Актерский тренинг для детей - Ирина Феофанова

Исторически в актерский штат киностудии набирали молодое пополнение из ВГИКа. Попасть в святая-святых – штат (к В. Тихонову, В. Милляру, М. Пуговкину…) даже очень талантливым, но не очень известным вгиковцам было архисложно. Я был не «блатной», не вгиковец, правда, прошедший конкурс в 105 человек на место, в ГИТИС, правда, с Урала, правда, не имеющий права на ошибку, но все же для киностудии человек далекий. С этим я шел к Николаеву С.С., начальнику актерского отдела. Он меня не знал, я его тоже, но разговор нам предстоял нелегкий – у него были свои аргументы, у меня свои.

Сергей Сергеевич Николаев долго слушал мой рассказ про стареющие хребты Южно-Уральских гор, про гордых орлов, парящих под низкими облаками, про честные и суровые характеры уральских мужиков, про грузди в тарелках и костянику в банках… на его неподвижном мужественном лице отражалась внутренняя борьба… Сергей Сергеевич оказался порядочным мужчиной, через 3 месяца меня зачислили в штат киностудии им. М. Горького, актером 2-й категории.

Семья, потребности, дочь Александра – все получало свое практическое удовлетворение. Я стал киноартистом. На студии я проработал 18 лет, с 1987 по 2005 год. Пока стал не нужен. Пока многое стало не нужным.

Я очень люблю хорошее детское кино, просто детское кино. Я очень люблю Киностудию детских и юношеских фильмов им. М. Горького, что на улице С. Эйзенштейна, и мне, к сожалению, очень горько видеть, как в нынешние времена из-за элементарной человеческой бесхозяйственности и бессовестности погибает этот маленький мир детского кино. Живет и погибает Славное дело многих Великих людей. Для наших детей…

Я достаточно снимался в кино, особенно в советский и постсоветский период; много, почти каждодневно занимался озвучанием и дубляжом. Кинолегенды помогали мне определяться в сложной кинопрофессии. Не хочу показаться нескромным, – я скромный (вспомним фамилию), – мне удалось пообщаться с удивительными в творческом и человеческом плане людьми. Режиссер С.И. Ростоцкий – я снимался у него в небольшой роли в фильме «Из жизни Федора Кузькина». (Режиссеры: В. Чеботарев, Ю. Кара, В.М. Токарева, В. Гусаров; великолепные актеры: Леонид Куравлев, Борис Галкин, Сергей Юрский, Леонид Броневой, Юрий Назаров, Борис Невзоров, Георгий Милляр, Вячеслав Тихонов, Юрий Саранцев, Михаил Пуговкин…) Какие имена!!! Учась у них, проходил я свои сложные творческие университеты. Так познавал я профессию – актер. Профессию сложную, внутренне-драматичную, часто горькую и несправедливую, но,– профессию честную и мудрую, эмоциональную и, к сожалению, пожизненную…

Но с чего все началось? Как я, провинциальный, среднеэрудированный мальчик, особенно ничем не выделяющийся, мог попасть в российскую киноиндустрию и в ее эпицентр – в Москву? Элементарно! С книг. Вернее – с любви к ним.

Мои мама и папа, технари по образованию. Мама – крановщица козлового крана, это тот, что на четырех ногах ползает по рельсам в окрестностях г. Челябинска и перевозит какие-то страшно тяжелые блоки. Мать – женщина смелая, отчаянная, честная, но, к сожалению, не читающая в рабочих перерывах поучительные наставления К.С. Станиславского ученикам; папа – все время строил уральские дороги и мосты, строил хорошо – до сих пор стоят, но по вечерам не имел привычки поучать меня воспоминаниями Леонида Сулержицкого и Михаила Чехова.

Кино я познавал исключительно через кинотеатр и черно-белый экран телевизора. Театр – интуитивно, через русскую и советскую литературу. Самостоятельно. Просто читал. И читал ужасно много. Читал все. Читал навзрыд, по-честному, по-уральски, до конца; понятно, не понятно – не важно. Важно – читать, читать, читать. Например, статью В.И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм», которая подкупала меня – 14-летнего, архисложными философскими терминами, через которые моя мысль прогрызалась, словно сквозь стадо огромных, хищных динозавров. Я читал около 6 месяцев. Читал, конспектируя термины, читал, заучивая сложные ленинские фразы. На всю юношескую отдачу, с каждой запятой. Конечно, не понимая абсолютно ничего, но и гордясь этой своей непонимаемостью. Читал бессистемно: Стивенсон, Жюль Верн, Конан-Дойль, Марк Твен, Чуковский, Маршак – с ними путешествовал я по планете Земля, забираясь порой и выше и дальше, чем позволяло мое собственное воображение, чем позволяли существующая политика и непреодолимые границы государства. В обнимку с томиками А.П. Чехова, М. Горького, А. Гайдара, И. Бунина, бросаясь в еще только темнеющие для меня аллеи, познавал я свою первую любовь, первую юношескую страсть. А поэзия – Тютчев, Лермонтов, Пушкин, Блок, Есенин, Ахматова, Твардовский, Окуджава, Высоцкий… – она так сильно заостряла мою подростковую чувственность…

Я плакал над любимыми строфами, недоумевая, как – как? – можно создавать на бумаге такое тайное, духовное великолепие. Что это? Юношеское безумие? – Нет. Наверное, это было своего рода затворничество, бегство, в выстроенный вместе с авторами моих книг детский, наивный, утопический, но прекрасный мир. Сейчас я бы назвал это – неосознанное бегство в будущее. Конечно, будущее не было таким безоблачным и безпроблемным, как рисовалось в детстве, но скажу одно, книга – это настоящий, проверенный, мудрый и сильный друг. Без предательства. Навсегда! Не знаю почему, еще с какого-то неосознанного возраста я Боготворил Слово. Любое слово: умное, глупое (хотя, если исключить смысл, глупых слов не бывает), матершинное (табуированное), корявое, слово-паразит и слово-архаизм.

Я не понимаю, как могут быть лишними слова? Просто надо чувствовать, где и как произносить то или иное слово, но главное – слово надо любить, любое слово, любить и его форму, и значение, и красоту произношения. Ведь оно (слово), срываясь с наших губ, живет секунду, долю секунды, далее запечетлевается смысл, а красота звучания пропадает. Навсегда. Слово – оно живое, оно всегда единственное – произносимое, напечатанное, выгравированное – оно всегда имеет элемент случайности, импровизированности, и так же легко врастает в нашу жизнь, как легко и исчезает. Слово – оно как женщина, может тебя полюбить, а может и предать, и бросить, и ты, покинутый, выбросишь в отчаянии его из своего лексикона, и вроде бы навсегда, и насовсем, но иногда, в тишине ночи, оно будет посещать тебя, тайно даже от тебя самого, и ты, вытянув полуразбуженные губы, будешь незамеченно вытягивать его, в полусинхроне со смыслом, радостно приближаясь к его звуковому соблазну. Вот какое оно, слово! Наверное, поэтому с детства я люблю читать, говорить, писать, петь, а профессию писателя считаю наравне с педагогами и врачами самой почетной, благородной и чистой. Мне кажется, что любовь к слову, в итоге, предопределила всю мою жизнь. Слово – книга – искусство – театр (кино) – педагогика. Как-то так.

С 2003 года я предпринял первые попытки поделиться своим педагогическо-творческим опытом с людьми. Сначала это были взрослые бизнесмены: юристы, риелторы, менеджеры, торговые представители – разные господа. Психология взаимоотношений, коммуникативность, развитие цепкой памяти, непосредственность, да просто умение разнообразно и интересно общаться – такие задачи ставили мне мои взрослые ученики. Да это же мастерство Актера, я же это проходил на 1–2–3-м курсах театрального института! Это же 2+2! Я решился, и вроде бы получилось – ученики остались довольны: менеджмент их повысился.

Так стал осваивать я педагогические твердыни. Вслепую, на ощупь, осторожно продвигаясь в неизвестное. Любую профессию надо любить, в педагогике этого маловато, здесь нужна взаимность, нужно добиться каким-то чудом ответной любви. Каким? Трудом? Да. Фанатичной преданностью? Да. А что же еще? Несколько лет искал я ответ на этот вопрос, пока один очень хороший детский режиссер и педагог, Светлана Русских, не спросила меня: а ты не пробовал работать с детьми? У меня своих двое, подумал я, но вопрос запал внутрь. Несколько раз сходил я на занятия в ее детскую студию и посмотрел, как тонко, грамотно, легко и как-то по-взрослому общается она со своими 6–7–8–9-летними учениками. А самое главное, я увидел, что она вкладывает в них все, что имеет и знает, абсолютно все, и вкладывает с любовью. Вот и ответ, подумал я на репетиции Светланы Русских с детьми. И ушел домой. И несколько лет носил в себе какую-то нерешительность и неудовлетворенность. И помогал развиваться взрослым. Но снились репетиции с детьми. И вот 3 года назад, когда собственный сын Никита стал входить в незнакомый и трудный подростковый возраст, я вдруг перестал его понимать, а он меня. Он ребенок (глупый), а я взрослый (умный) – сын и отец, и ничего общего, вдруг – пустота. Я мучился, пока меня не осенило! Чтобы понять его (ребенка), надо самому стать ребенком, увидеть его мир его глазами. Всё. Тогда мы станем равными, перед всеми обстоятельствами, он и я.

И я серьезно решил разобраться в запутанных взаимоотношениях взрослых и детей. Почему порой мы теряем их, а они нас? Куда они уходят от нас, во что? Кто, где и что их ждет без нас? Да и вообще, кто они такие – Дети? Чтобы разобраться с этими вопросами, я пошел к ним, в их мир, тонкий и осторожный. Мир детства. И я помнил и помню всегда, что паролем на вход в этот мир служат два слова: любовь и равенство. Так я стал заниматься детской театральной педагогикой.