Риелтор - Житков Андрей

— Что вы делаете? Попрошу без рук! Я сам уйду! Откуда ж я знал!

Василиса прыгала на диванных пружинах. Пружины визжали, девчонка улыбалась.

Когда дверь с треском захлопнулась, Вадим застегнул пальто, поправил воротник.

— Ну и баба! — пробормотал он, спускаясь по лестнице. Еще пятнадцать минут назад он думал, что прикупит Дине квартиру по дешевке, в три дня сделает ремонт, и его будущий сын будет здесь жить, расти, играть с мальчишками во дворе, качаться на качелях. Он даже представил себе, как они будут ходить в парк и Вадим будет учить его ездить на велосипеде. Нет, вариант был совершенно «глухой». Все упиралось в опеку. Если беспутного папашу лишат родительских прав, квартира останется за ребенком, и он ничего сделать не сможет. Тут стена, которую не пробить. «Подбельского» нужно вычеркнуть из блокнота, из памяти. Ребенка жалко, конечно. Он вспомнил светлые, испуганные глаза Василиски…

В ЧИСТОМ ПОЛЕ ТРОЙКА МЧИТСЯ…

Паша открыл глаза и с удивлением посмотрел на низкий, потемневший от времени деревянный потолок избы. Со стоном перевернулся на правый бок. Дико болела спина и шея, будто его как следует поколотили палками. За окнами опускались сумерки. Хорошо хоть заснул ненадолго. С утра его страшно ломало — лучше умереть, чем так мучиться. Он метался по дому, как загнанный зверь, выпотрошил ящики комода в надежде найти хоть одну завалящую таблеточку. Из таблеток в доме был только просроченный аспирин. Паша залез на чердак, спустился в подпол, обшарил все углы и закутки — пусто. Хоть бы пучок пересохшей конопли, чтоб «молочка» сварить! В отчаянии он снова улегся в постель, попытался сообразить, как он оказался в этой избе. Вспомнил, как в замке его квартиры заворочался ключ, как входная дверь открылась и на пороге возникли двое: один старый, другой молодой. Когда он спросил, кто они и что им надо, эти двое засмеялись, сказали, что они — его лучшие друзья, и предложили уколоться хорошей Дозой. Он почему-то сразу вспомнил об угрозе Вадима Георгиевича и, все поняв, сказал им, что хочет в туалет, а сам попытался выскользнуть в дверь. Он рассчитывал, что Кемал поможет, только бы добежать до его квартиры этажом ниже. Но молодой сделал подсечку, и Паша растянулся возле порога. Они навалились вдвоем, стянули ему руку жгутом, и вскоре Паша почувствовал легкий укол. Через минуту весь страх прошел, тело сделалось ватным, в голове замелькали цветные картинки — очень хорошая оказалась «дурь». Последнее, что он помнил перед забытьем, как эти двое отпустили его руку и он остался лежать у порога, уже не в силах пошевелиться. Потом его куда-то везли в машине, и голоса тех двоих доходили до него издалека — он не мог понять, о чем они говорят. Кайф был долгим, как никогда. Он помнил, как какой-то сильный мужик тащил его по грязной дороге и ноги его подламывались, не желая идти. Он с удивлением узнал в мужике Вадима. Откуда он взялся? Потом опять была машина — и этот дом. Вадим бил его наотмашь, и он хрипел, покрываясь холодным потом. В сознании мелькнули разлетевшиеся по полу купюры. Деньги — вот что спасет его сейчас! На них можно купить все, даже в этой глуши! Паша вскочил. Куда он их дел, интересно знать? Он наморщил лоб, мучительно вспоминая свои действия после ухода Вадима. Опять началось рысканье по избе, которое продолжалось больше получаса и ни к чему не привело. Устав, Паша снова завалился на кровать, уткнулся лицом в пахнущую травой наволочку и вдруг почувствовал под щекой что-то хрустящее. Паша рывком сел, в нетерпении сунул руки под наволочку и извлек из подушки мятые купюры. Вот они, родимые! Паше сразу полегчало. Держа деньги в руке, он побежал к входной двери, сорвал с вешалки замызганную телогрейку, сунул ноги в высокие галоши.

На улице было тихо, крупными хлопьями падал снег. На мгновение он даже забыл о ломке. Задрал голову и принялся ловить ртом снежинки, чувствуя, как они тают на лице, приятно охлаждая кожу. Потом он побежал по дороге, выискивая глазами магазин. Ему навстречу катил трактор. Паша махнул рукой, и трактор замер рядом с ним. За рулем сидел розовощекий толстяк, больше похожий на хозяина пивного заведения, чем на тракториста. Толстяк ему приветливо улыбнулся, как старому знакомому.

— Где здесь это?.. — спросил Паша, с трудом ворочая языком, и махнул в воздухе зажатыми в кулаке деньгами.

— Привет с большого бодуна, парень? — хохотнул толстяк. — Магазинчик ищешь? Ты чей будешь?

— Я? — Паша на мгновение задумался. — Этого… Вадима родственник. — И он снова махнул —теперь в сторону скрывшейся за снежной пеленой избы.

— Кравцовых, что ли? Повеселились, значит. А сами-то они дома?

— Уехали. Дела, — уточнил Паша.

— А! — кивнул толстяк. — А ты, стало быть, погостить? Из Москвы? Ну, в общем, так. До перекрестка дойдешь, а там налево и по улице Ленина напрямки. В лавку как раз и упрешься. Возьмешь чего — заходи ко мне, чтобы не скучно было. Я через дом по той же стороне бобылем живу. Двенадцатый номер. Егором меня зовут.

— А меня Паша. А это… аптека там есть? — спросил Паша, пожимая огромную, пахнущую соляркой руку Егора.

— Там все есть, — загадочно подмигнул тракторист. — Заходи, полечимся.

«Лечение у нас с тобой, мужик, разное», — подумал Паша и заспешил вниз по улице.

Еще не дойдя до магазина, он понял, что рано обрадовался. В зарешеченном окне горела красная лампа оконной сигнализации. На большой двустворчатой двери висел амбарный замок. Паша поднялся по ступенькам на крыльцо, чтобы посмотреть график работы магазина. До семи. Он даже не знал, сколько сейчас, но по всему выходило, что магазин должен работать. Однако не работал. Паша потоптался немного на крыльце, с досадой грохнул замком о дверь и спустился вниз.

Он умыл девственно чистым снегом лицо, и на несколько минут ему полегчало. Медленно пошел он по улице. Вот тебе все прелести деревенской жизни — и денег полно, а никаких «колес», даже вшивого димедрола — и того не взять! Оставалась одна надежда — Егор.

Около двенадцатого дома стоял припорошенный снегом трактор. В окнах горел тусклый свет. Паша решительно толкнул калитку, прошел по тропинке к крыльцу. Он несколько раз стукнул в обитую дерматином дверь, но никто не отозвался. Паша потянул на себя дверную ручку. Дверь со скрипом отворилась, и на него дохнул прелый теплый запах деревенского жилища. Он оказался в темных сенях, больно ударился коленом о что-то металлическое. Раздался грохот.

Пока он тер колено, дверь из сеней в горницу отворилась, и на пороге возник Егор.

— Кто здесь? — спросил он громко.

— Это я, Паша. — Он шагнул на свет, чувствуя, как болит ушибленное колено.

— А, это ты, — признал его тракторист. — Ну что, купил?

— Да там, блин, магазин закрыт, — сказал Паша, входя в горницу.

— Бывает, — понимающе кивнул Егор. — У Варьки ребенок маленький. Я в таких случаях прямо к ней домой. Ящик зелья у Варьки всегда в избе имеется. Мужик-то у нее малахольный, не пьет почти. Ничего, погостишь здесь недельку — всему научишься. — Егор выдвинул из-под стола табурет, жестом предложил Паше сесть.

Горница была обставлена небогато: в одном углу стоял на тумбочке старый «Рубин», в другом — трюмо с помутневшими зеркалами, у стены — диван с обязательным ковром до потолка, на котором были развешаны портреты родственников и какие-то посеревшие от пыли тряпичные куклы, у другой стены стоял шифоньер.

Егор перехватил его взгляд, устремленный на портрет седой женщины в накинутой на плечи шали.

— Похоронил я мать, — объяснил он Паше. А еще через несколько минут перед Пашей возникла миска с густыми деревенскими щами и граненый стакан. Егор подмигнул ему и, на мгновение скрывшись за занавеской, появился с уже распечатанной поллитровкой. Налил Паше сразу полстакана.

— Ну, со знакомством, что ли, сосед? — озорно подмигнул Егор. — Сейчас бухнем немного, а потом на дискотеку поедем. Найдем тебе бабу. У меня-то уже есть.

— Не надо мне, — мотнул головой Паша и, опрокинув стакан, с трудом проглотил жгучую водку. Чтобы водка не пошла назад, принялся торопливо есть жирные щи.