Дмитрий Донской - Борисов Николай Сергеевич

Шаткость сарайского трона позволяет московским правителям выдвигать новые политические идеи. Главная из них состояла в том, что великое княжение Владимирское — а с ним и роль политического лидера Северо-Восточной Руси — принадлежит московскому князю не по милости того или иного сарайского «царя», а по праву династической традиции («по отчине и по дедине»). Летописец не случайно отмечает, что Дмитрий Московский садится на великом княжении Владимирском «на столе отца своего и деда и прадеда» (43, 73). Идея неразрывного единства Московского княжества и великого княжения Владимирского со временем станет путеводной для Дмитрия Московского. А ее осуществление станет его главным достижением как политика.

Во-вторых, московско-суздальская война носила весьма странный характер. Она была, если так можно выразиться, «бархатной». В ходе этой войны (скорее — династического спора, семейной тяжбы) не было ни одного сражения. Она состояла главным образом в устрашающих движениях со стороны Москвы — и поспешном отступлении суздальцев. Это была прежде всего война нервов. Не знаем, чем объяснялось такое редкое миролюбие сторон — слабостью Дмитрия Суздальского как полководца, численным превосходством московского войска или другими причинами. Заметим, что первое вполне возможно: в послужном списке этого князя много неудач, поражений, даже позорного бегства — и ни одного выигранного сражения…

Скандал в благородном семействе

Слабость Дмитрия Суздальского как полководца и правителя рано или поздно должна была вызвать фронду его братьев. Главным возмутителем спокойствия в суздальском семействе выступил третий из четырех братьев Константиновичей — Борис. Он имел резкий и беспокойный характер. Его раздражала иноческая отрешенность старшего брата Андрея (добровольно отказавшегося от притязаний на великое княжение Владимирское, а затем и от собственного трона в Нижнем Новгороде) и приводила в ярость детская беспомощность другого брата — Дмитрия. Он страстно желал восхождения Дмитрия на великокняжеский стол, ибо это открывало и его честолюбию новые перспективы. Вместо своего забытого Богом Городца он мог при удачном раскладе столов перебраться в древний Суздаль или стольный Нижний Новгород…

Вероятно, именно Борис подталкивал флегматичного Дмитрия на борьбу с Москвой за великое княжение Владимирское. Впрочем, у Дмитрия к этому времени подрастали уже собственные рвущиеся к власти сыновья — Василий, Иван и Семен. Старший из них, Василий по прозвищу Кирдяпа, отличался особой предприимчивостью. Надо полагать, именно он вместе с дядей Борисом убеждал отца не уступать натиску москвичей.

До тех пор пока на нижегородском столе сидел Андрей Константинович, Борис мирно правил в своем удельном Городце на Волге, не решаясь пойти на разрыв братского союза и нарушение отцовского завещания. Однако его амбиции сильно возросли после того, как в 1354 году он женился на Марии — дочери великого князя Литовского Ольгерда. Этот брак выводил Бориса на новый уровень политических интриг и династических притязаний. Ольгерд был сильнейшим правителем Восточной Европы, энергично теснившим русских на востоке и татар на юге своих владений. Он всегда мог прийти на помощь зятю, ожидая для себя выгоды от любой русской усобицы.

В июне 1365 года, в самый праздник Троицы, скончался старший суздальский князь Андрей Константинович (43, 78). Еще за год до этого он отказался от власти и принял монашеский постриг (42, 3). Можно думать, что к такому решению Андрея подтолкнули ужасы чумы, свирепствовавшей тогда в Нижегородском крае. В ту пору благочестивые люди нередко давали обет: в случае избавления от чумы посвятить себя служению Богу. Летописец украшает известие о кончине князя Андрея не только обычными эпитетами («благоверный», «христолюбивый»), но и искренним вздохом — «смиренный» (43, 78).

Монашеское смирение старшего брата ничему не научило Бориса Константиновича, а медлительность брата Дмитрия побудила к действию. Он решил, что пора начать собственную игру. Приехав в Нижний Новгород, чтобы присутствовать на пострижении брата Андрея в монашеский чин, Борис, вместо того чтобы вернуться к себе в Городец, остался в столице княжества и стал распоряжаться здесь как новый хозяин. Местное боярство, кажется, не испытывало ни любви, ни уважения к вечному неудачнику Дмитрию Суздальскому. Дерзкий и предприимчивый Борис, зять знаменитого Ольгерда, вызывал гораздо больше надежд и симпатий.

Оставшись в Нижнем Новгороде, Борис немедля отправил послов в Орду. Это было новым нарушением семейной субординации. Младшие князья не имели права «ведать Орду» в обход старшего брата. Но Борис уже «закусил удила». Он просил у хана Азиз-Шейха, преемника убитого заговорщиками хана Мурата, ярлык на столицу княжества — Нижний Новгород. Трудно сказать, какими правовыми аргументами он обосновал эту сомнительную просьбу. Но нет сомнений, что Борис подкрепил ее щедрыми дарами и посулами. Возникает вопрос: где мог взять необходимые для успехов в Орде крупные суммы городецкий удельный князек? Ответ может быть только один: в сундуках богатых нижегородских купцов, уставших от бессилия своих князей…

И хан решил дело в пользу Бориса Городецкого.

Зимой 1364/65 года в Нижний Новгород из Сарая прибыло ханское посольство. «Тое же зимы прииде посол из Орды от царя Баирам Хози и от царици Асан, и посадиша в Новегороде Нижнем на княженьи князя Бориса Костянтиновича» (50, 183).

От ворот — поворот…

Старший брат и законный претендент на нижегородский стол после «отставки» Андрея князь Дмитрий Суздальский не сумел воспрепятствовать самоуправству младшего брата. Верный своему правилу решать дело миром, он начал с того, что отправил в Нижний Новгород для объяснений с Борисом сыновей Василия Кирдяпу и Семена. (Впрочем, зная дерзкий нрав обоих братьев, можно допустить, что они поехали выяснять отношения с дядей и без ведома отца.) Однако Борис не захотел с ними разговаривать и даже приказал не впускать племянников в город. Оскорбленные до глубины души, суздальские братья разъехались двумя путями: Василий помчался в Орду с жалобой на действия Бориса, а Семен вернулся к отцу в Суздаль (358, 424).

Потерпев неудачу в первой попытке договориться с Борисом, Дмитрий Суздальский всё еще надеялся с помощью уступок и пожалований уговорить брата уйти из Нижнего Новгорода обратно в Городец. Для большей убедительности (а может быть, и просто для того, чтобы перед ним открыли городские ворота) Дмитрий отправился на переговоры с мятежником в сопровождении суздальского владыки Алексея и матери — престарелой княгини Елены. Борис открыл ворота, но в переговорах не отступил ни на шаг. Желая наглядно показать свою решимость отстаивать нижегородский стол, он той же осенью начал обновлять городские укрепления (43, 74).

Поражает решимость, с которой действовал этот возмутитель спокойствия. Основанием для нее могла служить лишь твердая поддержка нижегородской посадской общины и местного боярства. Можно думать, что еще в правление Андрея Константиновича Борис подолгу жил в Нижнем Новгороде и завязал прочные связи с местной знатью. В этом на стороне Бориса была и сама география. От Городца до Нижнего Новгорода было всего полсотни верст, тогда как от Суздаля — верст 250. Исторически Суздаль был антагонистом Нижнего Новгорода, тогда как Городец — его «младшим братом».

Искушение

Упустив возможность (или осознав невозможность) стремительным набегом изгнать Бориса и вернуть нижегородский стол, Дмитрий Суздальский сильно уронил свою и без того далеко не блестящую репутацию воина. Нельзя забывать о том, какую огромную роль играло в средневековом обществе понятие «удача». Благоразумие подобало духовным лицам, а украшением князя было священное безумие отваги.

Но время лучший лекарь. Внимание Дмитрия Суздальского вскоре переключилось от ссоры с Борисом на более важную проблему. Старший сын Василий привез ему из Сарая от хана Азиз-Шейха еще один ярлык на великое княжение Владимирское…