Идеальная ложь - Джо Спейн

Монтоке — считай, настоящий край света. Квартиру он снимал вместе с несколькими друзьями, так что перебраться к нему я не могла. Он предложил подыскать жилье еще дальше, там, где остров выгибается дугой, а залив встречается с океаном. Я вежливо, но категорично выразила свое несогласие.

— Я уехала из Нью-Йорка не для того, чтобы жить в этом зажопье. Таких сказочных дыр у меня и в Ирландии предостаточно.

Население Ньюпорта составляет пять тысяч человек. В Патчоге, ближайшем поселении, которое можно назвать городом, живет двенадцать с половиной тысяч.

Дэнни признал Ньюпорт удачным компромиссом. А я считала туристический сезон с толпами приехавших отдыхающих единственным временем, когда в этом захолустье вообще имеет смысл жить.

Вскоре я поменяла свою точку зрения.

Я даже стала грезить о домах в Монтоке, выходящих окнами на пляж, усыпанный золотистым песком, за которым раскинулась бескрайняя гладь синего моря.

Я снимаю обувь и иду по песку босиком.

Вопреки неоднократным обещаниям, я так и не стала по утрам заниматься спортом. Я фыркаю. Да-да, сейчас самое время для того, чтобы беспокоиться о лишнем весе. Когда я переезжала в США, меня почему-то никто не предупредил о здешних размерах порций. Каждый год, проведенный в Америке, приносил мне как минимум лишний килограмм.

Дэнни мог есть и пить все, что душа пожелает. Он не прибавлял ни грамма. Когда мы перебирали в баре или переедали в китайском ресторанчике, это обходилось для него без последствий.

Я никогда прежде не встречала таких здоровяков, как Дэнни. Люди вроде него живут до ста лет.

Если только не гибнут, получив пулю на работе.

Да, когда у тебя муж полицейский, есть о чем поволноваться. Список очень длинный, но при этом мне никогда не приходило в голову опасаться, что Дэнни покончит с собой.

Я замедляю шаг и подхожу к самой кромке прибоя, гляжу на остров Файер-Айлевд. Сквозь дымку вижу на горизонте огни костров. Их развели отдыхающие, гуляки с пивом, охлаждающимся во льду, и кучей бутербродов из ржаного хлеба с копченой говядиной и маринованными огурцами. Все вдет своим чередом. Все как обычно. У них. Но не у меня. От этой мысли едва не подкашиваются ноги.

Есть ли на свете хоть что-нибудь, способное заглушить эту адскую кошмарную боль, ощущение, что тебя раз за разом переезжает грузовой состав?

Ответы. Наверное, этим снадобьем могут стать ответы на мои вопросы.

Я видела, как мой муж поглядел на своего напарника, когда тот переступил порог нашей квартиры тем утром.

Дэнни смотрел так… словно его предали.

Когда я поворачиваюсь, собираясь пойти прочь, я внезапно понимаю, что за мной кто-то наблюдает.

Я окидываю взглядом пляж. Где-то вдалеке бредут отдыхающие. Бежит вдоль берега какой-то спортсмен-чудак.

Краем глаза я замечаю удаляющуюся фигуру.

Мужчина. Темноволосый.

Я качаю головой. Ерунда. Просто показалось.

Я достаю телефон и на ходу набираю сообщение Бену.

«Если Дэнни для тебя хоть что-нибудь значил, расскажи, почему он был под следствием».

* * *

Бен говорит, что мы можем встретиться после его смены. Я уточняю, что буду ждать его в маленьком скверике рядом с нашим домом.

Я не собираюсь пускать его в квартиру.

Мне не требуется консультация психотерапевта, чтобы понимать — если я увижу Бена у нас дома, это может стать для меня триггером[13]. Напарник Дэнни, оказавшийся вместе со мной свидетелем его самоубийства, вновь стоящий на пороге моей квартиры… Нет, сейчас это слишком.

В скверике я сажусь на скамейку, залитую светом фонаря, выполненного в старинном стиле Старого Света. Я любила потешаться над ними, когда сюда перебралась. Сейчас эти фонари кажутся мне восхитительными.

— Я словно в доброй старой Англии, — шутила я всякий раз при виде одного из таких светильников.

— Считаем дни до начала нового сезона «Короны»[14],— смеялся Дэнни.

В воздухе стоит аромат красных кленов и кедров, мешающийся с солоноватым запахом моря. Сквозь отверстия сандалий я чувствую теплую траву и росу, от которой у меня по телу пробегают мурашки. Стоит тишина, которую нарушает лишь свист пересмешника, ищущего себе пару.

Я смежаю веки и открываю глаза, только когда слышу звук шагов.

Повернувшись, я вижу, как к воротам скверика подходит Бен.

Встаю и предлагаю:

— Давай пройдемся.

Бен мне никогда особо не нравился, но сейчас к легкой неприязни добавляется чувство иного рода. С появлением детектива я начинаю ощущать тревогу.

Все складывается из мелочей. Я обращаю внимание, как он буквально заставляет себя смотреть мне в лицо. Когда же мы все же встречаемся глазами, он будто смотрит не на меня, а сквозь меня.

Мы идем рядом.

— Дэнни ходил к психиатру, — говорю я.

Ни слова в ответ.

Да, блядь, что ж такое!

— Значит, ты знал.

— Я был его напарником.

— А я была его женой.

Бен вздыхает.

— Мы проводили вместе по десять-двенадцать часов в сутки. Мне приходилось прикрывать его, когда он пропадал по пятницам.

— А про другие дни, кроме пятницы, ты не хочешь рассказать? Может, по вторникам у него были бурные свиданки с богатой вдовушкой? А по четвергам он участвовал во встречах общества анонимных игроманов?

— Не надо, — говорит Бен.

Мы доходим до нашего дома.

Сперва сама того не осознавая, я направляюсь к месту, расположенному аккурат под моими окнами.

Бен понимает, что останавливать меня уже поздно — нас разделяют добрые десять метров.

— Эрин! — окликает он, но я почти добралась до цели. Меня словно громом поразило осознание, что я так еще и не видела места, где погиб мой муж.

Полицейские уже сняли заградительные ленты.

Кровь смыли.

Я гляжу на мостовую, силясь представить, как он тут лежал. Тщетно. Никаких следов, свидетельствующих о случившемся. И все же я стою на том самом месте, где Дэнни испустил свой последний вздох.

— Почему он был под следствием? — спрашиваю я.

Со стороны может показаться, что это место лишает Бена самообладания куда сильней, чем меня.

— Эрин, к чему это? Зачем это ворошить? — спрашивает он.

— Я хочу это знать, — твердым голосом отвечаю я.

— Блядь, да пойми! Будет лучше, если он останется в твоей памяти таким, каким ты его знала. Ты будешь вспоминать о нем…

В голосе Бена слышится такая ярость, что я невольно отшатываюсь от него.

Он тут же берет себя в руки. Он отворачивается, и в свете фонарей, окружающих дом, я вижу, как в его глазах блестят слезы.

— Я не хочу о нем вспоминать, — шепчу я в ответ. — Если вспоминаешь о человеке, значит, его больше нет. Бен… я умоляю тебя… Я… ты