Монументы Марса (сборник) - Кир Булычев

Локатор увидел меня за несколько минут до этого.

Я пришел в себя в госпитале, маленьком белом госпитале на две койки, в котором каждый из нас побывал не раз за эти годы. Залечивая раны, простуды или отлеживаясь в карантине. Я пришел в себя в госпитале и сразу понял, что корабль готовится к старту.

– Молодец, – сказал мне доктор Грот. – Молодец. Ты отлично с этим справился.

– Мы стартуем? – спросил я.

– Да, – кивнул доктор. – Тебе придется лечь в амортизатор. Твоим костям противопоказаны перегрузки. Три ребра сломал, и порвана плевра.

– Как остальные? – спросил я. – Как Марта? Джерасси? Долинский?

– Марта в порядке. Она успела забраться в вездеход. Тебя послушалась.

– Ты хочешь сказать…

– Джерасси погиб. Его нашли после бури. И представляешь, в тридцати шагах от раскопа. Его швырнуло на вездеход и разбило маску. Мы думали, что ты тоже погиб.

И больше я ни о чем не спрашивал. Доктор ушел готовить мне амортизатор. А я лежал и снова по секундам переживал свои действия там, в раскопе, и думал: вот в этот момент я еще мог спасти Джерасси… И в этот момент тоже… И тут я должен был сказать: к черту пирамидку, капитан приказал возвращаться, и мы возвращаемся…

На третий день после старта «Спартак» набрал крейсерскую скорость и пошел к Земле. Перегрузки уменьшились, и я, выпущенный из амортизатора, доковылял до кают-компании.

– Я поменялся с тобой очередью на сон, – сообщил мне Долинский. – Доктор говорит, тебе лучше с месяц пободрствовать.

– Знаю, – сказал я.

– Ты не возражаешь?

– Чего возражать? Через год увидимся.

– Я вам кричал, – продолжал Долинский, – чтобы вы бросили эту пирамидку и бежали к вездеходу.

– Мы не слышали. Впрочем, это не играло роли. Мы думали, что успеем.

– Я отдал шарик на анализ.

– Какой шарик?

– Ты его нашел. И передал мне, когда я пошел к вездеходу.

– А… Я совсем забыл. А где пирамидка?

– В грузовом отсеке. Она треснула. Ею занимаются Марта и Рано.

– Значит, моя вахта с капитаном?

– С капитаном, Мартой и Гротом. Нас теперь мало осталось.

– Лишняя вахта.

– Да, лишний год для каждого.

Вошел Грот. Доктор держал в руке листок.

– Чепуха получается, – сообщил он. – Шарик совсем молодой. Добрый день, Долинский. Так я говорю, шарик слишком молод. Ему только двадцать лет.

– Нет, – возразил Долинский. – Мы же столько дней просидели в раскопе! Он древний как мир. И шарик тоже.

Капитан стоял в дверях кают-компании и слушал наш разговор.

– Вы не могли ошибиться, Грот? – спросил он.

– Мне бы сейчас самое время обидеться, – проворчал доктор. – Мы с Мозгом четыре раза повторили анализ. Я сам сначала не поверил.

– Может, его Джерасси обронил? – спросил капитан, обернувшись ко мне.

– Долинский видел – я его выскоблил из породы.

– Тогда еще один вариант остается.

– Он маловероятен.

– Почему?

– Не могло же за двадцать лет все так разрушиться.

– На этой планете могло. Вспомни, как тебя несло бурей. И ядовитые пары в атмосфере.

– Значит, вы считаете, что нас кто-то опередил?

– Да. Я так думаю.

Капитан оказался прав. На следующий день, распилив пирамидку, Марта нашла в ней капсулу. Когда она положила ее на стол в лаборатории и мы столпились за ее спиной, Грот сказал:

– Жаль, что мы опоздали. Всего на двадцать лет. Сколько поколений на Земле мечтало о Контакте! А мы опоздали.

– Несерьезно, Грот, – возразил капитан. – Контакт есть. Вот он, здесь, перед нами. Мы все равно встретились с ними.

– Многое зависит от того, что в этом цилиндре.

– Надеюсь, не вирусы? – забеспокоился Долинский.

– Мы его вскроем в камере. Манипуляторами.

– А может, оставим до Земли?

– Терпеть пять лет? Нет уж, – сказала Рано.

И все мы знали, что любопытство сильнее нас, – мы не будем ждать до Земли. Мы раскроем капсулу сейчас.

– Все-таки Джерасси не зря погиб, – сказала тихо Марта. Так, чтобы только я услышал.

Я кивнул, взял ее за руку. У Марты были холодные пальцы…

Щупальца манипулятора положили на стол половинки цилиндра и вытащили свернутый листок. Листок упруго развернулся. Через стекло всем нам было видно, что на нем написано.

«Галактический корабль «Сатурн». Позывные 36/14.

Вылет с Земли – 12 марта 2167 г.

Посадка на планете – 6 мая 2167 г.».

Дальше шел текст, и никто из нас не прочел текста. Мы не смогли прочесть текста. Мы снова и снова перечитывали первые строчки. «Вылет с Земли – 12 марта 2167 г.» – двадцать лет назад. «Посадка на планете – 6 мая 2167 г.» – тоже двадцать лет назад.

– Вылет с Земли… Посадка… В тот же год.

И каждый из нас, как бы крепки ни были у него нервы, как бы рассудителен и разумен он ни был, пережил в этот момент свою неповторимую трагедию. Трагедию ненужности дела, которому посвящена жизнь, нелепости жертвы, которая никому не потребовалась.

Сто лет назад по земному исчислению наш корабль ушел в Глубокий космос. Сто лет назад мы покинули Землю, уверенные в том, что никогда не увидим никого из наших друзей и родных. Мы уходили в добровольную ссылку, длиннее которой еще не было на Земле. Мы знали, что Земля отлично обойдется и без нас, но мы верили, что жертвы наши нужны ей, потому что кто-то должен был воспользоваться знаниями и умением уйти в Глубокий космос, к мирам, которые можно было достигнуть, только пойдя на эти жертвы. Космический вихрь унес нас с курса, год за годом мы стремились к цели, мы теряли наши годы и отсчитывали десятки лет, прошедшие на Земле.

– Значит, они научились прыгать через пространство, – произнес наконец капитан.

И я заметил, что он сказал «они», а не «мы», хотя всегда, говоря о Земле, употреблял слово «мы».

– Это хорошо, – сказал он. – Это просто отлично. И они побывали здесь. До нас.

Остальное он не сказал. Остальное мы договорили каждый про себя. Они побывали здесь до нас. И отлично обошлись без нас. И через четыре с половиной наших года, через сто земных, мы опустимся на космодром (если не погибнем в пути), и удивленный диспетчер будет говорить своему напарнику: «Погляди, откуда взялся этот бронтозавр? Он даже не знает, как надо приземляться. Он нам все оранжереи вокруг Земли разрушит, он расколет зеркало обсерватории! Вели кому-нибудь подхватить этого одра и отвести подальше, на свалку к Плутону…»

Мы разошлись по каютам, и никто не вышел к ужину. Вечером ко мне заглянул доктор. Он выглядел очень усталым.

– Не знаю, – сказал он, – как теперь доберемся до дому. Пропал стимул.

– Доберемся, – ответил я. – В конце концов доберемся. Трудно будет.

– Внимание всех членов экипажа! – раздалось по динамику внутренней связи. – Внимание всех членов экипажа!