Воспоминания пропащего человека - Николай Свешников

В это время, вместе с развитием книжной торговли на мостах и в улицах, стала развиваться и продажа газет, которую первый завел в своей небольшой еще лавочке у Пассажа М.В. Попов[71], а за ним, на Полицейском мосту, — Донов[72]. По их следам и я начал торговать на Черной речке вместе с книгами и газетами. Все газеты я получал из конторы «Голоса» по шести копеек за номер с правом возврата непроданных назад. Так как в то время газеты продавались лишь обандероленные, то я отдавал их на комиссию в фруктовые лари у Строганова моста и в Новой деревне и в конторы новодеревенских дилижансов.

Книжная торговля на месте была очень плоха, и потому я очень часто, наложив товару в мешки, ходил торговать в Лесной корпус или другие окрестности. Товар я покупал большею частью в Апраксинском рынке или выменивал в домах и торговал более французскими книгами, преимущественно романами.

Поторговав лето на даче, я поступил осенью к Донову торговать с ларя, находившегося на Цепном мосту у Летнего сада. Помнится мне, что в то время Попов вознегодовал на букинистов; особенно ему был ненавистен Донов, единственный торговец газетами с ларей, который очень много вредит его газетной торговле. Попов задумал уничтожить букинистов. В летние торги он решится откупить все лари, на которых торговали книгами; но букинисты, проведав о его замысле, соединились вместе и, заручившись между собою круговыми залогами, подговорили посторонних торговцев, как-то: саечников и фруктовщиков, и через их посредство накупили себе лари в других местах. Попов, откупив принадлежавшие букинистам лари по дорогой цене и видя, что этим нисколько не уничтожил своих врагов, принужден был возвратить лари обратно букинистам, и притом с большим убытком для себя.

С Доновым я долго ужиться не мог и остальную часть зимы кое-как перебивался, торгуя на решетке у Государственного банка.

Книжная торговля в то время почти ничем не была стеснена; инспекторов еще не было, полицейских разрешений не требовалось, да и торговая депутация с нас не спрашивала даже жестянок, а потому у Государственного банка, с Екатерининского канала, почти все решетки были завалены книгами, и здесь иногда торговали до десяти человек.

Все это были торговцы старыми книгами, и некоторые из них хорошо понимали дело. Несмотря на то, что они, так сказать, лепились друг на дружке, торговля шла очень недурно. Постоянные покупатели, как П.А. Ефремов[73], Даровский[74], Хмыров[75], Стрелковский[76], Майков[77], Страхов[78], пробочник Баженов[79], священники Сидонский[80], Помяловский[81], Никольский[82] и другие, заходили очень часто и из старья выбирали, что им было подходящее, иногда целыми связками. Нередко случалось, что останавливалась карета, и из нее выходил солидный господин и, обойдя эту книжную развалку, тоже покупал разного старья. Особенно замечателен и желателен для нас был один старичок (называли его графом Хвостовым[83], но я наверно не знаю), который, остановившись у кого-либо из торгующих тут, забирал чуть не всю его лавочку, но к другому уже не переходил. Тогда другие товарищи, дав счастливому продать свой товар, подкладывали ему свои книги; старичок, забрав и подложенные, опять начинал с ним торговаться. Этот господин каждый раз, как только попадал к банку, увозил с собой по несколько пудов книг.

Торгуя у банка, я расширил круг своего знакомства среди букинистов, приобретал более знаний в книжном деле, но вместе с тем все более и более развращался: круговое пьянство и разврат происходили у нас почти ежедневно. Я не говорю о всех поголовно, но большинство мелких торговцев постоянно пьянствовали. Деньги доставались легко, потому что свободы для торговли было много. В это время все, кто мало-мальски умел управлять собою, все нажили капитал, например: Екшурский, Лепехин, Ефимов. Семеновы и др.

Но, кроме свободы, которая способствовала развитию книжной торговли, ей много помогало и самое время — время всевозможных реформ и преобразований, время какого-то особенного увлечения и ожиданий чего-то нового. Спросы на книги возрастали периодически: одно время быстро шли сочинения по естественным наукам, затем юридические, медицинские и социальные. Как бы ни были плохи книжонки по модному предмету, они раскупались по хорошей цене.

Этот спрос на книги толкнул к предприимчивости некоторых сметливых букинистов. Первый. Н.И. Герасимов[84], начал делать объявления в газетах о покупке книг и, как сам рассказывал, приглашений за товаром было не обобраться. Примеру его последовал покойный Вишневский, который только объявлениями и составил себе капитал; за ним — Богданов[85], я и потом уже несть числа других.

Летом, как и везде в городе, торговля у банка была плоха, а потому некоторые из букинистов отправлялись торговать в лагери, где вообще хвалили торговлю; но я начал торговать опять подачам. Хотя торговалось и недурно, однако к концу лета через пьянство и разврат я дошел до того, что попал в притон мазуриков.

Этот притон находился в трактире, носившем название «Рим», в Апраксином переулке. Долго я замотался тут с разными темными личностями и сам принимался за мелкие кражи. Один раз я стащил у своего благодетеля Канаева «Учебник уголовного права» Спасовича; другой раз — у зятя узду с лошади; потом украл у гостинодворского сторожа тулуп и затем сделал и еще несколько мелких краж.

Но раз случилось, что в трактир зашла какая-то пьяная женщина, которая меня угостила и позвала с собою погулять. Видя это, мазурики пристали ко мне, чтобы я довел ее до спуска на канаву, где намеревались содрать с нее одежду. Я принужден был согласиться, но, доведя ее в Мучном переулке до дома, в котором она жила, впустил в ворота и таким образом лишил их добычи. Видя такое вероломство с моей стороны, они порешили отомстить мне и, не подавая никакого вида, пригласили в портерную, где старший из них, заказав четыре бутылки пива, налил мне стакан, потом другой, а затем, переговорив потихоньку с портерщиком, вдруг ударил меня по носу. Кровь полилась у меня струей. Но он схватил меня за волосы, свалил со стула и начал бить руками и ногами куда попало, а портерщик, стоя у выручки, показывал в это время на меня посетителям и говорил;

— Ведь вот какой подлец: сидит с товарищем, от него угощается, а сам к нему в карман залез. Ну как его не бить?

Памятны мне эти побои, на всю жизнь памятны; но нет худа без добра.

Наколотившись досыта, Евлашка, так звали мазурика, опять посадил меня пить пиво и угощал им вволю; а потом, когда мы вышли из портерной, сказал мне:

— Это тебе первая наука; впредь будешь знать, как товарищей проводить. Теперь пойдем со мной: надо же доставать, что пропито.

Я не противился и пошел с Евлашкой; мы ходили ночью часа три, искали кого бы обобрать, но нам ничего не удалось. Наконец я где-то улизнул от Евлашки.

С этого раза я не пошел больше в Апраксин переулок, а отправился на Петербургскую сторону и там на Большом проспекте, прикинувшись пьяным, попал в часть. Паспорта у меня тогда не было, и меня отправили к мировому судье, который решил выдать мне проходное свидетельство до Углича и через полицию выпроводить из Петербурга, но когда меня привели в тот участок, из которого должны были проводить за город, то там только приказали полицейскому дать мне два раза в шею и с тем высунули вон.

Очутившись на свободе, я не знал, что делать; но, поразмыслив, решился сходить к сестре, посоветоваться — не ехать ли мне опять на родину, чем болтаться в Питере и дожидаться, чтобы отправили этапом.

Идя по Загородному проспекту, я встретил Канаева, того самого, у которого стащил учебник Спасовича. Я уже хотел было отстраниться от него, полагая, что он догадался о сделанной мною краже, но Канаев, увидав меня, окликнул и остановил. Расспросив о моем положении, он дал мне гривенник на хлеб и пригласил прийти к себе. На другой день я явился к нему и высказал, что у меня нет паспорта и негде жить. Тогда Канаев предложил мне поселиться у него в комнате, которую он занимал вместе с братьями.

Несмотря на то, что Канаевы жили в доме своего дедушки, в богатом купеческом семействе, они держали себя независимо и в своей комнате принимали кого хотели. Комната эта была посещаема разнородными лицами, знакомыми большей частью старшего из братьев. Тут бывали и писатели, и адвокаты, и студенты, его товарищи, и другие личности — вроде отставного поручика Гугнина и его родственника-великана, флангового унтер-офицера лейб-гвардии Преображенского полка; одним словом, эта комната была местом сближения сословий. Всем этим лицам я, конечно, был отрекомендован и почти со всеми в свою очередь перезнакомился; но более всего я сошелся с товарищем Канаева по университету М.О. Шумовым[86], с которым мы порешили основать книжную торговлю.