Кости Авалона - Фил Рикман

— Конечно, это не так, Робби.

— Значит, только во мне?

— Ложись.

— Джон, это место… ужасное место и…

— О каком месте ты говоришь?

— Оно холоднее, чем ночь. Холоднее самой ледяной ночи.

Мелкая дрожь снова промчалась по его телу, словно его ударило молнией. Он закивал головой, крепко сжал зубы и съежился под одеялами. На раскрасневшихся щеках блестела влага.

В комнату вошел Ковдрей, владелец трактира. Он принес кувшин и чашу на деревянном подносе.

— Сидр. Не так много хворей, с которыми не справился бы добрый яблочный сидр.

Я кивнул ему в знак благодарности. Ковдрей поставил поднос на пол рядом с кувшином для воды и напряженно попятился к выходу. Его реакция вполне объяснима: кто знает, какую еще заразу мог привезти сюда житель Лондона из этого грязного, многолюдного города?

— Страшные сны, Джон. — Дадли высунул руки из-под одеял, чтобы взяться за голову. — Проклятые страшные сны.

— Сны ничего не значат, — возразил я.

Конечно, я знал, что это неправда, но все-таки верил, что значение их часто бывает затемнено.

— Да если б то были сны, — сказал Дадли.

— У тебя просто жар. — Я обратился к Ковдрею: — Тут имеется лекарь?

— Раньше был, — ответил трактирщик, — да только он умер.

Дадли горько рассмеялся в ладони.

— Есть два лекаря в Уэльсе, при соборе, — добавил Ковдрей. — Настоящие доктора. Один учился в Лондоне. Длинная мантия, надевает маску и все такое. Можно послать за ним кого-нибудь из моих сыновей. Думаю только… придется вам заплатить.

— Цена не имеет значения. — Я бросил на него твердый взгляд. — Но время важнее. За кем бы вы послали, если бы заболел кто-то из ваших?

— Я стараюсь не болеть, сэр.

— Вы понимаете, о чем я говорю.

Его губы сжались от напряжения. Снова эти лондонцы, наверное, думал он. А кому из лондонцев вы можете доверять, не опасаясь, что они не выдадут вас властям за то, что вы прибегли к лечению с помощью магии?

— Сэр Питер Кэрью, — спросил я, — еще здесь?

— Уехал. Уж больше часа назад, вместе со своими людьми. Прежде, чем стало известно о болезни мастера Робертса.

— Хорошо. Помогите мне. Ведь вы не послали бы в Уэльс, если бы заболел кто-то из вашей семьи?

Он не ответил. Я налил в чашу немного сидра и принюхался к напитку.

— Думаю, надо немного разбавить водой. У него и без того уже достаточно помутился разум. Если, конечно, вашу воду можно пить.

Ковдрей принял кувшин и застыл, разглядывая поднявшийся со дна мутный осадок.

— Есть у нас один человек. Хорошо знает травы.

— Хороший?

— Не жалуемся.

— Далеко?

— На холме Святого Бениния. Минуты две ходьбы, наверное.

— Так чего же мы ждем?

Я, разумеется, ожидал увидеть местного знахаря. Тайного целителя, который унаследовал потомственные знания трав и растений. Впрочем, мой приятель Джек Симм едва ли пожелал бы такой известности в Лондоне. Ибо там лекарей подобного сорта травили, как зверей. Длинноносые нюхатели мочи, вооруженные грамотами Королевской медицинской школы, не давали им жить спокойно.

Но в этой глуши, где ученые доктора — редкость, жизнь целителя безопаснее. К тому же тут меньше невежественных шарлатанов и чужеземцев, из-за которых целительство опускается до так называемых магических порошков из размолотых камней и костей животных.

Я остался с Дадли, а Мартина Литгоу отправил с Ковдреем за местным целителем, поручив описать ему признаки болезни и заплатить столько, сколько попросит, чтобы прийти немедленно. Хорошо, что благодаря моему образованию, астрологическим знаниям и опыту работы с Джеком я мог, хотя бы примерно, оценить способности местного мудреца.

— Где Кэрью?

Дадли заворочался на кровати, уставил на меня испуганные глаза и попытался привстать.

— Уехал. — Я осторожно уложил его назад. — В Эксетер.

— Слава богу. Не то он подумал бы, что я слаб, как баба.

Дадли закашлялся. Он сделал всего несколько глотков разбавленного водой сидра, но пить больше не стал, сославшись на то, что его тошнит от такого питья.

— Не все женщины слабые, Робби, — возразил я. — Я-то думал, тебе лучше, чем кому-либо…

— Я знаю. — Дадли перевернулся на бок. Свет из цветного окна ложился ему на лицо, от чего оно пестрело, словно карнавальная маска. — Поверь, я знаю. Боже, как же мне об этом не знать. Но скажи… объясни мне… как это возможно, чтобы кто-то благополучно правил страной, исполняя при этом предназначение женщины?

— Такое возможно, если рядом окажется добрый муж, чтобы разделить бремя власти.

Я подразумевал Сесила, но Дадли едва не вскрикнул навзрыд:

— Таким человеком мог бы быть я… — Горячие слезы навернулись у него на глазах. — Разве я этого не заслужил? Ради всего, за что погиб мой отец, Джон, и, если мне суждено умереть теперь…

— Боже, ты не…

Дадли остановил меня вялым взмахом руки, затем закрыл глаза и попытался вздохнуть, но не смог. Должно быть, у него сильно пересохло в горле, от чего воздух застрял комком, и, когда глаза снова открылись, в них была пустота и безнадежность.

— Я видел его приближение.

— Чье?

— Смерть идет за мной. Не ждал ее так скоро, но Господь рассудил, что я не заслужил лучшей доли.

— И как же, — спросил я, вздохнув, — выглядит смерть?

— Старик. Печальный старик.

Я ничего не сказал.

— Парит в двух футах над землей и смотрит на меня сверху жалостливыми глазами. А сквозь старика светит луна. В глазах белое сияние. И холодное, Джон. Очень, очень… холодное.

Бред.

— Боже, спаси меня, но он знает, кто я.

Дадли так крепко цеплялся пальцами за одеяла, что суставы побелели, как кость. С улицы доносились детские крики.

— Бредовый сон, Робби.

— Я видел сквозь него. — Дадли уставил пустой взгляд в потолок. — Он… он знал. — Дадли оскалил зубы, всасывая через них воздух. — Джон, я — покойник. Моя жизнь больше не стоит даже куска дерьма.

— Прекрати…

— Нет! Мне надо тебе рассказать. Исповедуй меня. — Его голова повернулась ко мне. — Ведь ты посвящен в духовный сан, так, Джон?

— Нет! — Я едва не отпрыгнул от его постели. — Нет и нет…

— Ты же был капелланом у Боннера? Занимал кафедру в этом…

— Нет… — заявил я, размахивая руками перед собой. — Я принял сан, потому что это было необходимо, чтобы занять кафедру в Аптоне. Я не врачую душу, и поэтому ты не скажешь мне ни единого слова.

— Прости, Господи… В последнее время ей нездоровилось.

Ей?

Только не спрашивать, ни о чем не спрашивать…

— Кому? — прошептал я.

Несколько мгновений он молча лежал в постели, словно надгробное изваяние в оранжево-красноватых лучах, сочившихся сквозь оконный витраж.

Наконец молчание прервалось, и слова полились из него, будто они принадлежали не Дадли, но тому злому бесу, что поселился в его теле и отравил ему разум.

— У меня было полужелание, чтобы она… исчезла из моей жизни.

Тут Дадли приподнялся на локте и посмотрел мимо меня, словно в комнате кроме нас находился кто-то еще.

— Полужеланий, кажется, не бывает? — Дадли болезненно улыбнулся, пытаясь скрыть страдания за улыбкой. — Я желал… чтобы она исчезла…

— Робби…

— Средь ночи. Тихо приняла бы в предрассветной тиши сладкую смерть.

— Ты не ведаешь, что говоришь.

— Без боли. Я никогда не желал ей испытать боль.

Я отвел взгляд. Как хотелось мне оказаться где-нибудь в другом месте, где-нибудь далеко. Как же хотелось мне не знать, о ком идет речь. Сердце сжималось в моей груди, ибо мне было известно, что Дадли взял в жены Эйми Робсарт, дочь сквайра, в возрасте восемнадцати лет, когда решил, что ему уже не суждено добиться руки Елизаветы.

Однако теперь он был близок к своей мечте, как никогда. Так близок, что злые языки повсюду болтали об этом. Елизавета осыпала его дарами, жаловала ему земли. В то время как Эйми…

Эйми оставалась в деревне.

— Он знал, — прошептал Дадли. — Клянусь, старик знал.

— Твой отец? Твой отец явился тебе во сне?

— Это не мой отец, — ответил Дадли. — И это не сон. Может, я брежу, но я знаю… это не сон.

Его голова утонула в подушке, точно нагруженная свинцом. Я подозревал, что прошлой ночью он ходил в аббатство в поисках своего рода отпущения грехов, но… не нашел утешения. Может быть, даже наоборот.

— Теперь вместо нее умру я, — произнес он. — И вовсе не ночью, а средь белого дня, на глазах у всех. — Его дыхание замедлилось и стало поверхностным. — На глазах у всех.

— Доктор сейчас придет, — сказал я.

Глава 12

БАШНЯ