Рассказы - Семен Юшкевич

Когда она опомнилась, то увидела, что уже миновала ту, всегда оживленную улицу, где в любой час дня можно было встретить знакомых. Тогда она вдруг решила, что пойдет к мужу. И как только она это решила, ей сразу стало легко и перестало мучить сомнение. Она посмотрела на свои крохотные часики в золотом браслете. Было без десяти минут пять.

"Может быть, я его еще застану", — подумала она, и ей страстно захотелось непременно застать его и увидеть, как он от неожиданности обрадуется.

"Я ему скажу, что-то очень приятное, — мечтала она. — Он славный, он хороший, и я счастливейшая женщина".

Это было как раз в ту минуту, когда Петр Федорович, проезжая, увидел ее.

"Только бы застать, — с нетерпеливым волнением говорила она себе, не замечая, что вокруг нее делается, — только бы застать. Мне сейчас нужно сказать ему, что я его очень люблю, даже больше, чем он думает. Это самое важное, — не сознавая своего волнения и не давая себе отчета, почему оно теперь самое важное, продолжала она говорить себе, — ах, если бы застать!"

Она вдруг, невольно, точно ее толкнули, подняла глаза и увидела, что кто-то кланяется ей. Марья Павловна машинально кивнула головой и лишь через секунду с удивлением вспомнила, что это был художник мистик, Малинин, которого она недолюбливала.

Среди художников он был ей самый несимпатичный. Ей не нравилось его широкое, скуластое, со стрижеными усами лицо, всегда блестевшие глаза, мрачность; его голос был ей неприятен. Удивилась же она этой встрече потому, что сегодня днем без всякой причины вспомнила о нем. Если бы она на две минуты позже вышла из дому, то не встретила бы его.

— Как глупо, что я взволновалась, — стала она себя успокаивать, — это простое совпадение. Он ушел, и все кончилось. Не понимаю, однако, почему у меня такая антипатия к нему? Ведь он мне ничего плохого не сделал. И как он не похож на Медведского. Тот прелесть, хотя и дерзок и заносчив.

К мужу ей вдруг расхотелось идти, и она решила взять извозчика и поехать домой. Кстати, и пора уже. К обеду будут гости, надо успеть переодеться.

Она весело, точно от цепей освобожденная, подняла глаза, чтобы поискать извозчика, как услышала позади себя знакомый неприятный голос. Малинин, сняв мягкую черную шляпу, шел за ней и что-то говорил ей в спину.

"Что он говорит, я не понимаю, — думала она, — и зачем это?"

Он поравнялся с ней, и ее внимание невольно привлек его большой палец, отделившийся от шляпы, необыкновенно изогнутый и испачканный синей краской.

"А я не знала, что у него такой палец, и почему он краску не отмоет", — подумала она, подавая ему руку.

Они пошли рядом, он продолжал начатое, а она спрашивала себя, как отделаться от него, не причинив ему обиды?

— …Не знаю, прав я, или нет, — говорил он, — но мне почему-то всегда казалось, что я вам неприятен, и мне, уверяю вас, совестно, что я уступил своему желанию подойти к вам. — Он надел шляпу. — Но я так обрадовался единственному случаю. Выйди я из дому на две минуты позже, этот случай мне не представился бы! Тут простая арифметика, а может быть, и не арифметика, — чуть улыбнулся он… — Однако, если мое предположение верно, — спохватился он, взявшись за шляпу и опять показав палец, — то я могу сейчас же уйти.

— Да, вы правы, — хотелось ей сказать, — уйдите, вы мне неприятны, — но у нее не хватило духа, и вместо этого она легко солгала: "Бог с вами, что вы говорите!"

— Ну, спасибо, если так, — просто сказал Малинин. — Я верю, что вы не способны лицемерить, и на мой, пожалуй, неделикатный вопрос, ответили искренно. Я, видите ли, очень мнительный человек и не совсем в себе уверен, хотя я самолюбив, — другой ваш ответ привел бы меня в отчаяние, и я по заслугам был бы наказан… но это уже к делу не относится, — нахмурился он, досадуя, что говорит не то, что нужно.

Она, однако, поняла, что он хотел сказать и тоже, нахмурившись, молчала.

— Мне это ни к чему, — как бы говорила она своим видом, и теперь, кажется, можно нам сказать друг другу прощайте.

— Видите ли, — произнес Малинин, словно не замечая ее недовольства, — странность всего этого, — он не пояснил чего этого, — мне положительно необъяснима. Я еще днем знал, что встречу вас. Почему знал, не знаю, но знал твердо. Со мной, видите ли, бывали прелюбопытные случаи. Я, представьте себе, однажды вспомнил товарища, с которым, еще будучи гимназистом, расстался, следовательно лет пятнадцать тому назад. До этого дня я никогда не думал о нем, я и фамилию его забыл. Как-то утром, умывшись и держа полотенце в руках, я вдруг, а почему, Бог его знает, вспомнил его фамилию: Голянкин! Вспомнил и обрадовался. Что-то этот Голянкин теперь делает? Дошел ли до степеней известных? Вот бы встретить его! И представьте, в тот же день я встречаю Голянкина на улице. Через пятнадцать лет, как только крепко подумал о нем! Это не кажется вам чудом?

"Он, право, гораздо интереснее, чем я предполагала, — созналась себе Марья Павловна, — и даже лицо у него как будто стало другое".

— Да, это очень странно, — серьезно подтвердила она, — но я отсюда вынуждена сделать вывод, что вы, вероятно, сегодня обо мне вспомнили.

Она невольно покраснела от смущения, почувствовав, что не должна была этого сказать.

"Какая я неосторожная, — пронеслось у нее, — что он подумает обо мне".

— Совершенно верно, — обрадовавшись, ответил он, — это было днем, часа в два…

"То есть тогда же, приблизительно, когда и я о нем вспомнила", — быстро подумала она, опять насторожившись и пряча свою душу.

— Но любопытно не это, не то, что я захотел вас встретить, — быстро проговорил, словно проглотил он последние слова, — дело не в моем желании, о котором я бы мог умолчать, суть в факте. Но и это не самое главное. Важно, чему факты такого рода учат, дороги общие выводы. А учат нас подобные примеры признать, что человек есть ничто, что кто-то нами распоряжается по своему усмотрению, что наша с вами встреча не случайна, как и не случайно даже вот это слово, которое я только что произнес. Нет гордого человека, — с каким-то восторгом в голосе сказал Малинин, — а есть звено среди звеньев. Вечно Единое, Рок, Судьба, зовите, как хотите, по своим кругам ведет нас.

Она подняла глаза на него и вдруг не поверила, что перед ней тот самый Малинин, которого она ни во что не ценила.

Куда делись его скулы? Почему он ей казался несимпатичным?

— Видите ли, — продолжал Малинин…

— Нет, нет, подождите, — прервала она его, — вы говорите рок, судьба. Хорошо, но не Бог, не правда ли, не Бог? — торопилась она. — Оно меньше Бога? Я в Бога верю, но это не то, это помимо Бога, хотя, может быть, с Его ведома. Так вы понимаете? Я много об этом думала, но не могла понять. Вот, например, сделаешь что-нибудь, и вдруг вспомнишь, что уже однажды делала это. С вами бывает? Вспомнишь, и тотчас туман в голове. И еще, и еще, — все торопилась она, — предчувствия, сны…

"Но зачем, зачем я это говорю ему?" — краем мысли спрашивала она себя.

— И меня всегда интересовало, — продолжала она, — как доказать судьбу, как доказать, что то, что случилось, не могло не случиться? Ведь совершившееся происходит один только раз.

"Может быть, рассказать ему свой сон с собаками? — с краю все думалось ей. — Или лучше не говорить? Подожду, может быть и скажу".

— Ну, конечно, конечно, — с тем же торопливым нетерпением ответил Малинин, — ее волнение сообщилось и ему, — это не Бог, а в стороне от Бога, может быть меньше Его, может быть больше, что, однако, нисколько не умаляет Его, — поспешил он ее успокоить. — Я в Бога тоже верю, ужасно верю, но и Вечно Единое, или судьба, или рок, или Непознаваемое так же несомненно. Все, рожденное духом человеческим, несомненно. Но это я в другой раз докажу, — еще больше заторопился Малинин. — Второй ваш вопрос интереснее, и вот какой со мной случай был. Я сидел с товарищами у себя в мастерской. Говорили на мистические темы. Я доказывал нашу, до последних мелочей, зависимость от сил, которых умом мы постигнуть не можем. Меня подняли на смех. Тогда, чтобы разрешить наш спор, я предложил сделать опыт.

— Какой же такой опыт? — спросил один из товарищей.

— А я сейчас при вас выстрелю себе в голову, — ответил я, — и если я не должен был умереть от пули, то никакие физические силы не вызовут выстрела, и я останусь цел.

— А если ты должен был умереть от пули? — рассмеялся второй. — Нет, это глупо, ты несомненно умрешь, наделаешь нам хлопот и, главное, ничего не будет доказано.

— Вы циники, — ответил я, — но я вас не выпущу. Я изменю опыт и доказательность его не пострадает. Я выстрелю себе в руку, и если не должно было быть, выстрела не последует.

— Руку искалечишь, — сказал третий, — брось эту затею.

— Почему же мне не выстрелить, если я твердо верю, что и наш спор, и все его последствия предрешены, — ответил я.