Инициализация - Евгений Булавин

поймёшь то, о чем я никогда не додумаюсь. Ты — Похититель сердец. Понимаешь?

— Ни хрена. Мне что, нужно прийти в музей, посмотреть на каменюку, рассказать о своих впечатлениях, и дело закрыто?

— А говоришь, «не понимаю». — Стомефи благосклонно улыбнулся. — Минут через пять за тобой заедут. Советую ждать на улице. Только не спускайся с лестницы, пока у подножья не остановится машина. Горгульи в последнее время совсем отбились от рук. А, пока не забыл, вот номер моего телефона.

Он снял блокировку с лифта и всю пару минут вниз протирал очки. Камера душераздирающе встала на первом этаже. Элегантно, с полупоклоном Стомефи показал Алану на разъехавшийся проём.

— Надеюсь, к вечеру пожмём друг другу руки.

— На прощание? — уточнил Алан.

— Надеюсь.

Ждать под весенним ветром, что пробирал до лёгкой судороги, оказалось недолго. У подножия лестницы, как и обещано, остановилась «девятка». Белая, ослепительная, особенно на фоне царящей вокруг хмари, она явно олицетворяла некий давным-давно позабытый идеал российского автопрома. От Алана, впрочем, не ускользнули грязные разводы, почему-то плохо заметные на сияющем кузове.

— На заднее сидение, — буркнул водитель. Странно, что его отлично было слышно сквозь дверь, плотно закупоренное окно и шелестящий гул города. Алан забрался назад, захлопнул за собой дверцу и увидел, что он здесь не единственный пассажир.

— Хочешь спасти свою душу? — с ходу поинтересовался его сосед, сияя потрёпанным костюмом в тон автомобиля.

— Вы ещё буклет предложите, — вздохнул Алан.

Машина тронулась. Что-то подсказывало, что он сел не туда, и в то же время — не случайно.

— Буклетов пока нет, — с заминкой ответил почти белоснежный собеседник, и вмиг оживился: — Зато есть флаер на посещение молодёжной дискотеки. Интересно?

— Нет. Слишком подозрительно называть дискотеку «молодёжной».

Алан попробовал ручку двери на ощупь.

— Заблокировано, — сообщил сосед, откинувшись к дерматиновой спинке.

— Жаль. Всегда хотелось хоть раз выпрыгнуть из набирающей скорость машины.

— Как в боевиках?

Алан покачал головой:

— Как в «молодёжных» комедиях.

На мраморное лицо соседа легла несуществующая тень.

— Вот смотрю на тебя и думаю — умный человек, умеешь, когда надо, сказать «нет». Как же ты влез в этот бедлам?

— Ну, не настолько у вас здесь плохо… — картинно оглядевшись, изрёк Алан. — Просто я, как и многие, способен ошибаться. Залезать в незнакомые машины, толком не удостоверившись, за кем прикатили…

— Взбрехнуть там, где не следует, — подхватил собеседник. — Излишне увлечься картами на хмельную голову. Все ошибаются, Алан. Но не все — так сокрушительно.

— Да я погляжу, вы не обычные сектанты, — подавляя крадущийся по животу ужас, проговорил странник.

— Мне нравится, что ты, в отличие от римлян, быстро понял, что мы не «обычные» сектанты, — склонил голову собеседник.

— Так кто же вы?

— Я — Азария, а серьёзный за рулём — Йишмаэль.

— Интересные у вас ролевые игры.

— Ты ещё не запостил это куда-нибудь? Поспеши, а то шутка успеет протухнуть. Мы с моим другом и соратником представляем… идейную оппозицию твоему нанимателю.

— Идейную? — переспросил Алан. — А мне кажется, вы являетесь представителями конкурирующих контор.

— Ну, не совсем. Господин Стомефи во многом определил стратегию «конторы», и служит наглядным примером для «клиентуры». В то же время без нашей его «клиентура» вряд ли бы смогла когда-то существовать.

— Симбиоз?

— Не совсем, — неопределённо взмахнул рукой Азария, и это, как ни странно, прорисовало в голове Алана картину их со Стомефи взаимоотношений. — Я повторю вопрос. Хочешь спасти свою душу?

— А она уже того?

— Ты балансируешь над бездной, Алан. Даже слепец на канате знает, что у него есть два спасительных пути — назад и вперёд, но ты, мужик, даже каната на осознал.

— И вы поможете мне найти его?

— У нас нет на это права, — пожал плечами Азария. — По крайней мере, относительно твоей персоны. Зато мы можем сделать так, чтобы бездна сама не набросилась на тебя.

— Как же?

— Мы знаем о, так сказать, планах Стомефи. Принеси искомое нам, и спасёшься.

— Грабь и обманывай во спасение своей души? Вы, случаем, не scientologist?

Азария выглянул в окно.

— Приехали. Выполнишь условия недосделки со Стомефи — не оберёшься последствий. Последуешь за нами — будешь вспоминать Чернокаменск как не особо примечательное приключение. Думай, решай.

— Пробуй, — подхватил Алан. — Я попал рекламу детского конструктора?

И вышел, нарочито громко хлопнув дверью. «Девятка» изрыгнула драконью дозу выхлопа и скрылась за поворотом, поблёскивая влажными от капель боками.

Влажным было и золото полуголых деревьев. Обрывки этого золота захлёбывались в слякоти асфальтных артерий, грязные, истлевающие, прошлогодние, потерявшие всякую ценность. Не любят русские очищать свои дороги от слякоти и особенно — от стремительно теряющей в цене осенней валюты. Явно это соответствует чему-то очень важному и незыблемому в их бездонно-болотистых душах.

Мимо Алана пронеслась «Lada» старенькой модели, которая точно камуфляжем была покрыта липкими листьями. Из груди у него вырвался непроизвольный смешок.

Исторический центр Чернокаменска представлял собою безумно логичный mix эпох. Глянешь налево — узришь сталинское ви́дение ренессанса. Направо — имперский шик особняков, точно скальпелем срезанных с Запада и трансплантированных в местные условия.

Твердовский музей маячил прямо через дорогу. Более всего он походил на термос екатерининской эпохи. Шестиэтажный, идеальной цилиндрической формы, он был испещрён глубокими, от кровли до земли, нишами, внутри которых ютились щербатые колонны. Справа от величественного входа, охраняемого статуями Ареса и Фемиды, низилась свежепокрашенная будка. Напоминало это чудо советской архитектуры не то охранные конурки в метро, не то кассы в старомодных кинотеатрах.

— Билетьки? — спросила кассирша не поднимая на Алана огромных очков. Слишком была занята изучением свежего «Галаполитена».

— Один, пожалуйста, — сказал Алан, доставая бумажник.

— С экскурсией?

— Нет.

— Двести рублей.

«Билетька» оказался чеком с весёлой картинкой. Алану стало не на шутку интересно, ка́к главный музей города соотносится разноцветными воздушными шариками, которые по некой высшей причине складывались в российский триколор.

Охранник поставил на «билетьке» пометку каким-то устройством. Ржавая цепь упала к ногам, пропуская внутрь. Заряжаясь нарастающей атмосферой, Алан смял билет в карман и очутился в идеально прямоугольной коробке из гранита. Прорезиненный воздух, отсылающий к московскому метро, был пропитан тем сортом тьмы, что вцепляется зубами в реальность, даже если осветить её самыми мощными лампами.

С противоположной стены на Алана взирала двухметровая статуя мужичка с взглядом ехидного мыслителя. Самоуверенный вид господина подчёркивали властно скрещённые на груди руки и спина, непринуждённо опирающаяся о стену. На пьедестале поблёскивала зеркально начищенная табличка «Твердов Алексей Фомич, купец и меценат». Никаких дат Алан не разглядел.

Дёрнув плечом, он пошёл к проходу, скромно притаившемуся по левую руку от купца и мецената. За проходом в свою очередь таилась занятная лестница,