История «Солнечного Ветра» - Юлия Маркова

настолько они нам все злые на кровожадную американскую демократию. Раненым предстоит долечивание, а потом перед ними встанет простейшая дилемма: или возвращение в родной мир через советский плен, или поселение в бывшем Царстве Света в ранге квалифицированного пеона, имеющего возможность выслужить себе гражданство. С медперсоналом примерно так же. Или эти врачи и медсестры работают по специальности в моих новых владениях, обеспечивая медицинской помощью людей, не чужих им по крови, или толпой идут на… то есть в советский плен. И опять же за их судьбу в подобном случае я не отвечаю — если что, рвать на себе волосы и проситься обратно будет уже поздно.

И вот теперь то же самое опускание янки в позу на четыре кости предстоит проделать на европейском театре военных действий, только масштаб и брутальность событий будут в несколько раз превосходить корейский вариант. Именно поэтому требуется предварительно согласовать свои действия с будущими командующими фронтов и направлений, внушив им, что если они хорошо будут делать своё дело, то победа будет неизбежна, а все остальное — это моя сфера ответственности.

А вот и хозяева сего места показались из двери здания штаба: заинструктированный Сталиным командующий западным направлением маршал Жуков, вполне узнаваемый в своей исторической монументальности, и герой Сталинградской битвы, командующий ГСОВГ генерал армии Чуйков. «Стилеты» неподвижно зависают в воздухе на высоте примерно двадцати метров (ещё один шок для местных обитателей), а «Святогор» мягко опускается на плиты плаца. Приехали.

На челноке открывается кормовой люк, и я с сопровождающими выхожу наружу. По правую руку от меня — генерал Бережной, теперь выглядящий как невысокий энергичный худощавый мужчина чуть старше средних лет, а с другой — омоложенный до возраста примерно сорока лет маршал авиации Покрышкин из семьдесят шестого года, с начала операции «Тополиный пух» вступивший в права командующего авиагруппой «Неумолимого». Генерал Бережной находится при мне пока лишь в качестве консультанта, а вот маршалу Покрышкину предстоит вместе с местными коллегами вдрызг урабатывать обнаглевшую американскую борзоту до состояния «никто никуда не идет». И на это он способен получше иных прочих.

При нашем появлении Жуков и Чуйков неторопливо спускаются по ступенькам, с таким расчетом, чтобы наша встреча произошла в двух шагах от крыльца, чтобы, значит, этикет встречи равных был честно соблюден и не было ущерба ничему самолюбию. Сошлись, пожали друг другу руки, при этом я представил своих спутников, указав, из какого года они происходят, чем вызвал немалое удивление.

В ответ Жуков, окинув взглядом нашу компанию, произнёс банальную фразу:

— Так вот вы какой, товарищ Серегин… И ведь по внешнему виду совсем нельзя сказать, что вы какой-то там Галактический император…

Я тут же парировал:

— А по вашему внешнему виду, товарищ Жуков, совсем не скажешь, что вы находитесь в полушаге от опалы и расстрела. Если с вашими куркульскими наклонностями Хозяин уже смирился, то поддержка, даже косвенная, задуманного гражданином Хрущевым государственного переворота находится уже по другую сторону добра и зла. Да, именно так. Товарищу Сталину уже известно, что сразу после его смерти вы безоговорочно поддержали режим хрущевщины и были его верной опорой со стороны армии до самой своей отставки в пятьдесят седьмом году, но добились только опалы по обвинению в бонапартизме и антипартийной деятельности. Но только не надо меняться в лице. Я уже сказал вашему Хозяину, что негоже разбрасываться маршалами Победы, как и такими гениальными менеджерами, как товарищ Берия.

— Лаврентий у вас? — торопливо спросил Жуков.

— Да, — ответил я, — у меня. И хоть грешен он по самую маковку, среди этих грехов пока нет ни одного, который нельзя было бы ни отслужить, ни отмолить — а работы у меня столько, что хватит десятерым таким, как Лаврентий. Военный трибунал за соучастие в попытке государственного переворота приговорил гражданина Берия к высшей мере наказания через расстрел, и тут же, с учетом заслуг в укреплении обороноспособности Советского Союза заменил смертную казнь пожизненной ссылкой в другой мир без права возвращения. С вами будет почти то же самое, только вместо приговора трибунала будет прикомандирование к моей армии приказом товарища Сталина (примерно так же, как Рокоссовского командировали в Польшу), а запрет на возвращение будет негласным. Но сейчас об этом говорить преждевременно. Вот доведете Советскую армию до Ламанша и Гибралтара, омоете сапоги в водах Бискайского залива и Северного моря, впишете в свой послужной список ещё и разгром американских империалистов — вот тогда можно будет решать вопрос с вашим переводом.

— А там у вас что? — напуская на себя деланное безразличие, спросил маршал Победы.

— А там у вас будет работа по специальности, — ответил я. — Конец двадцатого и начало двадцать первого века — это весьма бурное время, полное кровопролитных локальных конфликтов и необъявленных войн. А потом, когда мы решим тут все задачи, наша дорога будет лежать к звездам — там тоже есть враг, которого следует сперва победить и вынудить к капитуляции, а потом подвергнуть инверсии и перевоспитанию, ибо таков путь моей Империи. Но сейчас об этом говорить тоже преждевременно, решение текущих задач — в первую очередь.

— Тогда идемте, товарищи, — резко сказал Жуков, — и в самом деле, время не ждет.

Пять минут спустя, кабинет командующего ГСОВГ

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский, император четвертой Галактической Империи

В кабинете Чуйкова за плотно закрытыми массивными двойными дверями тишину нарушало только тихое тиканье напольных часов.

Когда мы все вошли в кабинет, Жуков вдруг резко развернулся и сказал:

— Товарищ Серегин, вот стоит товарищ Бережной; я точно уверен, что никогда его прежде не видел, ибо всех генерал-лейтенантов Советской армии я знаю наизусть, но почему то он кажется мне смутно знакомым, и чем дольше я на него смотрю, тем больше я в том уверен. Почему так?

Мы с Бережным переглянулись. А Жуков-то оказался не таким простым толстокожим солдафоном, каким кажется на первый невнимательный взгляд.

— Дело в том, — сказал я, — что товарищ Бережной — это не совсем обычный генерал-лейтенант. Из своего две тысячи двенадцатого года его сущность сначала была откопирована в четырех экземплярах в миры русско-турецкой, русско-японской, Великой Отечественной войн и Октябрьской революции. Там полковники Бережные во исполнение присяги воевали за Россию, во всех её вариантах, дослужились до генерал-лейтенантов, прожили долгую жизнь и померли в своей постели в окружении детей и внуков. В Чертогах Творца Всего Сущего, иначе ещё называемых раем или загробным миром, эти четыре сущности соединились в одно целое, а потом были направлены Свыше мне на укрепление кадрового состава. В Великую Отечественную Войну тогда ещё