Глупые игры... в Любовь - Ольга Резниченко

— А-а… — вдруг захохотал Маню, но едва воздух попал в легкие — как дикий, хриплый, лающий кашель перебил всю радость. И снова сплюнул… багровую жидкость на пол. — Маленькая шлюшка.

Нервно хмыкнул Доминик в ответ и затянулся дымом сигареты.

Уткнув локти в колени (и невольно перекрестив руки перед собой), выжидающе уставился в глаза.

Медленно (смакуя) выпустил из себя дым.

— Что она тебе понарассказывала?

(вот и попытка оправдаться; недолго, сладкая, заставляла себя ждать)

Но Палач молчит. Выжидает.

— Она сама меня хотела. Сама расставила ноги, а потом, вдруг, оказалось, что это я ее заставил, — (отхаркнулся кровью). — Спроси любого — подтвердят.

И вновь затянул Доминик дым сигареты вместо ответа.

Тягучее молчание.

— Да сука, она, эта Жозефина. Тягается со всеми, а потом…

— Знаешь, — вдруг перебил отчаянную тираду Бельетони, — я бы мог вырвать тебе язык. Прямо сейчас. Мгновенно, что даже сам момент не почувствуешь…, -

(затих, замер Маню, едва дыша), -

Но тогда ты очень быстро скончаешься от массивной потери крови. А это… в мои планы не входит. Мог бы, — (вдруг резкое движение, рука подалась вперед), — Выпалить тебе глаз… этим бычком, — (и тут же потушил сигарету об лоб — дикий, жалкий, отчаянный крик; парень отдернулся в сторону; невольно перекосился и завалился набок), — Но не буду. Опять-таки… твои обмороки и болевые шоки — меня не вдохновляют.

Вдруг встал и медленно, растяжисто прошелся вдоль комнатки (подвального помещения).

— ТЫ — ЧОКНУТЫЙ! — отчаянно завопил Мануэль, едва не захлебываясь собственными слезами.

Захохотал. Жестоко. Холодно.

Бесчеловечно.

— Обычно, мне давали определение "кровожадный демон", "бездушный псих", "адский живодер". Но чокнутый? — (немного помолчал), — А знаешь, мне нравиться. Эх, какие красивые слова пошли! Да уж, за последние двадцать лет… я много чего пропустил.

(молчал, молчал Маню, испуганно вслушиваясь в больные слова своего ката)

— Так что, — вдруг Бельетони подошел ближе. Милая, "добрая", ласкова улыбка. — На чем остановимся? Как хочешь УМЕРЕТЬ?

(молчание; тяжелое, частое сопение)

— А знаешь, как в старину… убивали… домашний скот?

(схватил за чуб и приподнял голову, дабы взглядом встретиться с жертвой)

— сначала перерезают артерию, — (демонстративно провел пальцем по шее), — но это — не в нашем случае; мы поищем сосудик поменьше, ведь если нет — тогда ты быстро умрешь! Обидно? правда?

(молчит Маню)

— затем, — (вдруг продолжил Доминик, так и не дождавшись поддержки), — подвешивают за ноги — и…

Глава Двадцать Третья

(Жо)

Допилась до кондиции…

Уснула прямо в подвале.

Не знаю, прошел час, два-три, но явно пора валить отсюда.

В голове еще дурман. Вертолеты вовсю летают.

Лишь бы проскочить к себе в комнату незамеченной.

А там — умоюсь холодной водой и в постель. Теплую, мягкую постель.

Медленные, едва внятные шаги. Жадно цепляясь за стенку, выползла из подвальных коридоров на первый этаж.

Черт! Черт! ЧЕРТ! На улице уже давно светло.

Сейчас либо утро, либо давно скатилось солнце к полудню.

Серые тучи не дают видеть истину — приходиться гадать.

Нервно дыша, спотыкаясь, путаясь в собственных ногах, пошла (повиляла) дальше.

— Ах, вот где ты! — как выстрел в спину… прозвучали слова Морены.

Черт.

Резкий (насколько это возможно в моем состоянии) разворот.

Пытаюсь корчить умный вид, изображать собранность и трезвость.

— Где ты была весь день?

— ДЕНЬ? — (и какого лешего я так ору; испуганно прикрыла рукой рот)

— Да ты…, - резкие шаги встречу, — ты… ПЬЯНАЯ!

— Я? — (испуганно замотала головой). — Нет.

— Фу, — гадко скривилась, — пьянь малолетняя. МАРШ в ДУШ! Ох, и видон у тебя! — и злобно толкнула меня в сторону лестницы, — МАРШ! И не думай, что все это — сойдет тебе с рук!

Я, молча, подчинилась и, собравшись с остатками сил, поплелась в заданном направлении.

(молча — потому что желание завалиться в постель было нА-амного сильнее, чем воевать за ущемленную гордость)

— Через час жду внизу! — вдруг завизжала, закричала мне де Голь вслед.

Черт. Все-таки стоило ей дать в голову за наглость и унижения (но возвращаться… не рискну: браво, что не убилась, пока заползала на второй этаж).

Не знаю, но, по-моему, горячий душ… меня только еще больше одурманил.

Все вертелось-кружилось, как сумасшедшее. И это после того, как я проспала там весь день?

Да уж. Ну, ну.

Вдруг распахнулась дверь душевой — попытка (моя) навести фокус (понять, что за звук; что происходит).

Нервно дернулась, сжалась, прикрывая свое тело.

— ЧЕРТ! ДОМНИК! Я же… голая! Какого… — только и успела прокричать.

Приблизился. Резко, властно подхватил меня себе на руки и притиснул к стене.

Невольно обняла ногами за пояс… и прижалась к его голой груди.

(но штаны, чертов ремень его штанов больно врЕзался в кожу)

Глаза в глаза. Нервно, шумно дышу.

— Доминик. Т-ты… т-ты чего?

Доля секунды (или это было не так молниеносно, как для моего тормозящего рассудка) — прижался, впился поцелуем в шею. Резкая боль — и в кожу, в мою плоть… вошли клыки.

Нервно дернулась — но слишком крепко удерживал.

Буквально мгновение — и в голове совсем все помутнело.

Но в сознании. Еще в сознании.

Тихой, тонкой, больной струйкой стал врываться в меня эйфорический приход.

Чувствовала, чувствовала, как сосет, выдавливает, вытягивает из меня кровь. КРОВЬ.

Но… отчего-то… это было… приятно.

Безумие. Дурное, гадкое, сладкое, безумие разрывало меня изнутри.

Хотелось…. хотелось еще, еще. ЕЩЕ! Ни предела, ни меры, ни конца.

Ненасытно выгнулась, выгнулась в дугу, притискиваясь всем телом к нему, чтобы чувствовать каждой клеточкой,

каждой точечкой слиться….

… обвилась руками вокруг его шеи и еще сильнее прижала к себе.

Жадные, больные, ярко огненно-золотистые звездочки полоумно выплясывали перед глазами, сверкая, извиваясь на беспроглядно черном полотне.

Удовольствие. ДИКОЕ, ЖИВОТНОЕ, НЕОБУЗДАННОЕ удовольствие.