Сага о Северных островах - Наталья Викторовна Бутырская

Сразу и не понять, как узор будет выглядеть после заживления. Спина хёвдинга распухла, побагровела, линии сдвинулись и искривились. Но Живодер лишь радостно лопотал да прикладывал охлаждающие примочки к ранам, не давая им заживать слишком быстро. Все же резал не хускарла, а хельта. У хельтов мелкие раны излечиваются быстро, не оставляя и следа. Как бы по второму разу не пришлось кромсать.

И когда, наконец, поднялся ветер и разорвал туманную пелену, Альрик встал за прави́ло с изрезанной спиной. Это я отлежался на лавке до полного излечения. А каково хёвдингу, если от малейшего движения плечами он чувствовал боль? Поди, еще опасался, что узор расползется, и все придется начинать сначала.

Мачту мы не ставили. Истосковавшись по делу, взялись за весла и помчались к острову быстрее прежнего. Не стали ждать новых туманов.

— Остров! — сказал Альрик, когда уже начало темнеть. — Аднтрудюр, как ближе к твоим выйти?

Шурин не сразу сообразил, где именно мы вышли к острову, но потом нашел какие-то понятные одному ему знаки и указал, куда плыть.

Обычно сдержанный и молчаливый Аднтрудюр немного ожил, разговорился.

— Вот та гора, видишь? С отгорком слева. Там род Тиндюра живет. Кай к ним ходил поговорить. А вон там дальше — рыжая хмарь. Там воздух дурной, если там переночевать, можно слечь. Безрунный, скорее всего, помрет.

С превеликим трудом мы отыскали нужный заливчик, прокрались через него едва ли не на ощупь и с облегчением выдохнули, вытащив «Сокол» на берег. Оставлять корабль в воде не рискнули. Кто знает, какие тут скалы?

Аднтрудюр хотел отправится к своим на ночь глядя, да Альрик не позволил, сказал, что лучше прийти как подобает гостям — при свете солнца, а то не дай Фомрир, застрелят ненароком, как татя.

— Да какие ж тут тати? — удивился шурин, но больше перечить не стал.

Вот же забавно. Как год назад сел к нам на корабль, толком и не вспоминал о семье, а нынче вон как рвется. Впрочем, разве я сам лучше? Часто ли заговаривал об отце и матери? А про жену и говорить нечего. Да и какая она мне жена? Обряд проведен наспех, вместе не пожили, мои родители ее не видели. Несколько ночей погрелись друг о друга — вот и вся семья. Эдак и бездноглазую Хельгу можно женой назвать. Может, отдать семье Аднфридюр свою долю добычи без платы и отказаться от их дочери? Пусть найдут ей нового мужа, из соседей. А так, мама правду говорит, она будто немужняя жена или вдова. А, вот же пустая моя голова! Нельзя! Я же сам сказал родителям, что есть жена, и привезти ее обещался. Если не привезу, мне мать пустую голову-то оторвет! И не посмотрит, что я хускарл.

Всю ночь так проворочался, всё думал, как лучше поступить, как правильнее. И когда забрезжила белесая полоса на горизонте, решил, что вот приду к ней, погляжу в ее глаза и там уж как сложится. Если совсем воротить будет, значит, не стоит и мучиться.

Вперед Альрик отправил лишь меня и Аднтрудюра. Чтобы мы, значит, принесли весть об ульверах и никого не напугали почем зря.

Как и тогда, остров удивлял дикостью и красотой, изгибами гор, дымящимися курганами и малыми лесами. Аднтрудюр быстро вывел к кипящему котлу Мамира. И он всё еще дымился и плевался горячей водой. Знать, не так просто выпечь новых людей! Тут я впервые когда-то увидел жену. Она меня спасла, а я ее чуть не убил.

Мы поднялись на холм и увидели расселину. Аднтрудюр помахал рукой, но никто не спешил натягивать веревки для переправы.

Я усмехнулся:

— А чего ты ждал? Ты уже не в оленьей одежде. Кто тебя нынче признает?

Шурин, недолго думая, скинул плащ, распустил пояс и стащил обе рубахи, обнажив не только тело, но и синие полосы на правой руке. И снова махнул. На этот раз я заметил какое-то шевеление на той стороне.

— Одевайся-ка. Сами переберемся.

— Да что у них, глаза повылазили, что ли? — досадливо бросил Аднтрудюр.

Когда он оделся, я отошел назад, разбежался и прыгнул. Сказать по правде, я не знал, как далеко прыгну на восьмой руне, потому не рассчитал силы и перемахнул не только через расселину, но и через людей, что присматривали за переправой. Перепрыгнул и сразу же поднял руки вверх, показывая, что не желаю никому зла.

— Меня зовут Кай. Кай Эрлингссон. Мы заключили союз с Аднальдюром. И со мной его сын!

А тут и сам Аднтрудюр перескочил. Теперь-то его сразу узнали!

— Трудюр!

Как из-под земли поднялись двое мужчин, и одного я смутно помнил.

— Бьёрг! Брат!

Братья крепко обнялись. А второй сторожевой опрометью кинулся в деревню сообщить о гостях. Так что когда мы обошли гору и подошли к берегу теплого озера, нас уже встречал весь род Аднальдюра.

— Мой зять уже не маленький человек! — не сразу вспомнил обо мне тесть после встречи сына. — Вырос! Изрядно вырос! И сына моего поднял в большого человека! Вот же молодец. И вернулся споро. Аднфридюр тебя ждала, все глаза высмотрела!

Что-то я в этом сомневался. Но говорить ничего не стал, а подарил тестю заранее подготовленный подарок — меч. Это и по нашим меркам дорогой дар, а уж здесь и вовсе бесценное сокровище.

Аднальдюр с удовольствием принял меч, повертел в руках, пощелкал пальцем по металлу, а потом сказал:

— Мы хоть и не ждали тебя так скоро, но тоже приготовили дар. Думаю, он тебе придется по душе. Фридюр! Подь сюда!

Из-за широких спин братьев вышла она. Но я толком ее даже не разглядел, потому как уставился на сверток в ее руках. Может, я еще могу отменить… Не могу. И никогда не смогу. Потому как из свертка на меня уставились темные серьезные глаза. Она держала ребенка!

— Ты не думай! — похлопал меня по плечу тесть. — Это не какая-то девчонка! Моя дочь родила тебе сына!

Сын? У меня ребенок, и это сын? Прямо от меня? По правде, мой? Живой ребенок? Живой. Вон глазами хлопает, нос морщит, губами шлепает. Закряхтел и раз — ручонку выворотил из-за шкур. А сам маленький, беленький, как зимнее яблоко.

Аднальдюр продолжал говорить… Что-то о непоседе, о непослушных руках, которые всё время вылезают наружу, чуть зимой не застыл… Но я толком не понимал, о чем он.

Поднял глаза, а там она. Смотрит на меня пристально. Лицо худое, серьезное.

— Сын твой, — говорит.

— Имя без отца давать не стали, — говорит.

— Признаешь или нет, — говорит.

Да