Кровавый Новый Свет - Владимир Поляков

Воспитание, хм, соответствовало, хотя бы минимально необходимые знания также присутствовали. Иначе не было бы ни Изабеллы Католички, ни Катарины Сфорца, ни Жанны д’Арк, в «пролетарское» происхождение которой ну вот ни разу не верилось даже там, на рубеже тысячелетий. Тут и вовсе имелись пускай не официальные документы о её истинном происхождении, но недвусмысленные намёки о самом что ни на есть благородном — пусть лишь с одной стороны — происхождении девицы. Это потом, как я полагаю, затерялись, а то их и вовсе подчистили по неким причинам.

Приятно поговорить с близким человеком, да в хорошей атмосфере, да отвлекаясь от крупных и мелких хлопот. Увы, всё хорошее рано или поздно заканчивается.

— Отдохнули, поговорили о приятном, теперь пришла пора возвращаться к темам иным.

— От которых пыточными камерами несёт. Я верно угадала, брат?

— Скорее поняла, сестра, — вздыхаю, попутно разводя руками. Дескать, не мы такие, просто жизнь любит напоминать о разном не слишком приятном. — Оттягивай, не оттягивай, но придётся, вооружившись допросными листами, подробными и экстрактом, самим спуститься в места ни разу не приятные всем пяти чувствам. Иные вопросы другим задать не поручишь — они просто не смогут их правильно сформулировать, толком не понимая сути. Остаёмся только ты да я, да мы с тобой.

— Эстет ты, К… коронованный.

Чуть было не произнесла слово-прозвище из того, прежнего мира, но сдержалась, как и всегда. Не первый год здесь, да и просто опытная, битая жизнью. Это она ещё относительно расслабившаяся, понимающая — тут, в 1503 году, просто нет причин параноидально следить за каждой фразой и уж тем паче словом. Произнеси она что угодно, пусть предельно странное и непонятное — даже люди из близкого круга нас двоих, представителей императорского рода, сочтут лишь маленькими чудаковатостями. Их, этих странностей того или иного калибра, у аристократии в целом и коронованных особ в частности всегда хватало. И отнюдь не все из них являлись безобидными, к слову то говоря.

— Есть такое дело. Не люблю я не столько кровь, сколько грязь, атмосферу боли и отчаяния, сломанных телом и особенно духом людей. Там, увы и ах, сломанные.

— Не уверена, что до конца. Палачам не всегда отвечают на незаданные вопросы.

— Вот и нужно их задать. Проклятье! Ладно бы недобитки из доминиканцев там и прочих фанатиков, либо «добрые друзья» под знаком джихада и прочих знамён с полумесяцами. Тут иное.

— Скорбные на все головы любители вырезать сердца, — презрительно фыркнула королева Египта.

— Жертвы там все… кроме малой части обезумевших от постоянно льющейся крови жрецов, — поправляю Изабеллу. — Впрочем, это ничего не меняет. Эх!

— Ну давая я одна схожу. У меня шкурка в таких делах прочнее.

— Тебя бы вообще туда не брать.

Усмехается и одновременно изображает оскорблённую невинность. Дескать, у ребёнка конфетку отобрать пытаются. Ну-ну! Не-ет, эту особу удержать от чего-либо вообще малореально, что она доказывала как там, так и здесь. Плевать ей на сложности именно в этом времени, ухитрилась не головой прошибить, но проскользнуть в едва заметные щели в каменной кладке. Ладно я, меня то убеждать ни в чём не требовалось. Ладно «молодое поколение» из собственно Борджиа и нашего ближнего круга, которое оказалось в достаточной мере пластичным и мною «перекованным». Так она ещё и «отца» ухитрилась заболтать и убедить, что лично она, его старшая дочь, должна «догнать и перегнать» младшую, причём не следовать непосредственно по пути Лукреции, а проложить путь свой — немного похожий, но именно что немного, а не отличный лишь отдельными штрихами. Вот и не смог любящий «папаша» отмазаться от данных слов, озвученных не тет-а-тет, а в присутствии то меня, то Лукреции, то сразу нескольких членов рода.

Хитрюга. Впрочем, в том числе потому она и стала собой, в том числе за это её и ценю. Вот и сейчас понимаю — попрётся в допросную и будет командовать, контролируя то, в чём меня с самых давних пор превосходит — искусство допроса. И плевать её, является ли оно полевым вариантом, по факту банальным «потрошением», классическим допросом третьей и очень третьей степени, психологической ломкой, либо сочетанием всего и сразу в одном флаконе.

— Ладно, Белль, хорошее пока временно в сторону, пойдём в сторону необходимого.

— Тогда лучше поедем, — улыбнулась та.

— В тебе как, кофе и вино не взбунтуются?

— Я привычная, — не ведётся на подколку коронованная особа. — А твоему императорскому величеству стоит почаще в седле бывать. Смотри, поспорю на «кто быстрее до замка доедет», будешь знать!

— Сдаюсь, — поднимаю руки в притворном ужасе. — Будь по твоему. Обратно на лошадях.

Глава 3

1503 г, октябрь-ноябрь, Рим.

Истошные крики до сих пор звучали у меня в голове. Пускай они по факту прекратились уже давно, но память о них, она просто так не проходит, требуется время. Не-на-ви-жу принимать участие в такого рода допросах. Медленное, расчётливое, вдумчивое выжимание из объекта всего, вплоть до последней капли. Ощущение неприязни к самому себе за то, что приходится этим заниматься, но вместе с тем осознание, что абы на кого подобное просто не переложишь И дикое облегчение в момент, когда понимаешь — всё, конец, финита, больше не нужно заниматься этой мерзостью.

Сижу в «комнате отдыха», вовсе не в одной из допросных камер с закрытыми глазами. Вдох. Затем выдох. Ещё вдох, снова выдох. Хочется подумать о чём-то хорошем. Но до чего же это сложно. Немного помогает разве что массаж плеч, который делает Изабелла. Массажистка не боги весть какая, но у меня и напряжения мышц нет, просто желание расслабиться, отодвинуть в сторону недавние события.

— Говорила же, лучше я сама…

— Никак не могу привыкнуть к перекладыванию особо тяжелых грузов на плечи близких. Особенно если эти самые близкие — девушки.

— Балбес! — и лёгкий подзатыльник. Мы с тобой разные. Тяжелое для тебя переносимо для меня. Или наоборот. И слабости друг друга кажутся такими необычными.

— Зато понимаем их и уважаем право каждого на сильные и слабые стороны.

Не вижу, но чувствую, как Изабелла улыбается. Однозначно вспоминает всё пережитое, от момента. когда впервые стали работать вместе и вплоть до нового этапа, уже в совершенно другом мире и в иную эпоху. До предельной степени друг к другу притёрлись, порой даже говорить не обязательно, слова лишь подтверждают и так очевидное. Как сейчас.

— Он рассказал всё.

— Всё известное такому как он.

— А знал он немало, — чеканит Белль. — Теперь нужно добраться до знающих ещё больше.

Киваю. Дескать, непременно доберёмся. Не можем не добраться. Ведь это