Киж - Олег Хафизов

После подобной словесной затрещины я брал под козырек, щелкал каблуками и удалялся под хохот расхристанных солдат, бородатых реставраторов и блядовитых курящих практиканток, души не чаявших в своем тщедушном руководителе.

После очередной моральной экзекуции, когда Финист при всех отчитал меня за приобретение пишущей машинки Долотова, вывезенной, как выяснилось, из Германии в 1945 году в качестве трофея, я подал рапорт о переводе на другую должность: на хоздвор, на гауптвахту, хоть в говночисты - лишь бы подальше от этого умника.

"Иначе я могу потерять самоконтроль и совершить поступок, несовместимый со званием российского офицера, - писал я. - Именно такими недопустимыми поступками я считал бы самоубийство или дуэль с полоумным инвалидом".

Генерал Гоплинов принял меня на своей укрепленной даче, после того как телохранители в спортивных костюмах разоружили меня и обыскали. Сам генерал, которого я не видел со времен подготовки к последнему параду на Красной площади, изменился почти до неузнаваемости. Теперь, в роскошном махровом халате, с толстой сигарой в зубах, он напоминал, скорее, крупного финансового магната в неформальной обстановке, а о воинском звании можно было угадать только по выглядывающим из-под халата брюкам с лампасами.

- Брось! Брось! - На мою попытку отрапортовать по всей форме Гоплинов досадливо замахал руками. - Садись, выпей-ка вот коньячку да порви свое заявление, сынок. И запомни: я тебе не генерал и не превосходительство, а я тебе отец.

После долгого нелегкого разговора Гоплинову по-отцовски удалось убедить меня в том, что музей никак нельзя оставлять в руках этого штатского ферта.

- Понимаю, мерзко, - жарко дышал на меня захмелевший генерал. - Но и ты пойми меня правильно. Нам сейчас главное - перетерпеть, стиснуть зубы, переждать. Ну, оставлю я штаб-музей этой гниде, ну, отправлю тебя куда-нибудь в Тмутаракань... Ды мы и глазом не успеем моргнуть, как Финист заполнит все должности своими бородатыми педерастами и тощими лесбиянками. А там - передадут базу в ведомство культуры или, пуще того, какой-нибудь ЮНЕСКО, и считай - расформирована дивизия. Распустят по домам самую соль российской ракетной элиты.

Терпи, сынок, терпи! А там, Бог даст, мы еще будем топить этих очкариков в Синеяре, как Герасим Муму. Будет и на нашей улице праздник. Я потому и поставил тебя приглядывать за Финистом, что ты - самый толковый из моих офицеров (другие еще хуже, шутка), ты не допустишь, чтобы хоть одна крупица народного добра ушла отсюда за кордон. Верь мне, дни финистов уже сочтены. В центре готовится приказ о его смещении и назначении меня директором музея. Вот когда мы развернемся как следует. Первым делом объявим дивизию частной акционерной компанией, как в девяносто шестой воздушно-десантной, возьмем большой кредит у одного человека, с которым я уже почти договорился, и купим большую партию ракет "земля-воздух", еще лучше прежних. Представляешь? Частная ракетная дивизия! Да нас с руками оторвут в любой воинственной стране третьего мира, в любом эмирате и султанате. А там-то мы наконец скрестим шпаги с супостатом!

Я возвращался от генерала окрыленный коньяком и надеждой, но в музее меня ждало последнее, жесточайшее испытание. Финист отчитал меня за опоздание и заявил, что не собирается более терпеть мою косность. Он передает должность управляющего в окаянные руки одной из наиболее распущенных практиканток. Я же, гвардии капитан ракетных войск Свербицкий, займусь единственным делом, достойным моих скромных умственных способностей, я буду ходить по музею и двору в камзоле, чулках, башмаках, напудренном парике и изображать самого Евграфа Долотова. Если понадобится, я также обязан фотографироваться с гостями и танцевать под аккомпанемент фисгармонии менуэт, которому меня научат. И без разговорчиков!

На складе мне выдали костюм восемнадцатого века, который я сам же имел глупость выменять у одного театрального реквизитора за десять банок тушенки, башмаки на высоком каблуке, шелковые чулки и парик. Всю ночь я не спал, а утром надел шутовской наряд, зарядил свой табельный пистолет, спрятал его в нагрудную кобуру под камзолом и отправился в музей под насмешки и улюлюканье пьяной солдатни.

Теперь я точно знал, что следует делать. Как только американская делегация окружит меня, чтобы щелкнуться с live Dolotoff himself, я выхвачу пистолет и пущу себе пулю в висок. Только бы выстрел совпал со вспышкой фотоаппарата! Тогда весь мир узнает, как погибают, отстаивая свою поруганную воинскую честь, русские ракетчики. Если же фотография будет снята до выстрела, она превратится в идиотскую шутку, фарс: музейный шут для потехи приставил пистолет к виску и скорчил печальную рожу. Американцам это даже понравится! Ну уж, фиг вам! У меня даже возникла идея взорвать себя вместе с туристами гранатой, но я отказался от этого подвига, вспомнив, что могу взрывом повредить обстановку музея, испортить государственное имущество, нанести ущерб историческому наследию Родины.

Не трусость ли это с моей стороны, спрашивал я себя. Не моральное ли дезертирство? И отвечал себе: это мой долг.

* * *

- Выстрел совпал с фотовспышкой? - спросил Бедин, как записной фотограф заинтересованный в основном технической стороной вопроса.

- Как видите, нет, - смутился капитан. - Ведь автор этих строк - перед вами.

Чтение развлекло узников Форт-Кижа. После хорошего обеда и нескольких бутылок хереса они вполне освоились и расположились по интересам. Голенькая лейтенант Соколова сидела на жестких коленях жениха, болтала сдобными ножками, попискивала эстрадную песенку и красила ногти одолженным у Глафиры лаком. Старший из трех поросят настолько заслушался, что уснул, сидя на стуле. Его голова на кадыкастой шее запрокинулась назад вправо, маска сбилась на лоб, а очки соскочили на пол.

Его сыновья Ниф-Ниф и Нуф-Нуф, похрюкивая и повизгивая, играли на столе в незамысловатую, но азартную игру: пытались прихлопнуть сверху ладонями положенные на стол ладони соперника. Филин что-то задумчиво подбирал на рояле, а Серый Волк Плещеев, воспользовавшись всеобщей рассеянностью, с деланой небрежностью прохаживался по Светлице, разглядывал гравюры и, улучив подходящий момент, подъедал свинину и салаты с чужих тарелок.

Как бы выбирая более удобное место для прослушивания, Глафира Николаевна села рядом с Бединым и стиснула его пальцы под столом. При этом она смотрела прямо в глаза капитана Свербицкого с головокружительной нежностью и обмахивалась веером.

- Если я вам наскучил, попрошу без церемоний. Просто скажите, и я прерву чтение, - сказал капитан, не отрывая глаз от Глафиры и освежая горло глотком вина.

- Напротив, прошу вас продолжать! - горячо возразил Бедин. - Нет повести печальнее на свете...

Глафира загадочно улыбнулась, расплела свои пальцы и, передвинув руку под столом, микроскопически незаметными движениями стала расстегивать молнию на брюках обозревателя.

Одарив артистку взглядом безмерной благодарности, капитан продолжил литературное чтение.

- Нет, мне не суждено было в тот день погибнуть на потеху праздным

богачам, - читал он. - В штабе-музее меня ждала новость, круто повернувшая русло моей жизни в героическую сторону.

На парадном входе висела табличка "Извините, учет", толстые туристы в просторных шортах-бермудах и пестрых тропических рубахах навыпуск недовольно галдели во дворе, а возле двери стоял солдат в полной форме, с автоматом, в каске и бронежилете, как в старые добрые времена.

Ответив на приветствие часового, что в моем вольтеровском одеянии выглядело более чем странно, я поинтересовался, в чем дело.

- Вы разве не читали последних газет? - выкатил глаза часовой и, едва сдерживая ребяческий восторг, воскликнул: - Финист смещен!

В волнении отбросив часового, я вбежал в музей. В Светлице, несмотря на теплый весенний день и яркое солнце, пылал камин, по полу были разбросаны бумаги, папки и мелкие экспонаты, в углу, под поясным портретом Долотова в парике, придворном мундире, со звездой и алой лентой через плечо, стояли три мешка: два набитые под завязку, а третий - примерно до половины. Сходство со знаменитой картиной усугублялось тем, что Финист был переодет, правда, не в платье сестры милосердия, а в рясу монаха, весьма напоминающую бабье платье.

Услышав мою грозную поступь, Финист обернулся с кроткой беспомощной улыбкой слепца и игриво поднял руку в приветствии.

- Капитан? - звенящим от напряжения голосом спросил он. - Фу ты ну ты, как вы меня перепугали!

- Не вижу повода для радости, - мигом остудил его я. - Что происходит?

- Инвентаризация. Учет. Вы не обратили внимания на табличку? Сейчас сюда подкатит американский туристический автобус и - ту-ту! Через пару дней мы с вами будем нежиться на тихоокеанском побережье. К черту этот кошмар. Я устал от бесконечной битвы с ветряными мельницами. Нет, господа хорошие, у этой страны нет будущего. Мы-то с вами понимаем, что честные люди здесь всегда будут на положении изгоев. Николай, вы поможете мне погрузить мешки?