Мир иной (сборник) - Андрей Столяров

Однако вершиной моего здешнего творчества явилась, конечно, Стеклянная ротонда у эльфов. Собственно, сконструировал и поставил ее на всхолмлении сам Альманзор, доверить это священное действие он не мог никому, но вот сделать стекло стеклом, превратить беловатую муть, которой он Ротонду облек, в хрустальную колдовскую прозрачность сумел именно я. И опять-таки, не могу объяснить, как это мне удалось, – грани начинали сиять, едва я к ним прикасался.

В общем, я это сделал, и все.

За данный подвиг я был принят в граждане Колонии эльфов, и Альманзор, посоветовавшись со старейшинами, торжественно вручил мне меч с яшмовой рукояткой.

Кто мог тогда знать, что он мне вскорости пригодится…

В общем, месяца через три мне уже трудно было понять, как я раньше обходился без этого. «Мир наверху» поглощал меня целиком – я проводил в нем все время, которое удавалось освободить. Увлекательно было строить собственную вселенную, мироздание, которое принадлежит тебе одному. Ни с чем этого не сравнить. И если бы бог действительно существовал, если бы он хоть чуть-чуть думал о человеке, ввергнутом в земную юдоль, то он обязательно предоставил бы каждому такую возможность, потому что это и есть тот рай, который он когда-то нам обещал.

Я еще не знал, что буду делать, когда закончу свой дом. Может быть, пойду в экспедицию вместе с Кэпом, Чубаккой, принцессой Леей. Узнаю, есть ли границы у пустоты. Увижу дно бездны, внезапно распахнувшейся перед нами. А может быть, попрошусь к Платоше в его Свободную Академию. Пусть возьмет хотя бы слушателем, хотя бы учеником. Я согласен на все. Меня всегда привлекали поиски смысла жизни.

Одно я мог сказать абсолютно точно. Таким, как раньше, я уже никогда не стану. Этот мир меня необратимо преобразил. На Земле я существовал, а здесь я по-настоящему жил.

Я здесь жил, а не существовал.

И я уже ни за что не хотел променять одно на другое.

Каждый, впрочем, объяснял это по-своему. У каждого были собственные причины, чтобы жить не только там, но и здесь. Алису, например, привлекало то, что здесь ей никто ничего не указывает.

Она говорила:

– Это моя жизнь, это моя судьба. Не лезьте ко мне, не тычьте пальцем, не дергайте, не подталкивайте. Я сама решаю, как мне поступить, сама отвечаю за свои поступки.

Аналогичной позиции придерживался и Ковбой Джо. Правда, он рассматривал это в более высоких философских координатах. Он полагал, что у человека есть врожденное право личной свободы и отчуждение этого права является преступлением против личности. Никто не может ограничивать человека кроме него самого, он сам должен сказать: вот граница, которую я не буду переступать.

Было здесь что-то от мировоззренческих устоев фронтира. От той смутной эпохи, когда первые американские поселенцы продвигались на Запад. Не зря и одевался Ковбой в той же стилистике: джинсы, клетчатая рубаха, шляпа с загнутыми краями, широкий пояс, кольт в кожаной кобуре. Другое дело, был ли способен этот кольт здесь стрелять, но – вот аргумент, с помощью которого отстаивается свобода.

В свою очередь Мальвина, с которой я как-то разговорился, ответила, что только в городе и чувствует себя человеком.

– Со мной здесь считаются не потому, что это выгодно в деловом отношении, и не потому, что я могу что-то дать, а чего-то лишить, но потому, что я – это я, такая как есть, и меня принимают такой независимо ни от чего.

Она взмахнула ресницами.

А Джефф Обермайер, который при нашем разговоре присутствовал, незамедлительно высказал свою точку зрения:

– Морды эти отвратительные можно не видеть, рыла эти свиные, которые показывают по телевизору, хари эти продажные, лживые, разъевшиеся, тупые… Ух, ненавижу!..

Причем скрипнул зубами так, что отозвалось эхо в ближайших домах.

Однако лучше всех, на мой взгляд, сказал Аль:

– Пусть это будет красивый город. Пусть он растет сам по себе, как ему заблагорассудится. Пусть люди в нем будут хоть немного людьми, и пусть они живут так, как хотят.

Он мечтательно щурился. Лицо у него светлело. Он точно видел сон наяву.

– Пусть каждый станет самим собой…

Правда, Квинта была с этим категорически не согласна.

– Чтобы стать самим собой здесь, – говорила она, – надо уже кем-то быть там. Надо уже что-то иметь в себе на Земле – то крохотное зерно, которое потом прорастет. А земная жизнь наша, к сожалению, такова, что убивает это зерно прямо в зародыше. Она превращает нас в серенькую аморфную массу, в примитивных рачков, в дафний, в планктон, который руководствуется самыми незатейливыми рефлексами: приятно – плывешь туда, где приятно; больно – отгребаешь оттуда, где больно. Почему приятно, отчего больно – остается за гранью. Вот в чем тут дело: не из чего становиться самим собой…

Переубедить ее было нельзя. Слова развеивались как дым. Квинта, отворачиваясь и фыркая, их просто не воспринимала. И так же категорически она отказывалась встретиться со мной на Земле.

– Нет, нет, ни к чему хорошему это не приведет!..

Губы ее плотно сжимались.

– Ты там не такая, как здесь? – осторожно спрашивал я.

– Нет, я – такая. Ну, может быть, чуть-чуть себя приукрасила. Совсем чуть-чуть, совершенно не принципиально. И тем не менее это «чуть-чуть» все решает. Чуть-чуть у тебя, чуть-чуть у меня, в целом получается резонанс. Камертон начинает звучать, когда слышит родственные вибрации. На Земле у нас не будет так же, как здесь. Мы потеряем это «чуть-чуть» и ничего не получим взамен. Давай лучше не будем ничего выяснять. Давай просто будем тут жить, и все.

Она встряхивала головой.

– А что для тебя значит «жить»? – спрашивал я.

– А для меня это значит – вот так.

Квинта подхватывала меня под руку и влекла смотреть, как Алиса с группой энтузиастов пытается создать в одном из дворов Сад камней. Что-то у них там не связывалось: они в тысячный раз меняли форму и размер валунов, песок, которым посыпались дорожки, конфигурацию проволочных кустов, огораживающих будущую обитель покоя.

Или опять-таки подхватывала меня и тащила на край города, где гномы, не останавливаясь ни на секунду, наращивали брусчатку. Распахивалась вокруг невообразимая темнота, постукивали молоточки, аккуратно укладывая в мостовую камень за камнем, у Квинты, словно подсвеченные изнутри, начинали сиять глаза.

Она тоже – как будто пробуждалась от сна.

Она так и говорила:

– Здесь я просыпаюсь.

И это было еще одно обстоятельство, из-за которого я оставался в городе.

Начинается то, что Платоша окрестил сатьяграхой. Уже на следующий день Алиса проводит вокруг заведения Коккера широкую желтую линию. Это полоса отчуждения. Предполагается, что ее никто не должен переступать. И одновременно, на этом настоял Обермайер, перед входом в центр Коккера становится пикетчик с плакатом, на котором в доступной форме объясняется, что именно тут происходит. Пикетчики меняются каждые два часа. Сначала дежурит сам Джефф Обермайер, и вид у него такой, что за ограничивающую черту действительно не заходит никто. Затем его сменяет Бамбук, тощий, костлявый парень, на котором комбинезон болтается как на скелете. Непонятно, зачем он выбрал такую несерьезную аватару. А ближе к вечеру на дежурство становится Ковбой Джо и стоит картинно, хоть фотографируй его: ноги расставлены, обе руки на поясе, с которого свисает тяжелая кожаная кобура – Ковбой Джо единственный, кто по негласному соглашению открыто носит оружие, – подбородок выпячен и оттягивает шнурок, прикрепленный к шляпе. Зачем ему этот шнурок, ветра в городе нет. Зато вид как в американском вестерне. Лично я подозреваю, что Ковбой Джо не такой уж ковбой. Это здесь он ковбой, а на Земле, где законы другие, скорее всего, скромный преподаватель университета. Жаргон у него, во всяком случае, не ковбойский. Вот и сейчас, когда мы с Квинтой подходим, он объясняет туристу, вытаращившему лягушачьи глаза, что таким образом мы отстаиваем свою идентичность.

– Это наша земля, это наш мир, и мы не хотим, чтобы он превратился в нечто иное. Право на аутентичность – это право любой из культур в мультикультуральной среде.

Турист только трясет башкой. Лучше бы уж Ковбой Джо вытащил из кобуры свой «кольт». Стало бы, по крайней мере, понятней.

Туристов, надо сказать, заметно прибавилось. Дурацкие их покемоны буквально переполняют улицы. Откуда они только берутся? Шагу нельзя ступить, чтобы на тебя не уставился какой-нибудь идиот. Мальвина, которая отслеживает ситуацию на Земле, утверждает, что Коккер повесил рекламу на нескольких популярных сайтах. Очереди за визами мгновенно выросли в четыре-пять раз, и, по слухам, уже началась их активная продажа и перепродажа. Впрочем, бороться с этим бессмысленно: никаких земных законов Коккер не нарушает.