Одиночество - Ольга Красникова

Одиночество умирающего

Говорить на тему смерти и умирания оказалось, пожалуй, сложнее всего – слишком много личных тяжелых, травматических переживаний с этим связано. Одно из психологических препятствий, мешающих трезвому взгляду в эту сторону, – не до конца прожитые и осмысленные потери. Если боль разлуки с усопшими близкими еще не утихла или ее не удалось вовремя «отгоревать», то погружение в размышления о смерти может оказаться слишком эмоционально рискованным. Поэтому, наверное, подобные рассуждения часто звучат как-то формально. И тем не менее, пусть несколько реферативно, но мы сделали попытку рассмотреть эту важную тему.

Завершая свой земной путь, человек остается один на один с собой, со своей жизнью и со смертью. В умирании никто не может полностью разделить с человеком его чувства. Даже если рядом на соседней койке в больнице близок к смерти другой человек, все равно чувства одиночества не избежать. Умирание не может объединять людей, так как в нем нет общего смысла, нет возможности чувствовать другого и общаться. Объединенные одной идеей и целью, готовые умереть за общее дело люди (например, на поле боя) тоже в какой-то момент могут почувствовать одиночество. И это объективно – одиночество умирающего действительно предельное; никто, даже Христос, распятый на кресте, не избежал его. «Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?» (Мк. 15:34 и Мф. 27:46) – взывал Он в тот страшный миг к Богу Отцу.

Переживание одиночества на пороге смерти может стать мучительным и невыносимым, если человек не верит, что умирает только его тело, а его душа переходит в вечность, потому что сотворена Господом бессмертной. Владыка Антоний Сурожский отмечал, что не надо подготавливать человека к смерти, а надо подготавливать его к Жизни – к вечной Жизни. Ведь когда смерть – это конец всему, а не начало чего-то нового, пусть и неизвестного, но связанного с надеждой на Встречу, человека может охватить ужас от безысходности, обреченности, небытия.

Измученный страхами, обуреваемый мрачными предчувствиями, умирающий из последних сил ищет соломинку, ухватившись за которую он сможет вырваться из своего отчаяния… А нам неловко говорить с ним о вере, о Боге, предложить позвать священника для беседы или исповеди. Как сказала дочь одной умирающей старой женщины: «Не хочу с мамой на эту тему разговаривать, а то она обидится – подумает, что я ее уже хоронить собираюсь». Как будто разговаривают с батюшкой и исповедуются только перед кончиной! Но даже не в этом дело. Ее мать знала, чувствовала, что умирает, – это не стало бы для нее новостью. И до обид ли ей было?

Как много людей перед смертью остались наедине со своими сомнениями и леденящим страхом, без духовного окормления и молитвенной помощи из-за нелепых опасений, домыслов и предрассудков их близких!

«В умирании, в неизбывном одиночестве человеку может открыться Господь. В этом совершенном одиночестве он может встретиться с самим собой, своим Ангелом-хранителем и с Господом. Если человек отказывается быть в сознании – ищет забвения, медикаментозного сна, он может эту Встречу пропустить. Больше всего умирающему в этот момент требуется присутствие и свидетельство, со-бытие. Ему не нужно утешение, жалость, обнадеживание. Часто больной уже настолько устал, что не желает возвращаться к жизни, он прощается и расстается. Но ему необходим человек, который просто будет рядом, в эти последние мгновения будет свидетелем его жизни и перехода. Но и потом, когда умирающий отрывается от последнего свидетеля, последнего чувства, он не остается совсем один. В этот момент, как веруем мы – христиане, там его уже встречают», – говорит протоиерей Андрей Лоргус.

Митрополит Антоний Сурожский утверждал, что даже те, кто не знают Бога, когда увидят Его и увидят Любовь с большой буквы, упадут ниц и скажут Ему: «Вот, Тебя я всю жизнь искал!» Это тоска по любви, которая живет в каждом из нас, сознательно или нет. Владыка Антоний подчеркивал, что очень важно каким-то образом передать человеку свой опыт или свою уверенность в этой Любви, чтобы снять его страх. Единственное, что мы можем сделать, когда человек стоит перед смертью (это тоже совет владыки), – помочь ему постепенно узнать, что Вечность есть, и что будет встреча с Христом. Если мы сами сомневаемся, не можем до конца поверить, довериться Богу, то плохие из нас получатся помощники. Эта ситуация – испытание для нашей личной веры, ведь в какой-то момент именно наше свидетельство, наше исповедание может стать той ступенью, опираясь на которую, человек уже сможет сам пойти навстречу Господу. Только тогда страх умирания и страх смерти может ослабевать и даже исчезать. А когда нет веры, когда не знаешь, чего ожидать, тогда, конечно, страха не миновать.

Еще важно помнить: молитва об умирающем любящих его людей, их заступничество перед Богом помогает человеку во время болезни и перехода в иной мир. Но держать больного в своем сердце, от всей души просить за него Господа – это большой труд, сложная духовная работа, требующая внутренней тишины и сосредоточенности. К сожалению, мало кто осознает необходимость и важность этой задачи. Из страха перед чужой смертью и своими чувствами, с ней связанными, люди часто пытаются совсем перестать думать, гонят от себя грустные мысли, стараются как-то отвлечься, делают вид, что жизнь идет своим чередом. Так же, как заботу о теле перепоручили врачам и сиделкам, все заботы о душе умирающего перепоручают священнослужителям, оправдываясь тем, что «лучше доверить все эти тонкие материи профессионалам», хвастаясь потом выполненным долгом: «Я в трех монастырях сорокоусты заказала!»

Молитва священника за неизвестного ему человека не отменяет и не заменяет молитв родных и друзей. Конечно, малодушие родственников объяснимо – тяжело терять близких, не каждый обладает достаточной силой духа, чтобы стать опорой для человека в его последний час. Но в своих переживаниях не стоит забывать, что умирающему во много раз тяжелее, и делать все возможное, чтобы облегчить его страдания и одиночество. Душевный и эмоциональный настрой своих родных умирающий чувствует, даже находясь в бессознательном состоянии, и этот настрой может ослабить или, напротив, усугубить страдания.

Отношение к смерти в обществе менялось в зависимости от времени, страны, культуры, религии, понимания ценности жизни человека и т. п. Например, в России были времена, когда смерть ребенка в многодетной семье («Бог дал, Бог взял») или смерть старика («отжил свое») воспринималась не так трагично, как смерть кормильца – ведь это была угроза жизни всех его иждивенцев. Или кончина богатого и известного человека была несоизмеримо значимее, чем «какого-то там» крепостного. Даже мера наказания за убийство соотносилась с тем, кто был убит – барин или слуга. Сегодня многие осуждают такое «неравенство», называют его варварским, при этом их не смущает то, что в нашей стране аборт до сих пор не считается убийством ребенка, а называется «искусственным прерыванием беременности» – не жизни!

Протопресвитер Александр Шмеман в своих лекциях указывал на то, что «невозможно искусственно отделить смерть от культуры, ибо культура – это в первую очередь видение и понимание жизни, „мировоззрение“, и потому, по необходимости, и понимание смерти. Можно сказать, что именно в отношении к смерти раскрывается и определяется понимание жизни в конкретной культуре – ее понимание смысла и цели жизни»[23]. По мнению священника, в секулярной современной культуре преобладает подход к смерти, который ее отрицает, игнорирует, пытается подавить, свести к минимуму ее «непривлекательность», превращая умирание и похороны в событие хотя и печальное, но никак не нарушающее течение жизни[24].

Почти во всех наших больницах родственников, как правило, не пускают к умирающим в реанимацию (искреннее недоумение врача: «Зачем вам на ЭТО смотреть?» – не важно, что близкие не смогут проститься со своим любимым человеком, главное – «не пугать народ»). Тело усопшего омывают и готовят к похоронам в морге чужие люди, зато – профессионалы. Благодаря такому «заговору молчания» у многих исказилось отношение к умершим – появился страх, брезгливость или цинизм. Бывает, люди даже подержать за руку уходящего из жизни близкого отказываются, посидеть с ним рядом не могут. Именно «не могут», то есть хотели бы, но что-то внутри (страх?) не дает, не пускает, заставляет опускать глаза, отворачиваться, отдергивать свою руку, выходить из комнаты, мучаясь от вины и стыда за свою слабость, оставляя родного человека умирать в одиночку.

Другой подход о. Александр Шмеман называл «гуманизацией» смерти («прирученная смерть»). «Заговор молчания» вокруг всего, что связано со смертью, осуждается; вводится в моду интерес и «взрослое» отношение к смерти. Можно сказать, приветствуется даже некоторый натурализм, местами переходящий в цинизм, в описании и демонстрации умирания и усопших (например, шутки и комедийные сюжеты в кино на тему смерти, показ гостям общего семейного фото с покойным, лежащим в гробу, или обсуждение за обедом умирания родственника). При этом отбрасывается «все таинство и трагедия, священность и сверхъестественность, какие сумели еще сохраниться в этой области»[25].