Черные псы - Марина Серова

Вавилова уже не было, и я с нескрываемым облегчением поднялась в вестибюль. Вавилов находился здесь. Я улыбнулась и хотела пройти мимо, но он придержал меня за руку и быстро выговорил:

- Вы как будто получили свежую информацию, Таня?..

- Каким образом это... - начала было я, но в этот момент на лице Вавилова вспыхнула торжествующая улыбка, и чьи-то руки крепко схватили мою голову и прижали к лицу смоченную - очевидно, хлороформом - тряпку. И на втором вдохе я потеряла сознание...

- Как вы себя чувствуете, Танечка? - произнес у меня над ухом чей-то приятный мужской голос. - С вами обошлись не совсем любезно, и я очень сожалею, что пришлось прибегнуть к таким неделикатным мерам.

Я открыла глаза и увидела ухмыляющуюся физиономию Вавилова. За его спиной стоял Соловьев.

- Я так и думала, капитан Вавилов, что вы в сговоре с преступниками, произнесла я.

- О каких преступниках вы говорите? - с умилительной наивностью удивился Вавилов.

- Вам назвать имена? Ну, к примеру, господин Соловьев, талантливый ученый, каких нужно изолировать от общества еще в детстве...

Соловьев молчал.

- А самый замечательный человек в этой когорте ублюдков, в которую входите и вы, товарищ капитан, - продолжала я, - Тимофеев Александр Иванович. Верно, ему не терпится прибрать к рукам фирму Аметистова и Баскера, вот он и прибегает к услугам негодяев вроде вас.

- У нее недурно подвешен язык, а, Олег Платонович?

Соловьев и тут не издал ни звука.

- Меня выдал Фил? - спросила я, рассматривая свое тело, прикрученное к стулу, и поворачивая голову, чтобы разглядеть помещение, где я находилась.

- Нет, не он, - впервые проговорил Соловьев.

...Это была большая комната полуподвального типа, с низкими потолками и без окон.

Вдоль стен стояли шкафы, а в промежутке между ними был виден голый, не закрытый обоями бетон.

- Не он, - повторил Соловьев, - просто вы не знаете, кто вам друг, а кто враг.

- Если будешь вести себя хорошо, то этих различий и не почувствуешь, вставил Вавилов.

Соловьев холодно повернулся к нему и произнес, не пытаясь смягчить металлические нотки в своем обычно мелодичном и приятном голосе:

- Денис Иванович, поднимитесь лучше наверх. А иначе вы же знаете: никогда не наступит рассвет. Вы меня понимаете?

По лицу Вавилова скользнуло нетипичное выражение растерянности и даже страха.

- Позовите Эвелину, - приказал Соловьев, и тот покорно зашагал к выходу, что-то уныло бормоча под нос.

- Что вы с ним сделали? - оторопело спросила я.

- Похоже? - вопросом на вопрос ответил Соловьев.

- Особенно когда вы сказали: никогда не наступит рассвет... выговорила я.

Глава 10

БОГ УСТАЛ НАС ЛЮБИТЬ

- Я думаю, вам все известно, но давайте кое-что уточним и сверим.

- Вы думаете убить меня?

Соловьев покачал головой.

- Убивают лишь тех, кто сам навлекает на себя смерть. Так, как Аметистов, так, как Баскер, так, как Вавилов.

Меня поразило, что Соловьев перечислил в одном ряду и живых. Или Вавилов уже мертв?

Словно опровергая это, послышались тяжелые шаги Вавилова. Вслед за капитаном вошла Эвелина. Лицо ее было мертвенно бледно, в уголках влажных темных глаз застыли слезы.

- Я же сказал тебе, капитан, - холодно произнес Соловьев, - уходи.

Эвелина прошла мимо Вавилова и, легко повернув голову, одарила его взглядом через плечо - глубоким, властным, презрительно повелевающим. Я не знаю, был ли капитан под воздействием некоего наркотика или просто напряжен до предела, но он резко отшатнулся и выбежал из комнаты.

"Что за чертовщина?" - подумала я.

Эвелина приблизилась ко мне и неожиданно мягким, едва ли не нежным голосом проворковала:

- Я надеюсь, ты не решила, что тебя схватили из-за Фила и Лены?

- Именно так я и подумала.

- Напрасно. Им самим очень тяжело, - произнесла Эвелина, - и мне очень горько, что я навлекла на всех вас столько бед.

Я молчала.

- Конечно, ты считаешь меня маньячкой с кучей нервных патологий, которую нужно отправить в соответствующее заведение и оставить там навсегда.

- Возможно.

- Это правильно. - Она прошлась передо мной. - А после сегодняшнего дня и особенно ночи ты утвердишься в этом убеждении.

- Значит, вы не убьете меня? По крайней мере сейчас я должна пережить сегодняшнюю ночь.

- Можешь не опасаться за свою жизнь, - сказал Соловьев. - Ты посидишь здесь до рассвета, благо до него осталось не так уж и много.

Я похолодела: сколько же я пролежала без чувств.

- Сколько сейчас?.. - выдохнула я.

- Это не суть важно, - сказал Соловьев. - Впрочем, почему и не сказать. Около одиннадцати вечера.

- А где Бельмов, Казаков и Кузнецов?

- В подвале, в соседней комнате.

- А Селиверстов и его люди? - тревожно продолжала я, ибо знала теперь, кто находится передо мной.

- Что должно случиться с Селиверстовым, Таня? - спросил Соловьев.

- Он не убит?

- С чего это ему быть убитым?.. - усмехнулся Олег Платонович. - Жив и здоров, пьет кофе на втором этаже.

- Кофе?.. - Я чуть не задохнулась. - Так он тоже с вами.., заодно?

Соловьев мягко улыбнулся и неопределенно покачал головой.

- С нами? Нет, он с Тимофеевым, Вавиловым, Новаченко. Не с нами.

- Кого вы имеете в виду, когда говорите "мы"? - спросила я, с трудом переводя дыхание.

- Это так просто. Ну конечно же, я говорю о себе, Эвелине и еще одном человеке.

- Брате Эвелины?

Женщина вздрогнула и с плохо скрываемым испугом посмотрела на меня.

- Да, да, - пробормотала она, - Васик... он мой брат. Вы знаете, как это несправедливо.., наверно, вы осуждаете нас... Правда?

В голосе Эвелины было столько болезненного трепета, молящего волнения, что я невольно сжалась от сострадания.

- Зачем вы убили Аметистова? Ради чего вы замышляете еще одно злодеяние?

- Хорошо, хорошо, - пролепетала она. - Это очень просто. Вы знаете, я всегда была счастливой. С детства. С рождения. У меня всегда были самые лучшие мама и папа, меня всегда любили, и всегда я была самая красивая, самая везучая. У меня были самые лучшие и надежные мужчины, они были богаты и боготворили меня.

Она полузакрыла глаза и, встав на колени на холодный бетонный пол, схватилась одной рукой за горло, а другой стала водить по бедру.

В этот момент мне стало страшно, потому что стало ясно, что Эвелина больна. Очень больна.

Хрупкая белая шея с прожилками голубоватых вен казалась беспомощной и уязвимой, а скользящие по ней длинные тонкие пальцы - по-детски слабыми и безвольными.

- Мне надоело видеть людей, готовых отдать за меня все, - проговорила она срывающимся голосом, - и только тогда.., я не знаю, что случилось, но, по-моему, я чересчур увеличила дозы этого счастья и слишком долго жила им, и бог наконец устал меня любить.

Она покачала головой и посмотрела на Соловьева.

- И тогда я полюбила сама. Полюбила не знаю за что. Он не был богат или красив. Я даже не знаю, любил ли он меня.., любит ли сейчас. Он почти никогда не говорил мне о нежности, но часто кричал мне в лицо, что ненавидит меня, что устал мучиться со мной и хочет, чтобы я умерла...

Она закрыла глаза и голосом, равнодушным и нарочито громким - но слышно было, как в нем ворочалась боль, - сказала:

- Но при этом он обнимал меня, как не обнимал никто, и добавлял.., говорил снова и снова слова о безумии и смерти.., чтобы я умерла - и он вместе со мной. И вы еще спрашиваете.., ты, глупая девчонка, еще говоришь, почему мы убили Аметистова? Да сам бог указал на него горящим перстом.., чтобы его покарали дети моего безумия, черные псы Вили Баскер!

- Но что он сделал вам? - Я цепенела от неизъяснимого чувства при виде этой красоты, надорванной какой-то неутихающей болью.

- Он? - ответила Эвелина, мерно раскачиваясь на коленях туда-сюда. Аметистов? Он убил Олега - бросил его на три года в эту мерзкую тюрьму, где Олег сидел вместе с насильниками, убийцами, ворами и грабителями. И это за то, что Олег хотел спасти его отца!

- Аметистов заслужил смерть, - твердо произнес Соловьев, - он уничтожил меня за то, что я ввел его отцу изобретенный мной гормональный препарат. Сергей Алексеевич, его отец и мой профессор в мединституте, был неизлечимо болен и жить ему оставалось неделю.., от силы. Я предложил ему апробировать на нем препарат.., это был шанс. Мы составили документ, что в случае летального исхода.., в общем, он засвидетельствовал, что эксперимент осуществляется по его желанию.

- Но это же незаконно, - возразила я. - Аметистов был прав, что...

- Прав! - заревел Соловьев, и я в ужасе сжалась. Этот маленький человек с холодными серыми глазами и мальчишеским хохолком надо лбом одним своим гневным окриком заставил меня облиться холодным потом. Было что-то магнетическое в его неторопливой властности, в звуке сильного хрипловатого голоса.