Французов ручей - Дафна дю Морье

– О пиратах я ему уже писала.

– Очевидно, недостаточно убедительно. Если бы он до конца осознал, какая беда нависла над нашим краем и какой опасности подвергается его супруга, он ни на минуту не задержался бы в Лондоне. Будь я на его месте…

– Вы не на его месте, сударь.

– Будь я на его месте, я не отпустил бы вас сюда одну. Без присмотра мужа женщина легко может потерять голову.

– Хорошо, если только голову…

– Повторяю, женщина легко может потерять голову, когда ей угрожает опасность. Сейчас вы, конечно, храбритесь, но стоит вам остаться один на один с пиратом, и вы обязательно разрыдаетесь или упадете в обморок – знаю я эти женские штучки.

– Да-да, вы правы, я обязательно разрыдаюсь.

– Я не стал распространяться при жене – ей вредно волноваться, – но до нас с Юстиком дошли кое-какие печальные слухи.

– В самом деле?

– Некоторые местные женщины… э-э-э… как бы это выразиться… одним словом, попали в беду.

– Что же с ними случилось?

– Народ тут у нас скрытный, лишнего слова не вытянешь. Тем не менее нам стало известно, что эти женщины – все они живут в окрестных деревнях – пострадали от рук пиратов.

– По-моему, не стоит придавать этому большого значения.

– Почему же?

– А вдруг выяснится, что они не только не пострадали, а, наоборот, получили немалое удовольствие? Трогай, Уильям.

Она кивнула ему на прощанье и с улыбкой помахала из окошка затянутой в перчатку рукой.

Карета прокатила по длинной аллее, миновала ухоженную лужайку с павлинами, парк с оленями и выехала на большую дорогу. Дона сняла шляпу и принялась обмахиваться ею, поглядывая на прямую спину Уильяма и посмеиваясь про себя.

– Ах, Уильям, я вела себя ужасно.

– Я так и предполагал, миледи.

– В гостиной было невыносимо душно, а леди Годолфин к тому же приказала закрыть все окна.

– Представляю, как вы мучились, миледи.

– А гости! Один скучней другого.

– Охотно верю, миледи.

– Еще чуть-чуть, и я наговорила бы им грубостей.

– Хорошо, что вы все-таки удержались, миледи.

– Я познакомилась с неким Юстиком и неким Пенроузом.

– Вот как, миледи?

– Оба порядочные зануды.

– Да, миледи.

– Впрочем, это неважно. Главное другое – они, кажется, о чем-то пронюхали. Среди гостей только и разговоров было что о пиратах.

– Да, миледи, я слышал, что сказал его светлость, усаживая вас в карету.

– У них есть какой-то план. Они хотят объединиться и угрожают всех перевешать на деревьях. А самое главное, они догадались о реке.

– Рано или поздно это должно было случиться, миледи.

– Как ты думаешь, твой хозяин знает об опасности?

– Наверное, знает, миледи.

– И все-таки не покидает ручей?

– Да, миледи.

– Он задержался почти на месяц. С ним и раньше такое случалось?

– Нет, миледи.

– На сколько же он останавливался здесь обычно?

– Дней на пять-шесть, миледи.

– Как быстро бежит время! Может быть, он просто забыл, что пора уплывать?

– Может быть, миледи.

– Знаешь, Уильям, я уже неплохо разбираюсь в птицах.

– Я заметил, миледи.

– Я научилась различать их по голосам и даже по полету.

– Это большое достижение, миледи.

– А если бы ты видел, как я управляюсь с удочкой!

– Я видел, миледи.

– Твой хозяин – прекрасный учитель, Уильям.

– Вы правы, миледи.

– Как странно, до приезда в Нэврон я совершенно не интересовалась птицами и никогда не держала удочку в руках.

– Действительно странно, миледи.

– Впрочем, нет… интерес, пожалуй, был, вот только разжечь его было некому, понимаешь?

– Еще бы не понять, миледи.

– Согласись, женщине нелегко одной, без посторонней помощи, одолеть такую сложную науку – я имею в виду ловлю рыбы. И уж тем более научиться распознавать птиц.

– Согласен, миледи.

– Здесь нужен хороший учитель.

– Да, миледи, без учителя никак не обойтись.

– И не просто хороший, но и терпеливый к тому же.

– Терпение – это главное, миледи.

– А кроме того, учитель должен любить… свое дело.

– Что верно, то верно, миледи.

– И тогда, возможно, во время обучения он и сам откроет для себя что-то новое. Талант его станет богаче, разнообразней, заблещет новыми гранями.

И оба они – и учитель, и ученик – смогут чему-то научить друг друга.

– Истинная правда, миледи, лучше не скажешь.

Ах, что за умница этот Уильям! Все понимает с полуслова. Ни упреков, ни осуждения – ну просто добрый, снисходительный исповедник!

– Что ты сказал в Нэвроне, Уильям?

– Сказал, что вы задержитесь у его светлости на ужин и приедете позже.

– А как же лошади?

– Не беспокойтесь, миледи, лошадей я оставлю в Гвике, у приятеля.

– Приятелю ты тоже сочинишь какую-нибудь историю?

– Разумеется, миледи.

– А где я смогу переодеться?

– За деревом, миледи, если не возражаете.

– Какая предусмотрительность! Может быть, ты уже и дерево выбрал?

– Да, миледи. Я даже имел смелость сделать на нем пометку.

Дорога круто свернула влево, к реке. За деревьями блеснула вода. Уильям остановил лошадей. Выждав немного, он поднес руку ко рту и крикнул, подражая чайке. Из прибрежных кустов тотчас же послышался ответный крик. Слуга повернулся к хозяйке:

– Вас ждут, миледи.

Дона вытащила из-за сиденья старое платье и перекинула его через руку.

– Ну, показывай, какое дерево ты выбрал?

– Вон тот дуб, миледи, самый широкий и раскидистый.

– Уильям, тебе не кажется, что я сошла с ума?

– Кажется, миледи.

– Ах, Уильям, если бы ты знал, какое это приятное состояние.

– Я догадываюсь, миледи.

– Становишься вдруг такой счастливой, такой беззаботной – как бабочка!

– Понимаю, миледи.

– Рассуждаете о бабочках?

Дона обернулась – перед ней стоял француз. В руке он держал веревку и, зажав в зубах один конец, привязывал к другому крючок.

– Как вы неслышно подкрались!

– Давняя привычка.

– А мы тут с Уильямом разговорились…

– Я слышал – о бабочках. А почему вы считаете, что бабочки всегда счастливы?

– У них такой беспечный вид. Кажется, что им ничего не нужно от жизни…

– Только порхать и кружиться на солнце?

– Да.

– И вы тоже хотите быть похожей на бабочку?

– Да.

– Тогда побыстрей переодевайтесь. Ваш наряд вполне уместен в гостиной лорда Годолфина, но совершенно не подходит для порхания по лугу. Жду вас в лодке. Клев сегодня отличный.

Он повернулся и пошел к реке. А Дона спряталась за раскидистым дубом и, улыбаясь про себя, принялась стягивать шелковое платье. Прическа ее растрепалась, локоны упали на лицо. Закончив переодевание, она подошла к Уильяму, который стоял, отвернувшись, рядом с лошадьми, и отдала ему платье.