Чужой для всех - Rein Oberst

— Вперед, вперед, вперед. Не отставать! — жестко подгонял разведчиков оберлёйтнант Мельцер. — Мы у цели.

Началась жестокая ночная рубка.

Огненные трассы заплясали, заиграли по траншеям смертельными светлячками. Послышались разрывы немецких, ручных гранат. Сзади разведгруппы появились, устрашающе урча два самоходных штурмовых орудия 'Stug III'. Смяв проволочное заграждение, они вышли к первой траншее и рявкнули несколькими фугасными снарядами. Дальний пулемет ДШК замолк навечно. Затем вместе с другой штурмовой группой разведчиков они не задерживаясь, мрачно поползли ко второй траншеи, простреливая ее из пулеметов.

Огненный артиллерийский вал был перенесен на фронтальное окаймление участка и вторую траншею русских. Одновременно две новых тяжелых минометных батареи 18 гренадерского полка полковника Курта Беккера, 6 пехотной дивизии стали, отвлекающим маневром посылать приветы соседним Иванам. Фланговые группы обеспечения разведчиков также вступили в бой.

Ветераны Вермахта напористо и безжалостно подавляли начавшееся сопротивление защитников батальона, отсекая помощь соседей.

В какой-то момент, не выдержав грохота боя и слыша, что немецкие разведчики ворвались во вторую траншею, раскрыла свою позицию, до этого молчавшая противотанковая батарея 115 укрепрайона. О ней немцы не знали. Первый ночной залп был пристрелочным. Снаряды грозным воем умчались к Днепру. Второй — заставил замолчать один 'Stug III'. Один снаряд разворотил правый каток гусеницы, другой пришелся в башню. Немецкая самоходка закрутилась на месте. Ствол завалился вниз, превращая грозное оружие в груду металла. Второй 'Stug III' не желая участи своего собрата, сделал несколько выстрелов в сторону батареи и медленно задом стал отходить к своим позициям.

Немцы не ожидали такой свиньи со стороны русских. Вторая штурмовая группа, жестко наступая и тесня противника по узким переходам траншеи, с потерей штурмовых орудий заволновалась. Время шло быстро. Операция проваливалась. Нужно было срочно спасть положение.

— Унтер-фельдвебель Ридель! — зашипел зло оберлёйтнант Мельцер на корректировщика огня, который постоянно находился с ним рядом. Через него командир группы держал связь с руководителем операции командиром полка 6 пехотной дивизии, а также начальником штаба разведбатальона. Мельцер хорошо понимал огромную важность первого этапа операции, которая находится под контролем у командующего армией. 'Если будет провал, ему головы не сносить. Все застопорится. Не будет дальнейшего развития. Уже два раза с тревогой в голосе его вызывал командир батальона гауптманн Ольбрихт. Он с нетерпением ждет двух зеленых ракет и находится в боевой готовности. А здесь эта чертова батарея. Откуда она взялась. Ведь казалось, метр за метром просмотрели'.

— Срочно вызывай командира дивизиона Ридель, — повторил в грохоте очередного разрыва русского снаряда оберлёйтнант. Он понял, что русские стали охотится за первой штурмовой группой, которая очистив первую траншею, приближалась к нему. Ночная мгла стала расступаться. И уже видны были очертания людей. Не дожидаясь нового взрыва, он заполз в первую попавшуюся большую воронку и притянул за шиворот к себе Риделя. — Унтер-фельдвебель ты меня слышишь?

Тот протер засыпанные землей глаза и улыбнулся от того что еще живой. — Я слышу вас господин оберлёйтнант. Слышу, говорите.

— Срочно передай своим на КП, — третий раз уже гаркнул офицер, очумевшему корректировщику. — Пусть заткнут глотку русским Иванам справа о нас, что притаились в лесу. Или сегодня смерть пожнет хороший, но жестокий урожай из наших тел. Ты меня понял…? Ты меня понял 'болван'? — старший лейтенант затряс трусливого корректировщика, как грушу приводя, в чувства и здесь же по их сжавшимся от страха телам, словно градом, вновь густо сыпануло комьями земли и накрыло новой песчано-прогорклой взрывной волной.

Где то наверху недалеко истошно кричал фельдвебель Ранке. Разрывом снаряда ему оторвало руку державшую автомат. По крику Мельцер узнал беднягу из своей роты. — О, черт! — выругался он. — Они так выкосят всех моих людей! Ридель! — командир с бешенством ткнул корректировщика автоматом в бок. — Я тебя 'свиной окорок' сейчас расстреляю, если ты не передашь своим координаты русской батареи. Ну!

— Вестфалия один, Вестфалия один. Я Вестфалия два. Как меня слышите? Прием. Вестфалия один, Вестфалия один. Ответьте! — наконец стал посылать в эфир позывные Ридель, безумно поглядывая расширенными зрачками то на Мельцера, то на вороненый ствол автомата.

— Вестфалия два слышим вас хорошо. Где вы? Почему молчите?

— Срочно для третьего. Противотанковая русская батарея. Дальность 600; дирекционный угол 33–35. Гранатой. Взрыватель осколочный. Мои координаты… Как поняли? Прием…

— Вестфалия вас поняли, хорошо, выполняем…

Огненный смерч пронесся из-за Днепра над спасительной воронкой Мельцера на русскую батарею, выворачивая вековые сосны, уничтожая все живое, но был недолет.

— Недолет 200, вправо 50, -вновь в эфире прозвучал голос Вестфалии два.

Через несколько минут, гаубичным налетом, позиции русской батареи были разнесены и перепаханы немцами подчистую. Далее удар был перенесен на глубину всего батальона. Два десятка штурмовиков смерчем ворвались во вторую траншею на помощь товарищам. Исход боя был предрешен.

Мельцер, а с ним рядом Ридель отсиживались в воронке. Командир отсюда руководил боем. Он не стал лишний раз подставляться под пули. Очень велика была ответственность за выполнение задания. Просто он был убежден, что траншея будет очищена от русских Иванов и без него. Бой вскоре стал затихать, продолжавшийся не более тридцати минут.

Оберлёйтнант достал ракетницу, хрустнул курком и, вскинул ее над головой. Раздался щелчок. Две зеленые ракеты поочередно одна за другой гроздьями порхнули в предрассветное небо и красиво распустились в высоте над Днепром…

Устрашающе грозно двигалась колонна из пяти танков, от немецких позиций.

Свежеокрашенные и с огромными надписями на башнях 'За Родину' и со звездами, они как летучие голландцы проплывали мимо покоренного стрелкового батальона в утренних сумерках. Замыкал колонну танк очень похожий на Т-34, но был гораздо больше, с длинноствольной пушкой и выглядел более помпезно. На нем издевательски красовалась надпись, выведенная немцами готическим шрифтом 'За Сталина'…

Капитан Новосельцев очнулся. Контузия немного отступила. Она не могла не отступить. Где-то глубоко, глубоко вначале на подсознательном уровне сгустками нейронов был воспринят еле, еле слышный, но с каждой секундой все более нараставший, более отчетливый сигнал. Сигнал разрастался, становился еще ближе и вдруг осязаемо превратился в тяжелый и до боли знакомый, радостный рев дизелей и лязганий гусениц. Каждый пехотинец, услышав эти звуки, а они отличались от шума карбюраторных моторов 'Майбах', наполнялся чувством гордости и любви за наши бронированные боевые машины. 'Это спасение',- мелькнула в голове комбата первая устойчивая мысль.

Комбат зашевелился, с усилием стряхнул с себя, комья земли, завалившие его взрывом и, медленно, с трудом, опираясь о стенку воронки, приподнялся.

Здесь его стон услышали немцы. Мельцер и Ридель застыли от неожиданности, никак не предполагая, что в развороченной фугасом огромной яме будет враг. От Риделя неприятно запахло. Первым опомнился офицер. Он резко повернулся на шум и сразу отпрянул назад, клацнув затвором автомата.

Новосельцев, тоже увидел их, но, не соображая до конца, что происходит, пошатываясь, и контужено улыбаясь, механически и отрешенно выпалил на немецком языке первую заученную когда-то в школе фразу: — Guten Tag, Kameraden!

Немцы дернулись, как ужаленные змеей, услышав в утренней предрассветной полутьме приветствие грязного, окровавленного русского зомби, неожиданно выросшего из земли и на секунду, растерявшись, не расстреляли его в упор.

Новосельцев не мог сопротивляться. Он был обессилен и обескровлен глубокой контузией и полученным осколочным ранением. Из распоротого рукава шинели, густо пропитав его, сочилась и медленно стекала кровь.

— Хальт! Хэн де Хох! — грозным окриком Мельцер привел в чувство скорее не русского, а себя и Риделя. — Ридель! — толкнул он далее стволом автомата подчиненного. — Обыщи эту русскую свинью, пока она в штаны не наложила. И не стой как на поминках своей тещи! — увидев, что тот вновь улыбается, от того, что остался жив.

Корректировщик понял, что опасность миновала, оскалившись, подскочил к капитану Новосельцеву и с размаху ударил того в челюсть.

— Ох! — вырвалось из груди капитана, и он завалился на скат воронки. Но тут, же стал подниматься, нечленораздельно хрипя, хватаясь за кобуру, но вновь был свален коротким кованым сапогом Риделя. — Это у вас лежачего не бьют, а у нас в Рейхе таких дохлых собак добивают! — с садистской радостью выдавил немец. Его переполняло чувство превосходства над пленным русским. Он был доволен самим собой, что может вот так просто поиздеваться безнаказанно над русским Иваном. Ридель боялся войны, он панически боялся смерти, а поэтому и ненавидел русских, он хотел остаться живым. Но он знал, что его убьют и убьют притом скоро. Он чувствовал это. А он так мечтал вернуться с победой в родной город Мюнстер к своей маме, чтобы покататься вдвоем на велосипедах по старинным улочкам, как они делали это раньше до войны.