Небесный суд - Стивен Хант

— Того пилота, который выполнял обычное задание, включили в другой список.

— Простое совпадение? — поинтересовалась леди Риддл.

— Модели превосходят все совпадения, мадам.

— Верно, — согласилась глава Небесного Суда. — Большинство людей сказало бы: самое главное, что Гарри Стейв прибегнул к модели.

— К сожалению, для меня это все относительно ново, — призналась Наблюдатель Номер Восемьдесят Один. — И я еще не все до конца понимаю.

Глаза леди Риддл сузились.

— Вы ошибаетесь. Окажите мне одну любезность, милая. Когда ваши коллеги спросят вас, о чем я с вами говорила, скажите им, что я интересовалась наблюдением за квотершифтской границей.

В такой «незначительной любезности» было отказать нелегко. Наблюдатель Номер Восемьдесят Один кивнула, но леди Риддл уже развернулась к ней спиной и зашагала к выходу. Затевается какая-то игра, как говаривал ее старый инструктор. Пространство мониторария показалась ей намного холоднее обычного.

Глава 8

Гримхоупское жилище Уанстэка состояло из нескольких маленьких комнатушек над мастерской, где отверженный паровик ремонтировал механизмы, которые ему приносило местное население.

— Послушать их, я должен распотрошить собственное тело, лишь бы отремонтировать рухлядь, которую они мне приносят, — вот и все, что он сказал в адрес своих клиентов-изгоев.

От Молли не скрылось, как мало людей на улицах Гримхоупа. Да и те немногие, кого можно было встретить за пределами домов, казались унылыми и испуганными.

— Ты все поймешь сама, мягкотелая Молли. Все поймешь сама.

Всю следующую неделю Уанстэк не выпускал Молли из мастерской. Он велел ей присмотреться к людям, что приходили к нему, чтобы, прежде чем выйти на улицу, побыстрее освоиться, привыкнуть к местным обычаям. То же самое касалось и Слоукогса. Паровик явно не спешил делиться новостями через кристаллическую связь, как бывало раньше, когда он общался с контролером на станции «Гардиан Рэтбоун». Похоже, статус осквернителя сделал Уанстэка нечистым для соплеменников во многих отношениях. Слоукогс относился к нему ровно, без видимого презрения, однако отношение паровика к своему злосчастному собрату отчётливо проявлялось в том, что он предпочитал как можно больше времени проводить в другой комнате, отдельно от Уанстэка. Слоукогс упорно занимался натиркой пола и всех поверхностей в комнатах над мастерской; вскоре те начали блестеть редкой для Гримхоупа чистотой.

Все клиенты Уанстэка были какими-то нервными. У Молли возникло ощущение, будто они изо всех сил стараются ничем не выделяться из толпы. Именно такое запуганное выражение ей часто доводилось видеть в глазах самых слабых детей из работного дома. Тех, кого окончательно сломили суровые жизненные обстоятельства. Страстное желание ничем не выделяться, слиться с улицами Миддлстила, стать невидимкой, призраком, лишь бы остаться незамеченным, избежать наказаний и насмешек. Гримхоуп — город изгоев, свободы и необузданного веселья — превратился в печальное, невыразительное место, где все старательно отводят взгляды, не желая быть узнанными.

Находясь в жилище Уанстэка, Молли ощущала нескончаемый шум и сильные запахи Гримхоупа. Лязг станков и машин на фабриках, гудение бесчисленных дымовых труб. Слоукогс выразил страстное желание осмотреть ближайшую фабрику, чтобы понять, что там производят, однако Уанстэк запретил ему покидать мастерскую, а в качестве предостережения указал на группу рабочих в зеленых плащах. Низко опустив головы, они время от времени проходили по улице, скованные цепью. Их охраняли солдаты в красных плащах — надежда и опора нового режима, которых граждане Гримхоупа прозывали «неустрашимыми».

Молли помогала Уанстэку по мастерской, удивляя его прирожденной ловкостью в обращении с механизмами и техническими приспособлениями.

— Скажи, ты никогда не училась у какого-нибудь мехоманта, мягкотелая Молли? — поинтересовался паровик.

Молли рассмеялась в ответ.

— В Миддлстиле семьи платят мастеру за то, чтобы их дети научились у него тому или иному ремеслу и получили хорошую профессию. Там не берут в ученики детей из работного дома.

— Жаль, что мехоманты не проявляют такой избирательности, когда проводят опыты над моими соплеменниками, мягкотелая Молли.

Молли никогда не обсуждала статус Уанстэка — нечестивца в глазах других паровиков. Она не осмеливалась обсуждать подобные вещи из опасения нарушить табу механической расы.

— Именно поэтому ты и живешь здесь?

— Я не такой, как остальные, мягкотелая Молли, — ответил механический изгой. — Король-Пар использует мою зрительную пластину и слуховой орган, когда ему нужно, однако моя модель не соответствует ни одному из исходных чертежей, созданных королевскими архитекторами в Свободном Государстве Паровиков. Там, наверху, ни один мой собрат ни за что не поделится со мной даже жалкой горстью кокса.

— Тебя построили в Миддлстиле? — спросила Молли.

— Я не был построен с нуля, мягкотелая Молли. Меня склепали из частей других паровиков, — ответил Сильвер Уанстэк. — Ваши мехоманты не могут строить нас, хотя и надеются, что когда-нибудь поймут наше устройство, оскверняя тела умерших. Во мне таятся души скончавшихся паровиков, слитые воедино и составляющие мою душу. Предаваясь размышлениям, я слышу их крики. Мольбу выпустить их на волю.

— Но для этого тебе придется умереть.

— Верно, мягкотелая Молли, — согласился Уанстэк. — Вернуться к великой модели. Я ношу в себе собственных предков, и каждый мой шаг увеличивает их бесчестье, но мне страшно умирать. Ведь жизнь так прекрасна, даже жизнь здесь, под землей. Здесь так красивы потолочные бури. Я восторгаюсь полнотой существования. Мне нравятся запахи леса, когда из грибных деревьев вылетают споры и осыпают землю подобно снегопаду. Поэтому я не умираю, а трусливо и одиноко влачу существование, забившись во чрево земли, опасаясь показаться перед своими металлическими собратьями.

Молли зажгла печку в углу комнаты.

— Как же мехоманту удалось отыскать такое количество железных тел?

— Случилось так, что рухнула одна башня, — ответил Уанстэк. — В башне Блимбер-Уоттс отказала пневматика.

Молли чуть не выронила из рук лопатку для угля.

— Сильвер Уанстэк, я там была! Я застряла в башне, и какой-то паровик спас меня.

— Тогда ты все понимаешь, мягкотелая Молли.

— Да, да, теперь понимаю.

— Паровик, который тебя спас, видимо, искал там останки своих железных собратьев, а также тех из них, кто мог остаться в живых, чтобы дать успокоение их душам, прежде чем мародеры разберут на части тела погибших. Клянусь Стилбала-Уолдо, мы как брат и сестра под одним панцирем. Ты должна увидеть мою работу. Тогда ты все поймешь.

Сильвер Уанстэк приблизился к занавеске — за ней оказалась деревянная дверь.

— Пошли!

Вслед за паровиком Молли поднялась по узкой лестнице на чердак. Расположенная там комната была заставлена холстами картин — все работы были черно-белыми и изображали неземные сюжеты. На них можно было увидеть лес, пронизанный хрустальным светом, и одинокую фигуру со скрещенными ногами, сидевшую под огромным грибом. Эта одинокая фигура присутствовала на всех картинах — возле окна, нарисованного снаружи, на фоне дома или на берегу подземного озера.

Молли провела рукой по поверхности одною из холстов.

— Ты всегда используешь одну и ту же модель.

— Она не модель, — отозвался Сильвер Уанстэк. — Я часто вижу ее, правда, с порядочного расстояния. Я даже не знаю, кто она такая. Может быть, тень какого-нибудь создания, погибшего в башне Блимбер-Уоттс. Или призрачный образ мягкотелого мехоманта, который собрал меня, сохранившийся в моей зрительной памяти.

— Эти картины прекрасны, — с искренним восхищением похвалила Молли.

— Насколько мне известно, я единственный паровик, который когда-либо брался рисовать картины, — сообщил ей Уанстэк. — Если мне когда-нибудь хватит мужества расстаться с жизнью, какие-нибудь из этих работ, возможно, переживут меня. Останется какая-то малая часть меня, которая не была похищена из душ моих соплеменников.

Молли поставила последнюю из просмотренных картин на прежнее место.

— Нет ничего позорного в желании жить, Сильвер Уанстэк.

— Моя жизнь не дает покоя трем мятущимся душам, так что у меня нет иллюзий относительно ее цены.

— Судя по всему, ни тебя, ни меня, Уанстэк, родственники не слишком-то жалуют.

— Верно, — согласился металлический живописец. — Тебе, наверно, тяжело приходилось жить в работном доме, без тех, чья модель соответствует твоей.

Молли вздохнула.

— В Сан-Гейте мы старались относиться друг другу так, будто мы одна семья. Но я не могу обманывать саму себя и не стану утверждать, что это было подобно настоящей семье, где тебя любят, а отец и мать готовы все для тебя сделать. Когда я гуляла по улицам Миддлстила, мне нравилось наблюдать за семьями, в которых есть дети. Я наблюдала за тем, как они прогуливаются, держась за руки, как обмениваются любящими взглядами, смеются. Я всегда задавала себе вопрос, почему у меня нет родителей, почему я такая несчастная. Наверно, со мной что-то не в порядке, раз от меня отказались. А почему ты рисуешь только одним черным цветом, старый паровик?