Звездный билет - Василий Аксенов

– У тебя был невменяемый вид. Ты совсем мальчишка. Может быть, ты им завидовал?

– А?

– Ты бы хотел мчаться по вертикальной стене?

– Смотря куда. Если так, как они, по кругу, то не хотел бы. А если…

– Куда?

– Куда угодно, но только не по кругу.

– Так. Сейчас мы пойдем кормить лебедей?

– Шурочка!

– Не смей называть меня Шурочкой!

– Что с тобой?

– Я не хочу, чтобы ты называл меня Шурочкой. Называй Сашей, Сашкой, Александрой, Шуркой, но только не Шурочкой.

– Почему? Боже мой, почему?

– Потому что мы с тобой уже два года ходим в парк, и ты катаешься на «блохе», и пьешь черное пиво, и бьешь молотком по силомеру, и называешь меня Шурочкой.

– Ведь ты любила ходить в парк?

– А теперь не люблю.

В этот момент я вижу все как-то по-новому, словно мне рассказали чужую историю и я могу составить о ней свое мнение.

Над парком пыльное небо, и звезды еле видны, а в окне отражаются все огни Фрунзенской набережной. Кажется, выход один – пуститься в путешествие по реке в неизведанные края, к Киевскому вокзалу.

– Хочешь, прокатимся по реке?

– Хочу, – тихо говорит она.

Мы сидим на верхней палубе на самом носу. Проплывают темные чащобы Нескучного сада. Фермы моста окружной дороги надвигаются на нас, чтобы мы почувствовали себя детьми. Чтобы все осталось позади, а когда над головой простучат колеса, чтобы мы поцеловались.

– Шурочка, – говорю я, и она уже не сердится, – Саша, Сашка, Александра, защита диссертации отменяется!

Она вздрагивает.

– Точнее, отодвигается. На год.

Она отодвигается от меня.

– Но у нас ничего не отменяется, – говорю я, и она не отодвигается.

Я привожу к себе свою жену. Папа и мама живут на даче. Они приедут и найдут в доме мою жену. В моей маленькой комнате. Вот здесь я прожил 28 лет.

Приносил со двора гильзы, а из школы дневники с хорошими и отличными отметками (правда, иногда учителя писали: «Был невнимателен на уроке».).

Потом я принес сюда серебряную медаль. Потом студенческий билет. Приносил ватерпольные мячи и хоккейные клюшки, буги-вуги на рентгеновских пленках и башмаки на каучуке. Приводил товарищей (дым стоял коромыслом). Приносил повышенную и простую стипендии. Несколько раз приводил девушек, когда родители жили на даче. Принес диплом. Очень хотелось мне принести сюда диссертацию, а потом хотелось принести синенькую тетрадку, но сделать этого я не мог. Нам не разрешается этого делать. Но все-таки и то и другое побывало здесь. Я приносил их сюда в своей голове. И вот теперь я привел в «Барселону» свою жену. Новый повод Димке для рассуждений о моей мещанской судьбе.

– Милый, я так счастлива, – шепчет Шурочка. – Я тебя люблю. Я буду тебе помогать. Ведь теперь тебе легче будет справиться с тем, что ты задумал?

– Конечно, легче. В тысячу раз.

Шурочка стоит у окна. В окно из уличных теснин льется свет газовых ламп.

Я курю на своей тахте, и смотрю на силуэт девушки, стоящей в моей комнате у окна, и я понимаю, что никогда в жизни не буду больше разглядывать ее со стороны и сравнивать с другими. Мне теперь будет достаточно того, что это она и что она рядом.

Утром мы выходим из дома вместе с женой. Во дворе я говорю тете Эльве для того, чтобы вечером знал уже весь дом:

– Тетя Эльва, это моя жена.

– Очень приятно, если законная, – любезно говорит тетя Эльва.

Мы выбегаем на улицу. Солнце! Привет тебе, солнце, если ты законное!

Машина поливает улицу. Привет тебе, вода, если ты законная! Эй, прохожие, всем вам привет! Документы в порядке?

Привет тебе, и поцелуй, и все мое сердце, моя еще незаконная жена! Ты уезжаешь в автобусе, а я иду упругим шагом к метро. У меня упругая походка, я чертовски молодой ученый, мне еще нет тридцати лет. Кто меня назовет неудачником? Я самостоятельный, подающий большие надежды молодой ученый. Я сделаю свое дело, потому что люблю все вокруг себя, Москву и всю свою страну. Масса солнца вокруг и воздуха. Я очень силен. Я еду в институт. Я сделаю свое дело для себя, и для своего института, и для своей семьи, и для своей страны. Моя страна, когда-нибудь ты назовешь наши имена и твои поэты сложат о нас стихи. Я сделаю свое дело, чего бы мне это не стоило.

В метро люди читают газеты. Заголовки утренних газет:

КУБЕ УГРОЖАЕТ ОПАСНОСТЬ!

АГРЕССИЯ В КОНГО РАСШИРЯЕТСЯ.

В ЛАОСЕ ТРЕВОЖНО.

МЫ С ТОБОЙ, ФИДЕЛЬ!

ПИРАТСКИЕ НАЛЕТЫ ПРОДОЛЖАЮТСЯ!

ОЛИМПИЙСКИЙ ОГОНЬ ПРОДОЛЖАЕТ СВОЙ ПУТЬ.

В темном окне трясущегося вагона отражаемся мы, пассажиры. Мы стоим плечом к плечу и читаем газеты. Жирные, сухие и такие мускулистые, как я, смешные, неряшливые, респектабельные, пижонистые, мы молчим. Мы немного не выспались. Нам жарко и неловко. Этот, справа, весь вспотел. Фидель, мы с тобой! Пираты, мы против вас. Мы несем Олимпийский огонь.

Я сделаю свое дело. У меня есть голова, мускулы, сердце. У меня есть билет со звездным компостером.

В проходной сталкиваюсь с Борисом.

– Боб, я женился, – выпаливаю ему в лицо.

– Поздравляю, – кисло мямлит он.

Мы молча идем через двор. Впереди тащится Илюшка. Читает на ходу какой-то ядовитого цвета детектив. Мимо на проезжает «Волга». За рулем Дубль-ве. От в темных очках. Я кланяюсь ему очень вежливо.

– Доброе утро, Виталий Витальевич. Царапнули вас немного?

Дубль-ве вылезает из машины.

– Здравствуйте. Черт бы побрал это Рязанское шоссе! Это меня «Молоко» сегодня царапнуло.

Борис приветствует своего начальника коротким кивком. Боря такой, он не станет рассыпаться перед начальниками. В.В. берет Бориса под руку, и они задерживают шаги. Я догоняю Илюшку.

– Илья, знаешь, я женился.

– Поздравляю. Свадьба когда?

Хороший парень Илья, только вот беда: не знает, как меня называть, на «ты» или на «вы». Видно, потому, что он монтер, а я как-никак научный сотрудник. Позову его на свадьбу, выпьем на брудершафт.

Борис и Дубль-ве под руку проходят мимо нас. Улавливаю конец фразы Бориса:

– …чрезвычайно.

Вот черт, сразу же включается в трудовой процесс!

Посидев немного у себя и полистав свежий номер «Экспрессинформации», я иду в рентгеновскую лабораторию узнать насчет диапозитивов.

– Лидочка, можно?

В красноватой мгле появляется лаборантка Лида. Светлые волосы, белый халат и темное лицо. Она сейчас сама похожа на негатив.

– Как там мои картинки?

У нас с Лидой дружба. После меня она лучшая пинг-понгистка института.

Она включает проектор и показывает мне мои диапозитивы.

– Высший класс, – хвалю я ее.

– Это что такое, Витя? – спрашивает она.

– Это печень. Печеночные клетки.

– Это Красавица?

– Да.

У Красавицы были печальные глазки, а что она выделывала своими лапками!

Она узнавала меня, как человек. Я играл с ней, когда она была не в камере. И когда она была в камере, мне стоило большого труда встретиться с ней взглядом. Смотреть ее печеночные клетки тоже нелегко.

Я выхожу в коридор и неожиданно для себя заворачиваю к кабинету шефа.

Секретарша говорит, что я могу войти. Открываю дверь и вижу, что шеф сидит на краешке стола. Он редко сидит в кресле, только когда что-нибудь пишет. А когда разговаривает, он сидит на краешке стола, или на подоконнике, или уж в крайнем случае на ручке кресла. В общем-то он чудаковат, как почти все руководящие деятели нашего института. Пожалуй, один только Дубль-ве не чудак, но на общем фоне подтянутость и корректность кажутся чудачеством.

– Садитесь, Витя. – Шеф показывает на кресло. Я сажусь и замечаю на подоконнике своего друга Борю. Шеф смотрит на меня, потом на него. – Будем продолжать, Боря, или?.. – спрашивает он.

– Если позволите, я к вам зайду в конце дня.

Борис идет к выходу, даже не взглянув на меня. У меня мелькает мысль, что где-нибудь в другом месте я бы сейчас его не узнал.

– Ну, Витя? – И шеф вдруг садится в кресло.

– Андрей Иванович, я решил к вам зайти:

– Это очень мило с вашей стороны.

– Чтобы поблагодарить за обезьян.

– Пожалуйста, – говорит шеф и молчит.

И я молчу, как дурак. Шеф усмехается. Он иногда так усмехается, что хочется ему заехать по физиономии. Я говорю твердо и даже вызывающе:

– И еще я хотел узнать, включен ли мой доклад в повестку сессии.

Я посмотрел на себя в зеркало и спокойно ожесточился. Зеркало мне всегда помогает, когда я растерян, потому что у меня жесткое и грубоватое лицо.

Шеф роется в каких-то бумагах и наконец говорит:

– Да, ваш доклад включен. Выступаете в первый день, после Буркалло и перед Табидзе.

– Благодарю вас.

Я встаю и иду к выходу. Не хочешь говорить, ну и не надо.

– Виктор!

Оборачиваюсь. Шеф сидит на краешке стола. – Хотите попробовать французскую сигарету?

Он позавчера вернулся из Парижа, куда летал на сессию ЮНЕСКО. Я подхожу к столу. От французской сигареты я не откажусь. Кто откажется от французской сигареты! На бачке нарисован петух и написано «Голуаз бле». Страшно крепкие сигареты.