Гризли в белых носочках - Дарья Донцова

разведением домашней птицы. Он вывел кур, которые несли огромные серо-голубые яйца. После его кончины Афанасий продолжил дело отца. Но потом случилась война, революция, несушки выродились, но видно, зерна той генетики остались. Местные хохлатки продолжили производить крупные, правда, теперь только белые яички. В двадцатых годах во время НЭПа местный житель открыл птицеферму, завел торговлю яйцами. А в начале тридцатых село Суково переименовали в Яичное.

– В моем детстве, если ехать на электричке с Киевского вокзала до станции Переделкино, где находились дачи писателей, поезд останавливался на станции «Суково». Потом ее переименовали в «Солнечную», – вспомнил я.

– Так Яичное как раз там! – обрадовался Фролов. – Станция «Суково» была открыта в тысяча восемьсот девяносто девятом году. Поэтому ее назвали в честь дворян Суковых? Теряюсь в догадках, но наиболее правильный, на мой взгляд, ответ таков: тот, кто придумал это название, был уроженцем села и захотел его прославить. Увы, недолго музыка играла. Деревня спустя недолгое время получила название Яичное, а в тысяча девятьсот шестьдесят пятом на платформе «Суково» появился указатель «Солнечная». Так! Момент! Сейчас!

Вениамин схватил телефон.

– Эмма Семеновна, доброго здоровья! Отправлю к вам своего друга Ивана Павловича Подушкина… Ох! Плохо слышу, сейчас перезвоню.

Фролов посмотрел на меня.

– Эмма спросила: писатель Павел Подушкин – ваш отец?

Я молча кивнул. Фролов снова набрал номер.

– Эммочка, душа моя, простите, сейчас звук наладился. Да, вы правы! Верно, сын!

Фролов положил телефон на стол, включил громкую связь, и я услышал женский голос:

– Веня, ангел мой! Жду его завтра с нетерпением в любой час! Труды Павла Ивановича Подушкина по сию пору скрашивают мое бытие. Собрала все собрание его сочинений. Перечитываю. Пока до последнего тома дойду, забуду сюжет произведения в первом и по новой наслаждаюсь. Отвечу на все вопросы! Познакомлю с Матреной! Нежно обнимаю, испеку шарлотку, встречу Ивана Павловича не хлебом-солью, а пирогом-сахаром!

Фролов убрал телефон.

– Дерзайте! Ваш приезд – радость для Эммы Гориной. Она не юная девушка, но в голове и на языке полный порядок, никаких признаков болезни Альцгеймера. Давно заметил, что те, кто на пенсии продолжает работать, зачастую до конца жизни сохраняют разум. Самое страшное – это сесть у телевизора и ничего не делать.

Глава девятнадцатая

На следующий день я выехал из дома в несусветную рань и оказался в селе к завтраку.

– Как вам чай? – заботливо поинтересовалась Эмма Семеновна.

– Замечательный! – воскликнул я, мужественно допивая жидкость цвета мочи новорожденного котенка.

– Не очень ли крепкий? – продолжала нервничать хозяйка. – Положила на чайничек не кофейную ложечку заварки, а чайную. Да еще с горкой.

Я покосился на здоровенный фарфоровый сосуд, в который, наверное, легко войдут три литра кипятка, и вновь покривил душой:

– Прекрасный напиток!

– О! Я рада, – улыбнулась Эмма. – Знаю, знаю, мужчины любят чаек покрепче.

Я опять отхлебнул кипяток бледно-желтого цвета. Интересно, какая заварка у хозяйки считается слабой?

Эмма встала, наполнила свою чашку кипятком из чайника, бросила в воду несколько крохотных сухих листочков и объяснила:

– Мне больше по вкусу средняя крепость.

Я успел посчитать всплывшие чаинки до того момента, как они опустились на дно емкости, – четыре штуки. Это, по словам хозяйки, «средняя крепость». Похоже, «слабая» – вообще без чайного листа.

– А пирожок? – продолжала тем временем Горина. – Шарлотка! Моя фирменная! Ее все обожают!

Я осторожно отломил от огромного куска на тарелке малую толику, положил ее в рот.

– Ну как? Как? Хорошо? – всполошилась дама.

Случалось ли вам вкушать кусок резины, щедро сдобренной клеем? Нет? Тогда вам не понять моих вкусовых ощущений. В первую секунду мне захотелось немедленно выплюнуть то, что сейчас оказалось у меня между зубами.

Но мое желание не исполнилось по разным причинам. Мне с младых ногтей в мозг вбили правила поведения хорошего мальчика. Хороший мальчик никогда не плачет, не жалуется на плохие отношения с одноклассниками, безропотно пьет молоко с пенкой, ест разваренные капустные листья, не читает за трапезой книгу, не спорит со старшими, не просит ни новых игрушек, ни мороженого, сидит молча в Консерватории, получает одни пятерки, шаркает ножкой при виде подруг маменьки, улыбается, когда они его целуют и щиплют за щеку, ложится спать, даже когда становится совершеннолетним, в восемь вечера, обожает маму, говорит ей о своей пламенной любви по сто раз за день. Могу продолжить, но, наверное, хватит. Я старался быть этим самым «хорошим мальчиком», но лет в одиннадцать страсть как захотел стать «плохим».

Вот плохой мальчик может пожаловаться на то, что его обижают в школе, вылить молоко с пенкой в раковину, швырнуть в помойку отварные капустные листья, по виду и вкусу похожие на старые кухонные тряпки, уставиться во время ужина в том Майн Рида, ныть в магазине, потом зарыдать там же с истерическими всхлипами, получить в разгар каприза вожделенную железную дорогу и самый большой рожок с пломбиром. Плохой мальчик легко устроит истерику у входа в Большой зал Консерватории, завопит: «Не хочу ждать, пока дядя перепилит смычком контрабас! Домой пошли-и-и!» И его уведут, чтобы не позориться перед посторонними. Противный ребенок вмиг удерет в свою комнату, когда увидит, что в прихожую в облаках парфюма вплывают говорливые матушкины подружки, и не высунется из своего укрытия, даже если обозленные родители пообещают ему за плохое поведение все казни египетские. Впрочем, в данной ситуации есть другой вариант. Можно остаться у двери, но в момент, когда тебя схватят и начнут обслюнявливать ярко накрашенными губами, следует начать кашлять с такой силой, что на платье дамы окажется полупереваренная гречневая каша, которую тебя силой заставили съесть на полдник. Поверьте, подобный трюк отлично работает. Больше не одна подруженция маменьки никогда не приблизится к вам ближе чем на метр. А в тринадцать лет, если мама говорит: «Все! Уже двадцать часов, марш под одеяло!» – следует заявить: «Сама туда иди, я лягу тогда, когда захочу».

Гадкий, плохо воспитанный мальчик через некоторое время добивается для себя свободы и начинает жить счастливо. Что происходит с послушным, хорошим мальчиком, когда ему переваливает за сорок лет? Чаще всего он одинок, молча давится в гостях заваркой, которую моя временная домработница Анна поэтично именует «писями сиротки Хаси», и оказывается в крайне неудобном положении, положив в рот кусок пирога, который похож по вкусу на пластилин с ароматизатором «натуральная “Антоновка” из пустыни Сахара».

Эмма понятия не имела, какие мысли бродят в моей голове. Дама прощебетала:

– Надеюсь, не переложила сахара.

Я хотел начать расхваливать «шедевр», но понял, что чудо кондитерской мысли прилипло к зубам. Я временно лишился способности говорить.

Именно в этот момент, когда ситуация, по моему мнению, превратилась в безвыходную, добрый Боженька бросил мне, тонущему, спасательный круг.

– Я пришла! – закричал в глубине дома женский голос.

– Матренушка! – обрадовалась хозяйка. – Иван Павлович, оставлю вас на пару секунд одного.