Девятая рота. Дембельский альбом - Юрий Коротков

— Эй, красавец! — он принялся расталкивать Олега. — Поднимайся.

Оказалось, уже давно наступило утро, а Лютый спал на железных нарах, как убитый. Он вскочил, протер глаза, осмотрелся по сторонам: в камере, кроме него самого и капитана, никого больше не было.

— Давай-ка, на свежую, что называется, голову поговорим, — предложил Кормухин вполне дружелюбно.

— О чем говорить? — хмуро спросил Лютый.

— Ну, например, вспомни, как ровно полтора года назад ты меня в своей общаге на хер послал. Помнишь?

— Ну, помню, — буркнул арестант.

— А это ведь нехорошо — гостей матюгами обкладывать. Я к тебе — со всей, можно сказать, душой, а ты начал с ходу херами разбрасываться.

— Вы, гражданин начальник, не в гости ко мне пришли. Вы завербовать меня решили, стукачом своим захотели сделать.

— Ну зачем так грубо? Стукачом! Я всего лишь собирался попросить тебя о помощи. Ты бы помог мне, я, в свою очередь, тебе. И жил бы ты сейчас в шоколаде! Ты сам посуди, кто такой Быкалов? Гнида! Сука позорная! А взять мы его не можем, потому что доказательств его преступной деятельности у нас нет. И нет у нас человека в бригаде Быкалова. А ведь тебя он сам к себе звал. И с твоей помощью мы могли бы в два счета прищучить этого урода, но ты отказался. Так дело было?

— Так, — кивнул Лютый. — И что с того, гражданин начальник?

— Не гражданин начальник, а товарищ капитан. Заметь, я сказал — товарищ. Есть разница? Вот ты сейчас в камере. И дорог перед тобой две. Одна — к следователю и потом на зону. Вторая — прямиком на свободу. Какую из них выберешь?

— И что я вам за свою свободу буду должен, товарищ капитан? — поинтересовался, налегая на слово товарищ, Олег.

— Пойдешь к Быкалову в бригаду.

— Ну вы даете! Это как же я туда попаду? Да он уже и не помнит меня! Времени прошло — полтора года!

— Не переживай. Мы тебя к нему грамотно подведем. У нас все схвачено. Согласен?

— А подумать можно?

— Конечно, можно — у тебя три секунды, — сказал как отрезал Кормухин. — Я считаю: раз, два, три. Ответ! Быстро!

— Согласен! — нехотя выдавил из себя Олег.

— Вот и хорошо, что согласен. Пойдем ко мне в кабинет, чаю попьем.

Когда они шли по коридору, Олегу пришло в голову, что все-таки не случайно он вылепил из хлеба именно гранату… Это ведь был не просто муляж, а имитация мечты. Была бы настоящая граната — плохо пришлось бы буржуинам…

6

Прошло три года, наступила весна 1994-го. Уже и Союз развалился, и Белый Дом в Москве турки отстроили после танковой атаки. Президент все реже стал появляться на людях, все реже размахивал перед телекамерами могучим своим кулаком. Окружение Президента, воспользовавшись безмерной занятостью и хронической усталостью главы нового Российского государства, проворачивало свои дела, производя на свет депутатов Государственной Думы с криминальным прошлым или нетрадиционной сексуальной ориентацией, выращивая розовощеких двадцатипятилетних банкиров, заквашивая на приватизированной нефти будущих олигархов.

В свое время Кормухин, используя связи, устроил Лютаева вышибалой в один из ресторанов, принадлежавших Быкалову, надеясь, что рано или поздно они встретятся. Но до встречи дело не дошло — ресторан сожгли дотла конкуренты. А потом, когда Шапкин, а за ним и не без его помощи Быкалов пролезли с помощью избирательных технологий в Государственную Думу, обеспечив себе тем самым депутатскую неприкосновенность, Кормухин вообще исчез из жизни Лютаева.

Олег сам нашел себе работу и благодарил бога, что выбрался из всего этого дерьма не запачкавшись. Он пахал водителем на автобазе и даже получил от предприятия квартирку в пятиэтажке на окраине города. Правда, дом в ближайшее время обещали снести, но это «ближайшее время», как это часто бывает в России, год за годом откладывалось на неопределенный срок.

Вроде бы все шло как надо, а в душе покоя нет как нет. Все три года Лютаева не оставляла смутная тревога. Тень Конторы следовала за ним по пятам.

И он не ошибся в предчувствиях. Кормухин снова возник на горизонте — в неожиданном месте и в неожиданное время.

— Привет, афганец! — Он постучал в кабину грузовика, когда Олег в очередной раз вернулся на базу из рейса. — Мы, кажется, знакомы. Не забыл меня?

И все завертелось по новой. Лютый под давлением теперь уже майора Кормухина был вынужден сменить работу: он стал охранником на кооперативной автостоянке возле престижной многоэтажки. Здесь же и ночевал в вагончике-бытовке независимо от того, его ли была смена или выходной день. Платили посуточно, главное условие было поставлено — чтоб не пил.

А он и не пил. С некоторых пор водка вообще в глотку не лезла. Зато он приоделся: купил себе фирменные джинсы, кроссовки и модный турецкий свитер. Еще и на легкую куртку деньги остались.

На стоянку Олега приняли, ясное дело, благодаря стараниям все того же Кормухина. Он просил за афганца, конечно, не сам, а через подставных лиц, стоявших у него на оперативном учете…

Майор появился, как всегда, неожиданно, посреди ночи. Въехал на стоянку и, припарковав свою «девятку», поднялся по лестнице, похожей на трап, в стеклянную конуру, расположенную на крыше бытовки.

— Ба! — удивился майор, увидев Олега за столом дежурного. — Да тебя не узнать, воин! Забурел, забурел, красавец-мужчина! Обжился на новом месте?

Олег ничего не ответил, и радости никакой на лице не изобразил. Кормухин, однако, продолжал в том же духе и тем же тоном:

— Работать готов? — он без приглашения приземлился на свободный стул.

— Да я вроде как работаю…

— Я не про эту работу тебе толкую. Пришло время потрогать за вымя господина Быкалова.

Внутри у Лютого все оборвалось. Нет, он не испугался, но так противно стало у него на душе — никогда ему раньше стукачом быть не приходилось. Ему даже врагов предавать было не по нутру. Хватит с него родной матушки-иуды. И вот на тебе, пришло время скурвиться.

— А может, без меня как-нибудь обойдетесь? — хватаясь за соломинку, спросил он.

— Включи мозги. Если не ты, то кто? И потом, разве не ты с гранатой в ресторане на посетителей кидался? Я не забыл про тот случай. Так ведь Быкалов в тысячу раз хуже и страшнее, чем те люди, кого ты в «Саянах» мордами в пол положил! Там были просто кооператоры, цеховики, спекулянты. А за Быкаловым стоят наркодельцы, сутенеры, торговцы оружием. У него самого руки по самую жопу в крови. Кого ты жалеешь, афганец? Кого ты стыдишься отправить за решетку? Эта сволочь депутатской неприкосновенностью прикрывается. У него сейчас миллионы долларов в заграничных банках! Заводы! Фабрики!

— Да мне легче грохнуть этого Быкалова, чем вам на него стучать, — честно признался Лютый.

— Убить всегда проще, — согласился Кормухин, — только поверь мне, после любого убийства проблемы только начинаются. И если ты для своего удовольствия или пополнения кармана начинаешь людей мочить, то сам потеряешь право на жизнь или свободу. Не знаю, что лучше, но есть закон, и надо его выполнять.

— Какой закон? Что вы мне здесь про закон заливаете? Все покупается и все продается.

— Ну, я же не продаюсь, Устрялов — тоже. Он, кстати, уже подполковником стал. А Быкалова мы непременно задавим, во что бы то ни стало уничтожим гниду, но — по закону, по Уголовному Кодексу. Вот засажу его лет на двадцать за решетку и, считай, жизнь не зря прожил. Может, в этом и заключается смысл жизни — в справедливости. Что ты на это скажешь?

— Я в последнее время вообще не думаю о смысле жизни. Нет его, на мой взгляд, смысла этого.

— А на войне — был смысл остаться в живых? — Кормухин вдруг резко изменил направление разговора.

— На войне — совсем другое дело. Там точно знаешь, где друг, а где враг, ради чего воюешь и убиваешь людей. И опять же, в Афгане за скальп моджахеда медали да ордена нам давали, потому что мы мочили духов по лицензии государства. Оно с нас сняло ответственность за наши дела и чужую кровь. Я так понимаю, есть оправданное убийство, а есть неоправданное. Главное понимать, где какое.

Кормухин с интересом посмотрел на Олега: он никак не ожидал от казавшегося простым, как сапог, парня таких вот глубоких обобщений.

— Так значит, ты там убивал ради государства, которое тебя потом накололо и на улицу выбросило? — подначил он его наивным тоном.

— Я защищал Родину, скажем так, на дальних подступах, — без всякого пафоса ответил Лютый. — Не мы, так американцы бы в Афган вошли и встали бы у самых наших границ. Что, разве не так? А теперь все говорят, что война эта не нужна была. Неужели все напрасно было?

— Не думаю, — пожал плечами майор, — это от точки отсчета зависит. Если с позиций гуманности и общих ценностей подходить, то любая война преступление. А если посмотреть сверху, с глобальной точки зрения, то очень даже верный был ход. Речь шла не о покорении Афганистана, а о формировании нужного нам правительства. Амина пришлось ликвиднуть, потому что он неуправляемый стал, с америкосами начал заигрывать. И бил своих, чтоб чужие боялись, почище Саддама Хусейна. Так что медали свои ты не зря получил. И учти, Россия на том же месте осталась, где был Советский Союз.