Солнце в кармане - Вячеслав Перекальский

— Знакомься, Фриззи, это мой американский друг…

— Джордж, просто Джордж, — успел лично представится американец, опережая Йенса, из чьих уст, верно, должно было прозвучать иное имя.

— Да… столько лет он не украшал своим присутствием Германскую землю. А были времена…

— Были, Александер, были. Выпьем, господа за встречу. — Прервал тостом ностальгирующую речь, американец. Выпив, все трое принялись за еду.

— А на счет Вани ты не бойся, — как бы, между прочим, произнес Йенс. По простецки, реагируя на маску укоризны на лице Фриззи. То ли ломая его интригу, то ли начиная свою. — Отставим таинственность. Джорджу надо вдохнуть ароматов злободневности, он несколько лет не был в Германии…

— Да, и мне как пенсионеру на новом поприще — журналистике, очень интересен взгляд на мир, из-за вот этого, данного столика, за которым собрались люди довольно нетривиального опыта.

— Еще раз, Фридрих, перестань хмурить лицо. Мы с… Джорджем так трудились в сфере моей основной деятельности, что с нас обоих должны памятники ваять, за неоценимый вклад в победу над коммунизмом. А узнай ваятели, за что конкретно, так посадят пожизненно, вместо установки памятников.

Моему другу надо войти во вкус новой жизни. Тем более что вопрос, затронувший тебя из той проблематики, что только формировалась во времена Джорджа. Здесь, никто и не думал, что она встанет на уровень вызовов глобального масштаба. "Русская Мафия".

Еще раз повторяю: не бойся насчет Вани. Он знает о нашей дружбе, и вообще, он информированный молодой человек.

— Он, как русские говорят — "Замороженный".

— "Отморозок", они говорят. Во-первых: у Вани была психическая травма, но он выздоровел. Мне, как занимающемуся психиатрией… да, Джордж, я уже не просто увлекающийся дилетант, я получил степень. Я автор научных работ. Не смейся. Так вот, мне была бы очень интересна методика, приведшая к столь кардинальному оздоровлению личности Вани. Но мы не столь близко знакомы. Для настолько интимных вопросов, я имею ввиду. Во-вторых: ты его, сколько не видел?

— Около двух лет.

— Я так же. Так вот, — теперь Ваня едва ли не Посол с верительными грамотами от Российского криминалитета. И делать что-либо во вред нашим отношениям, да так демонстративно, он не будет.

— Какая-то новая категория — "Отморозок". В мое время такого термина у русских не было. Это что, новая криминальная специализация? Типа уличного карманника холодной зимой? — спросил "Джордж".

— Нет, это не типа карманника. Это термин, объединяющий и субъектов с поведением истериков, и имбецилов с огромной мышечной массой. И, конечно, они все вне всякой морали. Я встречал таких в наших тюрьмах. — Грустно высказался Фридрих.

— Фридрих несколько не точен в своих определениях. Вернее — абсолютно не верен. — Йенс раскурив сигару, взял любимый в последние годы, профессорский тон. — "Отморозок", по-русски, может быть и физически развит, и тщедушен. Может быть умственным дегенератом и личностью высокоинтеллектуальной. А истерика… скорее — нет. Если она и есть, то ближе к игре, к самостимуляции в условиях тюрьмы.

На счет моральных условий…. Большинство "отморозков" их прекрасно знают и видят границы допустимого. Но перманентно эти границы нарушают.

Моё мнение: "отморозок", это человек переживший смерть и не в экзистенциальном смысле, а реально. Да так, что душа его уже ушла, а тело осталось.

А живое, полное энергии тело пусто не бывает. В тело вселяется новая душа, младенческая, и входит с чуждым, полного уникального экспириенса телом, в конфликт. Помимо того младенческая, неопытная душа принимается весь мир, для нее неизведанный, изучать. Но чисто по младенчески — то есть, пробовать на укус и на слом. И что бы "отморозок" не совершал, как бы быстро чужеродная душа не набиралась опыта, его тело связано с ушедшей душой миллиардами нитей и, вопреки сознанию, "по-партизански" стремится к естественному ряду вещей. Душа на том свете, а тело на этом. Но в гробу и под землей.

"Немецкий Ваня" хоть и выглядел как отморозок и поступал как отморозок, но это скорее было отчаянная оборона. Битва на последних рубежах — за себя, за свою личность. Как последний боец в окруженном Сталинграде.

— Ну, "профессор", вас занесло! А в окруженном Сталинграде в декабре месяце, при минус сорок, кто до последнего патрона отстреливался?! Не "отморозки" ли? Ваня ваш и есть "отморозок". — Протестно, на правах гостя и друга, возвысил голос американский "Джордж", пораженный хитросплетениями псевдонаучного бреда старого своего "товарища по борьбе".

— Он им был, но сейчас вылечился. Ты не знаешь Фридрих, он был в России. Наверно какой-то русский шаман, вернул обратно его душу. Вот только как? Мне очень любопытно.

— В бубен постучал. Или позвенел бутылками водки, вот она и примчалась. Что б он бутылки, не дай Бог, не разбил. Душа-то, у "Немецкого Вани", уж верно — русская. — Не успокаивался "Джордж", в то время как Фридрих продолжал ковыряться в тарелке, опустив голову. — Я вижу в современной Германии большие проблемы с русскими?

— Наоборот. Это может показаться тебе, американцу, удивительным, но с ними рабочие, даже креативные отношения. А Ване мы столько уделили внимания, именно потому, что он уникален.

— Вот, вот! Александер, походатайствуй у властей. Пусть поместят Ваню в клинику. Желательно закрытую. И изучай его там лет десять. — Выплеснул сарказмом своё скверное настроение Фридрих.

Некоторое время застольное собрание, молча, попивало пиво и угощалось креветочным салатом.

— Все-таки, господа, поясните пришельцу картину. Но, учтите: газеты я читаю и газетчиков я знаю. Из газет я привык брать лишь намеки на факты, то есть данные о месте события. Цифры, мотивации, результаты и персоналии — всё требует уточнения. А анализ газетчиков, порой — мне кажется, что всех — проспонсирован биржевыми "быками" лет на сто вперед. — Нарушил покой американец.

— Мой дорогой друг, жизнь научила меня говорить по-английски, но говоря о своей стране и народе на иностранном языке, ты бессознательно теряешь в красках и глубине изображения, и не только по причине скудного знания языка. Само формулирование мысли на языке чужом о своем родном и наболевшем упрощает мысль. Непроизвольно, подстраивает под матрицу менталитета, которую несет в себе всякий язык. Поэтому я буду говорить на немецком. А ты, что поймаешь, то твоё. О кей? — задымив сигарой, длинно предложил Александер Йенс.

— О кей. Слушаю — согласился Американец.

— Дорогой мой друг, спрашивая нас, может быть, ты обратился не к тем специалистам? Иди к банкирам, промышленникам и культуртрегерам — пусть они тебе пудрят мозги. Мы с Фридрихом специалисты другого профиля, и более приближены к немецкому народу, чем многим политикам и высококультурным недоумкам хочется думать. Мы, как и вы живем в демократических странах, а в них все прогнозы делаются на основании мнений наших завшивейших элит!