Блокада. Книга 4 - Чаковский Александр Борисович

– Отвечай на третий вопрос, – не глядя на Крюгера, мрачно сказал Данвиц. – Что же будет дальше? Вернут ли нам по крайней мере войска, переброшенные на Московское направление? Там они, как я понял тебя, уже бесполезны, а нам бы пригодились. С ними бы мы, пожалуй, сумели захватить Петербург, достаточно ослабленный блокадой.

– Не торопись. Да, под Москвой нас пока постигла неудача. Пока! Но это вовсе не значит…

– Моя цель – Петербург! – прервал его Данвиц. – Так сказал фюрер!

– Подожди. Сейчас у вашего фронта есть более важная задача. Смотри сюда… – С подставки, на которой, словно пики, выстроились кии, Крюгер взял кусочек мела и, вернувшись к столу, начертил на зеленом сукне белый кружок. – Вот твой Петербург… А это, – он провел меловую линию к нижнему правому углу стола и закончил его жирной точкой, – это Москва. А вот здесь, – Крюгер провел короткую черту и поставил точку несколько выше, – здесь город Калинин. Ты слышал такое название? Нет? А следовало бы. Этот город носит имя нынешнего президента большевистской России.

– Разве президентом у них не Сталин?

– О боже мой! Данвиц, для тебя политическое устройство России понятно не более, чем система управления каким-нибудь племенем в Черной Африке! Но сейчас речь не об этом. Смотри опять сюда. Петербург Петербургом, а главной военной целью для нас является все же Москва. И сейчас самая актуальная задача для группы армий «Север» заключается в том, чтобы скорее соединиться вот здесь, выше Калинина, с войсками фон Бока.

Бросив мел на стол, Крюгер достал из брючного кармана носовой платок и стал тщательно вытирать пальцы. Данвиц стоял, тупо глядел на белые линии и точки, разбежавшиеся по зеленому сукну бильярдного стола. Из всего, что сказал ему Крюгер, он твердо усвоил только одно: Петербург уже не является целью номер один. Муки от жары и холода, ожесточенные бои с русскими, виселицы и расстрелы – все это не в зачет. Другие пожнут плоды победы.

Из головы не шел, однако, июньский разговор с фюрером в Бергхофе. Стоя у окна, за которым виднелись вершины Альпийских гор и черные бездны, он указал тогда Данвицу путь сюда. И разве потом, уже в июле, в своем салон-вагоне фюрер не повторял при нем как заклинание: «Петербург, прежде всего Петербург!»

Всю свою боль и злость Данвиц обрушил мысленно на генералов: «Академики! Высокомерные снобы с моноклями. Вы умеете воевать лишь на картах и все не можете примириться с тем, что фюрер был когда-то ефрейтором. Да, был, а стал богом! Но вы и бога способны сбить с толку. Жаль, что в ту „ночь длинных ножей“ Гитлер, разделавшись с Ремом и его штурмовиками, уничтожил только двух рейхсверовских генералов. Их надо было уничтожать десятками! Только подлинные носители национал-социалистского духа могут быть верной опорой фюрера в этой войне!»

– Теперь тебе ясно? – донесся откуда-то издалека голос Крюгера.

– Мне ясно, – жестко сказал Данвиц, отрывая свой взгляд от стола, – что в ставку фюрера проникли если не предатели, то трусы. Эти лощеные генералы…

– Не говори глупостей, Арним, – прервал его Крюгер, – у генералов и фюрера цель одна.

– Но тогда почему же мы еще не победили русских? – все более распалялся Данвиц, не отдавая себе отчета в том, что этот его вопрос звучит нелепо. – Шесть недель, максимум два месяца дал нам фюрер для победного завершения этой войны!

– Может быть, тебе известно, как завершить ее хотя бы теперь? – ехидно спросил Крюгер. – Может быть, вы, господин оберст-лейтенант, владеете ключом к немедленной победе?

«Ключ? – мысленно подхватил Данвиц. – Да, почти такой же вопрос задал я тогда в поезде самому фюреру. И он ответил мне не задумываясь. Ответил одним словом: „Жестокость!“ Но разве я не следовал этому указанию? Разве не вешал пленных? Разве не шагал вперед и вперед по колено в крови? Нет, я свято выполнил приказ фюрера. И все же Петербург еще недосягаем…»

– Что же будет дальше? – растерянно промолвил Данвиц.

– Ну, ты снова повторяешь свой третий вопрос, – усмехнулся Крюгер. – Я по нему уже высказался. Могу, однако, добавить: что будет, а вернее, как быть дальше, предстоит обсудить на совещании начальников штабов армейских групп и армий, воюющих на Восточном фронте.

– Бреннеке едет на это совещание? – снова оживился Данвиц.

– Ты догадлив.

– А разве фюрер не может решить этого сам?

– Он хочет выслушать мнение начальников штабов…

Все смешалось в голове у Данвица. Реальность переплеталась с иллюзиями. Испытавший на себе всю силу сопротивления советских войск, всю ненависть советских людей, он не мог не замечать противоречий между замыслами Гитлера и действительностью. Но как только Данвиц отдавал себе отчет в этих противоречиях, иллюзии тотчас же брали верх. Он мгновенно становился прежним Данвицем, верящим в сверхчеловеческие возможности фюрера, в непременное конечное торжество его воли. Даже тот факт, что война, которой, согласно предначертаниям Гитлера, предстояло победоносно завершиться два, максимум два с половиной месяца назад, продолжалась с нарастающим ожесточением, даже это не поколебало слепой веры Данвица.

Он стоял, облокотясь о край стола, обитого зеленым сукном, пытаясь разобраться в хаосе своих мыслей, и не мог. В нем только сильнее закипала злоба.

Это была спасительная злоба, потому что она снова и снова подсказывала Данвицу простейший ответ на неразрешимые вопросы: «Всему виной генеральские интриги! От них не спасся фюрер. От них не убереглись и такие, как Крюгер. В то время как мы проливаем кровь за фюрера, эти тыловые прихлебатели за пять месяцев войны из капитанов превратились в полковников. А спеси сколько! А апломб какой!»

– Послушай, Данвиц, – прорвался опять сквозь размышления голос Крюгера, – наверное, ты сейчас стараешься понять: зачем я тебе все это говорил?

Данвиц вздрогнул: ему показалось, что Крюгер прочел его мысли.

А тот продолжал:

– Не старайся искать сложные причины. Все очень просто. Мы были связаны одной веревкой в Глейвице. Нас связывает и многое другое. – Крюгер развел руки, будто пытаясь объять это необъятное «другое». – Кто знает, как сложатся в дальнейшем наши судьбы. Сегодня я поддерживаю тебя за локоть, а завтра, глядишь, такая возможность появится у тебя. Так вот, сейчас я плачу тебе свой товарищеский долг… – И, приблизившись к Данвицу почти вплотную, перешел на полушепот: – Ты едешь в Растенбург. Не наговори там лишнего. Умерь свое рвение. Спрос на козлов отпущения никогда еще не был так велик, как теперь. А когда есть спрос на козлов, не всегда удается сдобровать и резвым козлятам. Поэтому я хотел тебя… ну, ориентировать, что ли. Ты понял?

– Благодарю, – с недоброй усмешкой откликнулся Данвиц. И, желая изменить тему разговора, спросил: – Значит, мы летим вместе?

– Ты же сказал, что тебя берет Бреннеке? А у меня еще есть здесь дела на день или два. Впрочем, не исключено, что мы встретимся в Растенбурге. Я живу в зоне номер три.

– Тогда прощай, – сказал Данвиц и протянул Крюгеру руку.

Тот задержал ее и переспросил многозначительно:

– Ты все понял? У тебя нет больше вопросов?

– Все, – высвобождая свою руку, ответил Данвиц. – Впрочем, еще один вопрос: ты никогда не видел, как бурят землю?

– Что?

– Как бурят землю… – отрешенно повторил Данвиц. – Буром. Впрочем, прости. Все это не имеет никакого значения. Прощай.

– До свидания. И помни мой главный совет: постарайся остаться в Растенбурге.

– Каждому – свое, – сказал Данвиц и направился к двери.

…На улице было темно и пустынно. Дул холодный ветер. Навстречу Данвицу неторопливо двигалась группа военных. Блеснул луч карманного фонарика. Один из военных отделился от группы и преградил дорогу Данвицу:

– Хауптман Шумахер, комендантский патруль. Прошу предъявить документы.

Данвиц раздраженно просунул руку под борт шинели, вынул из нагрудного кармана кителя свое удостоверение и протянул капитану. За спиной капитана появился солдат, подсветил фонариком.