За храбрость! - Андрей Владимирович Булычев

ночи его запаливать? – Он посмотрел сверху на молодого. – Ну ты даёшь, Елистратка! Забудь, дым по всем окрестностям разлетится, вроде и затопчешь угли, а всё равно будет запах лагерный костёр выдавать.

– Поменялись, тройка Чанова передовым дозором идёт, Антонова сзади, – оседлав кобылу, распорядился командир отделения. – Пошли помалу. Не спешим, братцы, внимательно по сторонам глядим.

Отряд проехал по изгибистой дороге ещё пару вёрст, небо над головой начало тускнеть, и пришла пора устраиваться на ночь. Темнеет в горах осенью быстро, и оказаться в темноте в неудобном месте никому не хотелось. Тимофей внимательно оглядывал дорогу и окружающие её склоны. Проехав после очередного поворота пару сотен шагов, придержал Чайку.

– Стой, братцы! – крикнул он передовому дозору. – Не спеши. Как вам это место?

– А чего, вроде неплохо, – подъехав, негромко проговорил Чанов. – И в ту и в эту сторону прямой обзор хороший, склоны вокруг крутые, просто так со спины с них не зайдёшь, и главное, расщелина эта мне нравится. – Он кивнул на неширокое боковое ответвление. – Коней если туда загоним, для нас места, конечно, мало останется. Ну да не отдыхать ведь мы сюда приехали. Годится оно, Иванович.

– Ну, если годится, тогда спешиваемся, – принял решение Гончаров. – Кони недавно кормлены, поены, по гарнцу овса им зададим, и довольно. Блохин Лёнька, возьми-ка Хребтова с Балабановым, пройди на пару сотен шагов вперёд и оглядись, послушай там.

– Добро, – проговорил друг и, перехватив удобнее свой штуцер, махнул рукой двум молодым драгунам. – Пошли, пошли, за мной! Быстрее оглядимся – быстрее сухари с бастурмой начнём жевать.

Троица, поводя стволами ружей, прошла по дороге. Неожиданно Леонид присел и вскинул к плечу штуцер. Хребтов Макар проделал то же самое со своим мушкетом, выцеливая правый склон, а вот Елистрат заметался.

– Угомонись! – рявкнул Блохин, вставая. – Была бы засада, убили бы уже! Пошли дальше.

– А чего это было-то, братцы? – поинтересовался тот. – Чего так спужались?

– Да, похоже, что птица, Елистрат, – ответил Макар. – Там, на склонах, тень уже лежит, не разглядишь хорошо. С дерева слетела и пропала. Ну вот мелькание-то мы и узрели.

– Ну вот, птицу какую-то испугались, а на меня ругнулись, – сопя и плетясь позади, причитал Балабанов. – А я-то сам не из пугливых.

– Да замолчи ты! – рявкнул Блохин, подняв ладонь. – Слышно что-нибудь?

– Да нет. Нет, – ответили драгуны. – Ничего не слыхать.

– Вот и я ничего не слышу, – подтвердил Леонид. – Это хорошо, до этого наших ещё слыхать было, а вот тут уже нет, хотя ведь они себя шумно пока что ведут, не таятся. Хорошее, значит, мы место выбрали, – одобрил он. – Удачное. Пошли обратно.

Первой караульную службу несла пятёрка Кошелева. Драгуны заняли определённые заранее места и замерли, вслушиваясь в ночные звуки. Как же медленно в такую пору идёт время! Холодные камни вытягивали тепло из тел, и драгуны кутались, стараясь прикрыться буркой или шинелью. Уже давно должна бы прийти смена, а её всё не было. Глаза слипались. Как же хочется спать.

– Не спи, Вотолин, куды башку свесил?! – разнёсся звенящий шёпот. – А то я не видел, Аникейка! Слушай, гляди, а глаза не моги закрывать!

Снова над дорогой повисла тишина, наконец, когда, казалось, уже прошла большая часть ночи, со стороны расщелины послышался шорох, и к дороге вынырнули размытые силуэты нескольких фигур.

– Тихо, тихо, свои! – раздался шёпот командира. – Смена, братцы. Ступайте тихонько спать.

Шаги сменившихся затихли, и теперь уже новая, заступившая смена возилась среди валунов, устраиваясь поудобнее. Тимофей остался с ней. Трофейная бурка с папахой были сейчас весьма кстати, а ведь подумывал уже, стоит ли их вообще везти с собой. Всё же и так у седла места мало. Остановило то, что три общие артельные бурки ребята непременно вывозили, ценя местную одежду горцев. Справа и чуть впереди всё шебуршился неугомонный Балабанов. Ему уже дал затрещину Чанов, но тот всё никак не унимался. Наконец и Елистрат успокоился, и над пикетом нависла глухая, тёмная тишина.

«Три года я уже тут, целых три долгих, трудных года, – неспешно бежали в голове мысли. – Одногруппники уже окончили универ, те, кто пошустрей из них, устроились на тёплых местах в богатых конторах и даже откосили от армии. Самые нерасторопные только ещё ищут нужные ходы, а кто-то уже, небось, трубит год срочки и теперь наверняка мечтает поскорее вернуться домой в привычный уют и тишину гражданской жизни. Только вот мне, Калинину Дмитрию, или уже вернее теперь Гончарову Тимофею, нет туда более возврата. Мой дом, по сути, это моё отделение, мой взвод, эскадрон или, наконец, драгунский полк, а я его приписное оружие, его штык или сабля. Не зря же генерал спрашивал у полковника Бомбеля, сколько он с собой сабель привёл. “Три с половиной сотни у меня, ваше превосходительство!” – отвечал тот. Вот и я просто сабля, оружие на Кавказе, в этих чуждых России землях далёкого девятнадцатого века. А где-то до сих пор, наверное, тоскует и плачет по мне мама, так и не поверившая в мою гибель. Мама, мамочка, родная, прости своего непутёвого сына. Как же я был глуп когда-то, не ценя твою заботу и ласку. А отец, этот суровый и серьёзный мужчина, с добрыми глазами, он искренне переживал за своего недоросля…»

Путаные мысли в голове словно бы стряхнуло долетевшим со стороны дороги звуком. Чуть приподнявшись над валуном, Тимофей вслушивался в ночь. Да, точно, там кто-то определённо был. Вот стукнул стронутый ногой камень, а это похоже на позвякивание конской упряжи. К дорожному пикету приближались, и там явно был не один человек.

– Стой, кто идёт?! – гаркнул Чанов, прикрываясь камнем.

– А ну стой, тебе говорят! – завопил Балабанов, выскакивая из-за своего валуна. – Стой, стрелять буду!

– Бам! Бам! Бам! – сверкнули огненные сполохи выстрелов, и по ушам хлестнул оглушительный грохот.

Гончаров выпалил в ту сторону, откуда стреляли из мушкета, и что есть мочи заорал:

– Эскадрон, окружай! В штыки их бери, братцы! Ура!

– Ура-а! – подхватили его клич сразу несколько голосов. – Ура-а! Бей!

Бурка полетела на землю, Тимофей выхватил из кобуры оба пистоля и наугад выстрелил в темноту.

– Ура-а! – прокричала на бегу отдыхающая смена и тоже разрядила свои ружья.

Из темноты ударила ещё пара выстрелов, и наступило затишье. Только стонал, привалившись к большому валуну, Балабанов, и из ночного сумрака доносились какие-то негромкие хрипы и повизгивания.

– Перезарядиться всем! – скомандовал Гончаров. – Ваньки, оттащите Елистрата с дороги! Более никому со своего места не сходить, всем быть в полной боевой готовности!

Калюкин с Резцовым подхватили под руки Балабанова и вывели его с передовой линии пикета