На языке улиц. Рассказы о петербургской фразеологии - Синдаловский Наум Александрович

Между тем в советское время для простых обывателей, а тем более для туристов и гостей города «Кресты» оставались закрытым объектом и в прямом, и в переносном смысле слова. О них не принято было говорить. Их как бы не существовало. Когда редкие экскурсионные пароходики с иностранцами проплывали мимо «Крестов», экскурсоводы должны были сообщать, что «слева по борту находится картонажная фабрика». Однажды эти объявления, усиленные микрофонами, дошли до слуха обитателей следственной тюрьмы. Послышался протяжный свист, который был слышен за два квартала на обоих берегах Невы. И так продолжалось каждый раз, как только экскурсионный пароход выныривал из-под Литейного моста. Пришлось «после упоминания о приезде Ленина на Финляндский вокзал» делать продолжительную паузу, пока пароход не проплывал мимо сурового здания тюрьмы. «Кресты» превратились в этакую фигуру умолчания. Приезжие экскурсанты оглядывались по сторонам и ничего не понимали. И только ленинградцы могли по достоинству оценить наступавшую паузу.

В XIX веке особенной популярностью среди петербуржцев пользовались летние морские прогулки из Петербурга в Кронштадт. Благодаря им в городском фольклоре родилась легенда, объясняющая происхождение известной фразы «Чай такой, что Кронштадт виден», или просто «Кронштадт виден», применительно к слабозаваренному или спитому, бледному чаю. Позже такой чай окрестили «Белая ночь». Так вот, еще в те времена, когда путешествие на пароходе к острову Котлин продолжалось чуть ли не два часа и было довольно утомительным, пассажирам во время плавания предлагали корабельный чай. Заваривали чай один раз, еще на столичной пристани, до отплытия. По мере приближения к острову чай становился все бледнее и бледнее, и когда перед глазами путешественников представал силуэт Кронштадта, чай превращался в слабоподкрашенную тепленькую водичку.

Впрочем, есть и другие объяснения этого петербургского фразеологизма. В начале XX века составитель известного толкового словаря «Опыт русской фразеологии» М. И. Михельсон утверждал, что русская идиома «Кронштадт виден» сродни немецкому Blumchentee, что в свободном переводе и означает цветочек, изображенный на блюдечке, который хорошо виден сквозь прозрачный стакан бледного чая.

А побывавший в середине XIX века в Петербурге французский писатель Александр Дюма-отец любил рассказывать своим соотечественникам, почему в России «мужчины пьют чай из стаканов, тогда как женщины используют для этого чашки китайского фарфора». Первые фарфоровые чайные чашки для петербургских кофеен, рассказывает Дюма, были изготовлены в Кронштадте. На их донышках были изображены виды Кронштадта. Когда в кафе из экономии наливали чайной заварки меньше, чем полагалось, недовольный посетитель мог вызвать хозяина, показать ему на дно чашки и пристыдить: «Кронштадт виден». Тогда-то в изобретательных умах владельцев кофейных заведений и появилась идея подавать чай не в чашках с блюдцами, а в прозрачных стеклянных стаканах, на дне которых ничего не было видно. А поскольку в то время среди постоянных посетителей уличных кафе женщин не было, то постепенно обычай пить чай из стаканов превратился в сохранившуюся до сих пор устойчивую мужскую традицию, хотя поначалу и вызывал немалое удивление у заезжих иностранцев.

Военно-морская база и одновременно город Кронштадт, расположенный в тридцати километрах от Петербурга на острове Котлин, был основан 4 мая 1704 года. Уже в XVIII веке его называли «Российскими Дарданеллами», а к концу XIX столетия — «Королевской крепостью». Ни один неприятельский корабль за всю историю Кронштадта не смог безнаказанно миновать остров. «Дом Балтийского флота», как называли Кронштадт моряки, надежно защищал подступы к Петербургу-Ленинграду. Да и во всем мире знали, что «Кронштадт — замок на воротах Петербурга, а ключ к тому замку — форт Кроншлот».

Артиллерийская батарея на Якорной площади в Кронштадте. Апрель 1942 г.

«Мы из Кронштадта» — крылатая фраза, ставшая формулой гордости и самоуважения, родилась не на пустом месте. Вся история крепости и его славного гарнизона служит ярким доказательством безусловного права на такую самоидентификацию, хотя происхождение популярной фразы и не вполне ясно. Нельзя сказать с полной определенностью, что появилось раньше — название киносценария Всеволода Вишневского, по которому в 1933 году был снят одноименный кинофильм, или сама фраза, ставшая, благодаря фильму, крылатой. Известно, что среди надписей, оставленных русскими солдатами после штурма Берлина в 1945 году на стенах рейхстага, была и такая: «Мы из Кронштадта».

Кронштадт и сегодня является военно-морской крепостью на подступах к Петербургу. Кажется, что он уже не играет прежней роли в оборонительной системе страны, но это иллюзия. «Кронштадт спит, а служба идет», не без оснований утверждает кронштадтский фольклор.

В 1809 году Конный полк его императорского высочества цесаревича Константина Павловича был переформирован и переименован в лейб-гвардии Уланский полк. Шефом полка была государыня Александра Федоровна. Полк квартировал в Петергофе. Репутация улан среди петербургского населения была невысокой: «Все красавцы и буяны лейб-гвардейские уланы»; «Вечно весел, вечно пьян ее величества улан»; «Кто два раза в день не пьян, тот, простите, не улан». Если верить городскому фольклору, на Васильевском острове в XIX веке популярностью у столичных гвардейцев пользовался безымянный трактир, который в армейской среде знали как «Уланская яблоня». Такое странное название объяснялось тем, что однажды невесть как появившиеся на Васильевском острове перепившиеся уланы ворвались в трактир, устроили всеобщую попойку и в конце концов надругались над юной дочерью хозяина. Девочка в ужасе повесилась на яблоневом суку во дворе трактира.

Трубач и рядовой лейб-гвардии Уланского полка

Надо сказать, что страстью к неумеренному распитию хмельной влаги гордились не только уланы. Этим отличались буквально все офицерские чины расквартированных в Петербурге гвардейских полков. В богатом арсенале фольклора военного Петербурга хранится на этот счет не одно свидетельство. Например, о гвардейцах Кирасирского полка говорили: «Кирасиры его величества не страшатся вин количества», а об офицерах лейб-гвардии Гусарского полка: «Лейб-гусары пьют одно лишь шампанское вино».

Такая фразеологическая конструкция со всеми формальными признаками каламбура могла родиться только в 1920-х годах, в рамках реализации общей революционной идеи разрушения старого мира и построения на его развалинах нового. Красный хмель, бродивший в неокрепших головах юных строителей нового мира, среди прочих химер XX века породил утопическую идею слияния двух крупнейших русских городов. Не мудрствуя лукаво, некий поэт предложил строить дома в Петрограде и Москве исключительно вдоль линии Октябрьской железной дороги. Через десять лет оба города должны были слиться в один, с центральной улицей — «КузНевским моспектом». В этом причудливом названии должна была сохраниться память о двух знаменитых улицах — Кузнецком мосте в Москве и Невском проспекте в Ленинграде. Правда, предпочтение в этом проекте отдавалось все-таки Москве. Потому, видимо, и предполагаемая новая магистраль называлась не проспектом, а моспектом. Но это и понятно. Москва только что вновь возвратила себе столичные функции.