Оправдание крови - Иван Чигринов

Шпакевич теперь понимал, с пожилым человеком необходимо было поговорить сообразно моменту, растолковать ему, что тут к чему, хотя понимал он и то, как непросто было бы сделать это, ведь война сильно пошатнула многих, однако продолжить беседу им не удалось. Внезапно на поляну, где они разговаривали, сидя друг против друга на спиленных пнях, прибежал запыхавшийся посыльный, красноармеец из их взвода, и еще за несколько шагов крикнул Шпакевичу:

— Взводный приказал прибыть вам в расположение роты!

— Когда?

— Немедленно.

— А почему?

— Не знаю.

— Одному или с ним? — Шпакевич кивнул головой на пожилого красноармейца, который торопливо прилаживал пилотку, приминая ее сверху рукой.

— На этот счет ничего не сказано!

Шпакевич неохотно поднялся, почесал за ухом, как бы растягивая время, потом сказал плотнику:

— Вы вот что… Кстати, как вас зовут?

— Тарасом. Тарас Яковлевич.

— Его отец тоже Тарас, — сказал Шпакевич, имея в виду Холодилова. — Так что сыном мог быть.

— А молодой? — повернулся плотник в ту сторону, где чуть вздымалась на могиле земля.

— Студент. Тоже любил поговорить. Я даже подумал — сойтись бы вам раньше, вот наговорились бы, может, и мне объяснять потом не пришлось. Сами бы разобрались, что к чему. Но, как говорится, не судьба. Я вот о чем попрошу вас, Тарас Яковлевич, вы уж тут не бросайте начатого дела. Могилу я почти выкопал. Осталось только дно подчистить. Ну, а…

— Ладно, командир, — взялся за топорище плотник. — Идите уж, раз зовут. Небось не просто так, может, что случилось. А без вас не могут обойтись. Не волнуйтесь. Сделаю тут все в аккурате. Я такой, подвести никого не могу. Раз надо, так надо!

— А то, может, оставить и его? — показал на посыльного Шпакевич.

— Нет, я один управлюсь. Вы скажите только., Имя товарища своего убитого скажите…

— Ах, да. Чуть не забыл. Холодилов. Валентин Тарасович Холодилов.

— Запомнил.

— Так и напишите: «Красноармеец Холодилов Валентин Тарасович, погиб…»

— Говорите, написать? Нет, карандаш первый же дождь размоет. И следа никакого не останется. Жаль, стамески нет Ну да ладно. Ножиком попробую. Словом, не волнуйтесь, все сделаю в аккурате.

Словно предчувствуя, что говорит с человеком последний раз, а может, от обыкновенной признательности, которую хотелось выразить хоть чем-нибудь, Шпакевич крепко пожал красноармейцу руку и быстренько отправился вслед за посыльным, которому не стоялось на месте.

Командир взвода ждал его и начал чуть ли не с порога, хотя никакой вины за Шпакевичем не было:

— Приходил Зимовой, приказал разыскать тебя хоть под землей. Хорошо еще, что не влетело.

— А зачем я понадобился ему? — спросил Шпакевич.

— Если бы ему! А то кому-то в штабе дивизии! Шпакевич подумал, снова вызывает старший лейтенант из особого отдела.

— Так куда мне теперь — сразу в штаб дивизии или к Зимовому?

Взводный пожал плечами.

— Ну, раз приходил Зимовой, значит, к нему и надо. А там уж выяснится.

— Слушай, — сказал Шпакевич, — я там, в лесу, оставил бойца, ну, того…

— А-а, Светличного?

— Да. Так ты его не ругай, если чуть задержится. Могилу он там устраивает.

— Зря ты это надумал, Шпакевич, — покачал головой взводный. — Надо было похоронить своего товарища в братской могиле. Хотя, между прочим… не все ли равно убитому, где лежать? А насчет Светличного, пускай у тебя голова об нем не болит. Ну, давай прощаться. Чую, не вернешься ты к нам. Должно быть, забирают тебя навсегда. А жаль, добрый помощник был.

— Напомога-а-ал я тебе! — разочарованно протянул Шпакевич. — Только числился помкомвзвода.

— Ничего, все мы тут пока что числимся. Главное начнется, как немцы попрут. А они вот-вот соберутся с силами.

Почти то же через какие-нибудь полчаса говорил Шпакевичу и командир роты Зимовой. Напоследок спросил:

— Вещи-то хоть с тобой?

— Какие у меня вещи?

Подошел замполит, средних лет человек с круглым добрым и слегка удивленным лицом. Этот так и вообще в роте был со вчерашнего дня — работал где-то заведующим парткабинетом, пока район не попал в оккупацию. Но поскольку вся рота состояла из людей случайных, а значит, из тех, кого удалось объединить в одно подразделение на сборном пункте, то бойцы и командиры привыкали друг к другу быстро, довольно было перекинуться сочувственным словом да отсыпать в двурогую жестянку щедрую щепоть махорки. Замполита тоже сразу приняли в роте как своего, уже ходил среди взводных анекдот, рассказанный им в первый день знакомства: как осенью через крестьянские полоски торопился заяц и встретил в поле еж». «Куда ты, косой?» — спрашивает еж. «А за тем вот пригорком, — отвечает заяц, — верблюдов холостят». — «Где ты верблюдов у нас видел? Спятил?» — «А мне другие зайцы говорили!» — «Ну, а ты-то чего боишься? Ты же не верблюд?» — «Ну да, а как отрежут причиндалы, так поздно будет доказывать, что ты не верблюд».

И теперь, увидя замполита, Шпакевич почему-то первым делом вспомнил этот анекдот, улыбнулся про себя: ну и мужик, кажется, не из трепачей, а тоже выдумает…

Замполит, видно, почувствовал его улыбку, пошутил совсем по-дружески:

— Гляди, там, в штабе, руководи, да не слишком дерган. Особенно нас с Зимовым…

У Шпакевича, как и у теперешних командиров его, предчувствие было не напрасным: впереди его действительно ожидало задание, которого он и представить не мог.

Из штаба дивизии, куда он добрался вскоре, его направили в политотдел, занимающий избу в этой же деревне, напротив, окна в окна.

В деревенской избе из двух половин за столом сидели трое. Одного Шпакевич узнал сразу, еще со спины, это был знакомый старший лейтенант из особого отдела, хотя уже и переодетый во все военное, а в петлицах вместо трех своих наркоматских треугольников имеющий кубики. Вторым сидел начальник политотдела дивизии. До сих пор на начальника политотдела Шпакевичу привелось глянуть всего разок, и то мельком, когда тот зачем-то наведался несколько дней назад на сборный пункт в Пеклинском лесу. Третьего, присутствующего здесь и сидящего за столом лицом к Шпакевичу, он совсем не знал и даже не догадывался, кто он и откуда, тем более что на одежде его знаки различия отсутствовали начисто. А дело как раз и было в том человеке, командире специального разведывательно-диверсионного отряда, созданного из добровольцев в Москве по инициативе Народного комиссариата государственной безопасности и направленного сюда в расположение дивизии, чтобы отряд мог переправиться через линию фронта. С виду он показался Шпакевичу человеком приятным — хоть и сидел, но заметно было, что ростом высокий, с черной, еще не сильно отросшей бородой, с густыми бровями, с темными цепкими глазами. Нередко встречаются люди, которые свою проницательность пробуют на других, чтобы разгадать затаенные мысли, нагнать страху и этим утвердить себя. Но этот был не таков. Чувствовалось в его проницательности одновременно что-то и острое, и деликатное, словно он боялся зря уколоть человека своим взглядом.

Потом, через несколько недель, когда они будут уже по ту сторону фронта, в тылу у врага, Шпакевич по-настоящему оценит этого замечательного человека и многое узнает о нем от других, особенно от Ерофеева, бывшего инструктора физкультуры одной из бумагопрядильных фабрик Подмосковья: и о том, что командир их кадровый чекист, который восемнадцатилетним пареньком участвовал в Октябрьской революции, разгонял полицию в Бежице и Брянске, и о том, что затем пошел он добровольно на фронт против Юденича, и о том, наконец, что после гражданской войны долго боролся с бандитизмом и контрреволюцией на Украине… А теперь они и откровенно, и тайком поглядывали друг на друга — Шпакевич и его будущий командир; командир спецотряда потому, что собирался предложить Шпакевичу кое-что, а Шпакевич — почувствовав его непростую заинтересованность своей особой. Но первым заговорил старший лейтенант.

— У нас тут новые обстоятельства обнаружились, — начал он издалека. — И вот товарищи хотят послушать, как вы из окружения сюда выходили. Маршрут опишите, разные там мелочи. Словом, попытайтесь изложить все так, как тогда у нас.

Шпакевич насторожился — по опыту знал, если дважды спрашивают об одном и том же, значит, что-то неладно. Но не ответить не мог. Словно собираясь с мыслями и проходя в них свой путь сюда из Забеседья, который пришлось проделать в самую дождливую погоду по немецкому тылу вместе с Чубарем и Холодиловым, Шпакевич прежде всего, конечно, вспоминал, что он уже говорил старшему лейтенанту из особого отдела там, на сеновале. Получалось, что тогда он не слишком-то вдавался в подробности. Говорил все, как было, однако схематично, словно боялся отнять много времени. Между тем командир спецотряда, видно, понял его заминку по-своему и поспешил на выручку.

— Карту читать умеете? — спросил он.