Радикальная война: данные, внимание и контроль в XXI веке - Matthew Ford

работают. Другой стороной новостей были очевидные признаки хаоса и беспорядка по всей стране. Хотя в Белом доме утверждали, что не могли предвидеть беспорядки, возникшие после оккупации, на сайте New York Times подготовка администрации была охарактеризована как "план беспорядка".

Олицетворением стратегического провала Америки стало решение ВМС убрать политических аколитов Саддама Хусейна с постов в иракском правительстве и армии. Это решение о дебаасификации вызвало отторжение у суннитской общины, которая была главным бенефициаром использования Саддамом партии Баас для управления религиозными разногласиями в Ираке. Распустив иракскую армию, американцы "создали 450 000 врагов на земле в Ираке". Эти бывшие военнослужащие владели оружием и, не имея работы, не могли содержать свои семьи. В последующие годы, когда в Ираке вспыхнуло межконфессиональное насилие, а американцы ответили на него еще более жесткой тактикой, пресса изо всех сил старалась рассказать историю, которая бы вписывалась в традиционные представления о войне. В результате все большее количество людей, пытавшихся навести порядок, оказывались в ситуации, когда те, кто был готов применить еще более девиантные формы насилия, оказывались не в состоянии справиться с ними. Неспособность американцев учесть социальные и религиозные разногласия в Ираке послужила причиной гражданской войны, которая продолжалась в Ираке следующие полтора десятилетия.

Однако, когда речь заходит о войне и медиа, политические и военные решения представляют собой лишь один аспект истории. Не меньшее значение имеют изменения, происходившие в области медиатехнологий и более широкой информационной инфраструктуры. В этом отношении важно отметить, что эпоха вещания, связанная с МСМ, все больше и больше пыталась диктовать, как сообщать новости. До наступления эры смартфонов и социальных сетей основным средством передачи сообщений, которые не вписывались в студию войны, был веб-блог. Майкл Йон, бывший "зеленый берет" из спецназа США, сыграл здесь важную роль. Предлагая контрнарративы официальным отчетам или сообщениям журналистов, внедренных в вооруженные силы, блог Йона был особенно важен для публикации punctum of war, раскрывая впечатление о войне, которое MSM в противном случае не желала обсуждать.

К 2010 году блоги начали вытесняться смартфонами и социальными сетями. Внезапно пользователи получили возможность транслировать контент через Интернет, не обращаясь к традиционным вещательным компаниям MSM. Это дало возможность любому человеку участвовать в публикации контрпропаганды, противопоставляемой правительствам или вещательным СМИ. По сути, пунктум войны стал нормой в противовес трансгрессивному, определяя то, как будут пониматься последующие войны. Но хотя блики социальных медиа делают опыт войны всегда немедленным, захватывающим и зрелищным, управляемым алгоритмами доминирования внимания, это отвлекает от других форм и мест войны или закрывает их. Радикальная война, как мы ее представили выше, "радикальна" не только по масштабам и последствиям взаимосвязанных трансформаций в медиа, технологиях и инфраструктурах, но и потому, что они, как представляется, выводят войну в открытое пространство и в то же время обеспечивают прикрытие для ее ведения.

Если пунктум войны сегодня является скорее нормой, чем исключением, то война в Украине представляет собой хороший пример того, где сейчас существует Радикальная война. Ибо именно на Украине ажиотаж по поводу связности и заразительности - давнее предположение медиаисследований о связи между знанием и действием - терпит крах. Логика "соединительного поворота" (Hoskins 2011a, b) - внезапного изобилия, повсеместного распространения и непосредственности цифровых медиа, коммуникационных сетей и архивов - наиболее показательна в своих разломах, пробелах и молчании.

Война России против Украины была необъявленной, личность противника - непрозрачной, а конфликт велся солдатами без формы. Но это не война в условиях широковещательных СМИ. Скорее, это скрытая/завуалированная война: видимая, но не видимая, известная, но не известная. Вместо того чтобы осветить эту войну, ее причины и последствия для наблюдающего мира, постоянное проникновение плотных цифровых сетей, социальных сетей, телевизионных станций и прессы, будь то глобальной, региональной или местной, стало источником непрозрачности. Эта непрозрачность, в свою очередь, стала самым важным оружием войны.

Например, неотъемлемой частью военной кампании России против Украины и Крыма стало использование армии троллей для распространения страха, пропаганды и дезинформации (Померанцев, 2019). Частично это включало создание фальшивых аккаунтов в социальных сетях и заманивание украинцев для распространения фальшивых новостей с целью создания путаницы. Так, в одном из интервью бывший сотрудник пресс-службы одной из украинских военизированных группировок рассказал о том, как их оператор Артем (уязвимый и страдающий от посттравматического стрессового расстройства после опыта съемок в бою) подвергся манипуляциям со стороны россиян, использовавших социальные сети. В этом примере сотрудник российской Федеральной службы безопасности (ФСБ) назначил себя модератором группы в Facebook, создав пятнадцать новых аккаунтов (смесь людей и социальных ботов), которые выглядели вполне доброкачественными и содержали вездесущий мем #emergencykittens. Эти аккаунты добавили Артема в свою новую группу, а затем лайкнули несколько постов Артема и написали дружеские и поддерживающие сообщения.

Со временем группа вошла в доверие к Артему настолько, что он стал репостить материалы, критикующие военизированную организацию, на которую он якобы работал, что в итоге привело к его увольнению с работы. Главная проблема Facebook, по словам пресс-атташе, рассказывающего об этой истории, заключалась в том, что материал "распространялся слишком быстро, без какого-либо анализа". Надежность модератора ФСБ эффективно повышалась благодаря критической массе других членов или связей и последующему процессу "лайк", "ссылка" и "поделиться". Артем был завербован в замедленном темпе и в группе, которая казалась подлинной и легитимной, но его подвела скорость обмена ссылками и уверенность в том, что тем, кто поставляет ему информацию, можно доверять.

В этом процессе машинный и человеческий механизмы работают сообща, создавая, по сути, альтернативную реальность, войну в/видимую. Таким образом, как объясняют Надежда Романенко и др. :

Сначала тролль публикует что-то. Затем множество других троллей начинают его лайкать, комментировать и репостить. Алгоритм Facebook воспринимает это как интерес живых людей к этому посту, который начинает появляться в новостных лентах НЕ-троллей, случайно подружившихся с троллем. Если пост оказывается успешным, его начинают репостить обычные люди, а затем и журналисты. По такой же схеме продвигаются видеоролики на YouTube.

И здесь мы имеем триумф цифрового внимания и войны "лайков" (Singer 2018). Информация отмывается через множество ботов и реальных аккаунтов. Это может быть использовано для усиления пропаганды таким образом, что армии троллей прикрываются легитимностью, даже когда они провоцируют пользователей социальных сетей на участие в трендах (Patrikarakos 2017).

Но это не только информационная война между конкурирующими группами или врагами. Напротив, Украина серьезно пострадала от токсичной медиаэкологии, в которой СМИ воюют сами с собой. По словам Натальи Лигачевой, главного редактора НПО "Детектор Медиа": "Идет война между теми журналистами, которые поддерживают власть, и теми, кто ее критикует. В результате люди перестают чему-либо верить... Идет информационная война внутри медиасообщества, особенно в