друга, держали друг друга — и поддерживали неким образом в себе этот разлад, эти вплетенные в них резкие ноты.

Встречать их было тяжело. Всегда приходили воспоминания, а потом мысли, что он не сделал, чтобы они не стали такими. Они, эти мысли тоже были диссонансом, подсказывал ему разум, но он сжился с ними — как можно было действительно счесть их фальшивой нотой?

Легче было с младшими, простыми и ясными. Он видел-слышал их поющими вместе, как два языка пламени, то злого, то ласкового. Они повторяли здесь, как и там, друг за другом все разлады своей мелодии, не особенно задумываясь, принимая ее как есть и повторяя дальше. Приближаясь, он слушал их — и не вмешивался.

Одинокая песня Карантира, похожая на звон гонга и охотничьего рога, встречалась вблизи Маглора или неподалеку от двоих средних. Карантир радовался созвучию-соприкосновению, когда оно случалось, но нечасто стремился к нему сам.

И только в Маглоре Старший не мог расслышать неверных нот. Он просто был, притягивал к себе одним видом и звучанием своим, а потом исчезал, чтобы вернуться, и разбудить, и сказать что-то о других…

Лишь к отцу у них не получалось приблизиться. Его вспышки голоса и света оставались далёкими и раскалёнными, словно окутанными пеплом. Словно отталкивающими всех. И каждый раз, пытаясь к нему подобраться и отступая от жара и пепла, Маэдрос надолго оставался наедине с чувством своей слабости и бесполезности. И оттого пытался все реже и реже.

К ним приходили иногда… обитатели грезы, звал их Маглор. Их звук-образ был ясным и простым, они пытались порой заговаривать с ними — но Маэдрос не чувствовал, что ему есть о чем говорить с ними.

И так длилось очень долго. Собственная память и соприкосновения с братьями заполняли эту длительность, и было смутное понимание некоего ожидания от них — и усталого своего отторжения, вызванного чужими ожиданиями.

Что вы ещё от нас хотите, думал он иногда, когда эти чужие чувства доносились до него отзвуками и отблесками. Мы уже все сделали и гораздо больше, чем хотели.

Однажды… что-то собрало их вместе, а это бывало нечасто. Здесь было время и место разговоров наедине — в те времена, когда не говоришь с собственной памятью.

Потом пришла эта музыка, печальная и спокойная, тихий свет удивительной глубины звучания. Таковы Строители Мира — их настоящий облик, не тела, в которые они одеваются. Пришла, чтобы…

Кажется, они спорили об этом. Принимать ли их предложение.

Маэдрос лучше всего помнил, как спросил об отце — предложат ли ему такой выход? Предложат ли ему отправиться с ними вместе? И ему ответили — он выбрал другой путь, один.

Зачем вам это, спросил тогда Куруфин, выкрикнул, спел, задребезжал голосом в сумраке, вам ведь нужно, чтобы мы оставались здесь и не мутили воду!

Не нужно, грустно отозвалась музыка со всех сторон. А вам разве нужно — это?

Нам не нужны подачки, зазвучал тогда трубно Келегорм. Отпустите нас или оставьте в покое.

Я ещё не могу открыть для вас ворота домой, отозвалась печальная свет-песня-музыка. Но я могу открыть их на другой путь. Может быть, вы захотите отправиться в путь, а не бродить и грезить здесь. Грезы покоя оказались бесполезны для бурных и беспокойных. Мы не знали, что так бывает. Теперь знаем.

Мы знаем, что вы не собирались нас выпускать, спели двое младших на один голос. Это же мы затеяли третью усобицу. Мы сожгли город. Но возможно, вы не прочь избавиться от нас вовсе. Мы согласились бы. Жаль только, что не увидим больше мать.

Я не говорю, что не увидите, прошептала музыка. Я лишь предлагаю третий путь вместо двух прежних.

Что от нас за это захотят, сухо зазвенело со стороны Карантира. Он звучал сомнением и недоверием.

Мы дадим вам советы. Попробуйте выполнить их. Но сперва, пропела свет и музыка, я обращаюсь к одному из вас. Ты можешь вернуться домой. Ты — сможешь.

И Маглор ответил ей тихим и чистым звоном: снова одним из семерых? На сколько лет? Нет, пропел он совсем живым голосом, я иду с ними вместе. Я не смогу в одиночку вынести горе матери по остальным, да и ее радость тоже.

Сумерки отступали, пока они звучали. Теперь под их ногами была земля, устланная сухой травой. Из теней выскальзывали отблески света, простые и игривые, и обращались лошадьми, касаясь сухой травы. Самый темный и грозный скользнул к Маглору, укрылся блестящей черной шкурой, потянулся к нему головой. Большой и медный манил к себе сильнее всего, Маэдрос невольно потянулся к нему мыслью и памятью о теле, коснулся его — и услышал спокойную и сильную жажду жить и бежать вдаль.

Они согласились быть вашими товарищами, прозвенела музыка с чуть меньшей грустью, словно тихо улыбаясь вдалеке. Вас не отправят беспомощными в пустоту. Вы будете знать речь.

И что же теперь, спросил Маэдрос последним из всех, прозвучав своей медью и сталью. Что нам нужно будет сделать для вас? Что же нужно вам самим, строители и хранители мира?

Свет-звук-музыка приблизились, охватывая его со всех сторон…

Сейчас он вспомнит.

Сейчас.

Под ним зашуршала постеленная попона, захрустела сухая трава. Память беспощадно ускользала сквозь веки, сквозь пальцы, сквозь ощущения шерстяного колючего одеяла, наброшенного поверх неснятой одежды, запаха дыма, кожи седельной сумки под головой…

Он снова упустил ответ. Пальцы левой руки Маэдроса сжались, но лишь наскребли полгорсти сухой красноватой земли.

Глава 5

Заброшенная старая тропа облегчила лошадям путь наверх. Когда-то люди ходили здесь чаще, а теперь остались лишь светлые полосы на камнях от их ног и несколько почти смытых водой рисунков зверей на стене, в выемке. Отдохнувшие и соскучившиеся кобылы шли бодро, и амродова, с похожей на цветок отметиной во лбу, все прихватывала его зубами за