Всё о Кыше, Двухпортфелях и весёлых каникулах - Юз Алешковский

— Вы — Плевако! — заявил громко Лавров дедушке Кольки.

Затем Кроткина задала Рудику вопрос, есть ли у него деньги на подписку. За Рудика ответил его старший брат:

— Деньги есть. Отложенные на кинокамеру.

В своём последнем слове Рудик сказал, что он сам не знает, как постепенно втянулся в кражи, и попросил разрешения вместо «Весёлых картинок» оформить подписку на «Спортивные игры». Ещё он пообещал исправиться.

— А зачем же вы брали чужую «Московскую правду»? — опять спросила Кроткина.

— Там кроссворды, — ответил Рудик.

После совещания Рудика обязали подписаться на газеты и журналы в трёхдневный срок. Было также решено написать в нашу школу о случившемся.

После суда папа остался во дворе поговорить с соседями, а я побежал домой.

И когда я вспоминал, каким взглядом скользнул по мне Рудик после чтения приговора, на душе у меня становилось холодно и пусто…

Глава 35

Мы с Кышем вышли погулять. Было тепло, и жильцы у подъездов всё ещё обсуждали приговор.

Вдруг Кыш дёрнул поводок. Я увидел вышедших из-за угла брата Рудика и Геру и хотел отойти подальше, но Кыш заупрямился и рвался к Гере, как будто это не она хотела разорвать его недавно на части. Гера тоже увидела Кыша, но не залаяла с яростью и даже не зарычала. Она посмотрела на брата Рудика. Он улыбнулся и сказал:

— Поиграй, поиграй, не бойся.

Они подошли совсем близко к нам.

Кыш, позабыв обиды, опять завилял хвостом так, что, теряя равновесие, заваливался из стороны в сторону.

Гера, тихонько взвизгнув, припала на передние лапы, приглашая Кыша к игре, но я резко отдёрнул его и хотел увести домой. Я не мог забыть обиду.

Кыш обернулся, посмотрел на меня и сказал:

«Эх ты! Она же не хочет кусаться!»

И я подумал, что нехорошо быть злопамятным. Тут мне самому надо учиться у Кыша. И правда, что не собаки виноваты, если они злые и неблагородные, а хозяева. Вон брат Рудика совсем другой человек, и Гера не рявкает, а хочет играть.

Я отпустил поводок, Кыш бросился к Гере, и не успели мы оглянуться, как у наших ног собаки подняли весёлую возню.

Гера рычала от досады и головокружения, когда Кыш, маленький и быстрый, носился вокруг неё и юрко проскакивал под животом. Но рык её не был злым.

Зато, выбрав момент, изловчившись, она лапой сбивала Кыша с ног. Он валился на спину, смешно дрыгал ногами, а Гера не давала ему подняться. И по-моему, Кыш закатывался от хохота: ему было щекотно.

Они бы ещё долго играли, если бы мама не крикнула с балкона:

— Алёша! Кыш! Домой!

Мы с братом Рудика с трудом оттащили собак друг от друга, и я повёл недовольного, упирающегося Кыша домой.

Глава 36

У меня накопилось за день много вопросов, и я стал задавать их папе. Я спросил, что такое вакуум, который приснился папе этой ночью.

— Это пространство. Например, графин, из которого выкачали весь воздух, — сказал папа и взглядом пристыдил меня за то, что мне неизвестна такая простая вещь.

— А что осталось в этом пространстве, когда выкачали весь воздух? — спросил я.

— Ничего, — ответил папа.

— Как это — ничего? Ни одногошенького атома?

— Да! Представь себе — ничего! Пустота!

— Нет. Так не бывает! — заспорил я. — Вот выкачали мы воздух из графина. До конца. А что внутри? Ничего? Но я же его вижу! А раз я вижу это ничего, то, значит, он не ничего, а чего, потому что ничего увидеть нельзя! — (Папа растерянно смотрел на меня.) — Чем запутывать зря, сказал бы уж сразу, что вакуум — военная тайна и про это нельзя рассказывать.

— Да… вакуум — военная тайна, — сказал папа, ладонями сжав виски. — Но не государственная, а всемирная. Более того: это тайна Вселенной.

— И что же, мы её никогда не разгадаем?

— Вполне возможно, — сказал папа.

— А зачем же тогда учиться, если мы её никогда не разгадаем? — удивился я.

— Кто тебе сказал, что не надо учиться? — крикнул папа, вскипев, и на его крик прибежал, угрожающе рыча, Кыш. — Наоборот, надо учиться и учиться! Если бы человек не учился, мы бы жили не в кирпичном доме, а в однокомнатной пещере, без всяких удобств! Мы ходили бы в шкурах, а не летали бы на реактивных самолётах. И не смогли бы разгадать сотни тайн природы! Тебе это ясно? И таким лентяям, как ты, не удастся заставить человечество стоять на месте! Никто не позволит! Есть ещё вопросы?

— Кто такой Плевако? — спросил я, обидевшись, потому что не собирался заставлять человечество стоять на месте.

— Плевако был великим русским защитником, — сказал папа, успокоившись. — Он боролся с царскими судьями. Ясно?

— Ясно. А кто был сильней как борец — Плевако или Поддубный? И в каком весе боролся Плевако? — спросил я.

— Марина!.. Марина! — застонав, позвал папа маму.

— Что случилось? Что с тобой? — испуганно крикнула мама, прибежав из кухни.

— Объясни нашему сыну разницу между Плевако и Иваном Поддубным. У меня больше нет сил, — попросил папа, растирая виски ладонями.

Мама спокойно объяснила мне, что Плевако защищал обвиняемых, как дедушка Зайончковский. Он, как Поддубный, клал в суде на лопатки жестокость, несправедливость и судебные ошибки.

Я сразу всё понял и стал раздеваться. Но в этот момент зазвонил звонок и залаял Кыш.

Глава 37

Папа открыл дверь.

— Простите, что поздно. Здравствуйте. Я давно собиралась побывать у вас, — услышал я и с ужасом узнал голос Веты Павловны.

Значит, она только сделала вид, что простила меня, а сама пришла жаловаться на меня и на Кыша!

Раздеться, лечь и притвориться спящим было уже поздно. Я вышел поздороваться. Мама тут же попросила меня удалиться в кухню заваривать чай на маленьком огне. И пока я его заваривал, Вета Павловна обо всём успела поговорить с папой и мамой.

Пить чай она не стала, потому что спешила к Снежке. Папа проводил её до остановки и вернулся какой-то совсем грустный и ворчливый. Он ворчал, что зря купил щенка, который отнимает у меня время, но я понял, что Вета Павловна не рассказала, как я принёс в школу Кыша.

Папа топнул на него ногой, споткнулся о мои резиновые сапоги и грозно пообещал маме навести порядок в нашем запутанном хозяйстве.

Мама терпела, терпела ворчанье папы и наконец сказала:

— Пойдём подышим свежим воздухом!

— Я только что им