Любвеобильный джек-пот - Галина Романова

Лия стояла, горестно сгорбившись. Волосы плотной шторкой упали ей на лицо. Пойди, разберись: плачет она, размышляет или просто молчит. Подойти, обнять, прижать к себе... Он не может. Он же трус. Ему проявлять подобное душевное благородство не пристало. Куда проще отмолчаться или спрятаться за собственным малодушием.

Он все же удивил самого себя, спросив:

– Ты сказала, что взяли совсем не того, кого было надо. Есть подозреваемый?

Она молча кивнула. Спина ее при этом сгорбилась еще сильнее, а плечи принялись тихонько вздрагивать. Плачет все-таки. Вот незадача!

– Откуда такая уверенность? Ну... Что это совсем не тот человек, который...

– Он не мог! Он не мог убить его, Дима!!! – Она обернулась на него, откинув волосы с лица, плакала, конечно же; все то время, что стояла у окна, плакала, лицо было мокро от слез, глаза вообще ни на что не похожи. – Он мальчишка совсем! Он... Он не мог, понимаешь! Они и знают, что он не мог убить. И считают, что это сделал кто-то другой. А все равно его арестовали! Понимаешь ты или нет?! Его арестовали по подозрению в соучастии! А он не виновен!!! Не виновен! Не виновен! Я уверена!

– Кто?.. Кто этот мальчик? – Он еще ничего не понимал, но, кажется, начинал немного догадываться.

Был какой-то мальчик...

Точно был, сомнений теперь не оставалось, и классического вопроса «А был ли мальчик?» даже не возникло.

Так, с этим, кажется, определились. Теперь о другом...

Этот мальчик, оказывается, очень дорог ей. Настолько дорог, что она готова... А на что она готова ради него? На то, чтобы пойти против своих коллег? На то, чтобы вопреки доброй памяти о своем соседе начать его оправдывать?

Ох, боже же ты мой!!! Вот она попала!!! Вот попала...

Гольцов сморщился от жалости.

Зачем ему надо во все это ввязываться, а?! Вот зачем?! Сидел тихо-мирно за своей дверью, ждал зимы, потом весны, а следом лета... А теперь что?! Что теперь?! Нужно было вот ему потащиться к ней в тот день! А потом еще и на день рождения пойти с ней вместе! А там Игося этот чертов, который теперь еще, оказывается, и умер совсем некстати.

Ох, беда, беда... Что делать?!

– Нужно их найти, – твердо ответила Лия, когда последний его вопрос неосторожно слетел с его губ.

– Кого, господи?! Кого найти?! – Он посмотрел на нее, как на душевнобольную и даже сделал попытку отодвинуться.

– Настоящих преступников нужно найти, Дима. Тишакову, ему что! Ему – сидит парень в камере, значит, надо его разрабатывать. А как они могут разработать, я знаю. И ты, думаю, тоже. А парень не выдержит такого давления. Начнет подписывать все, что угодно. Он же не виноват, Дим!

– Откуда такая уверенность? – по инерции поинтересовался Гольцов, хотя его решение ни во что такое не ввязываться крепло с каждой минутой.

– Я знаю! Я его знаю, черт возьми! Что бы там они ни говорили мне... Я знаю, он не может!

Лия, не выдержав, разрыдалась в голос.

Она больше не могла. Больше не могла быть сильной и мужественной. Ей хотелось орать, выть, рвать на себе волосы. И причитать еще и о бедном, брошенном всеми ребенке, и о бедном старике, который все грозился, что уйдет в Дом престарелых, если она не выйдет вскорости замуж.

Почему другим бабам это можно, а ей нет? Кто сказал, что она непременно должна сохранять лицо?! Хотя, какое, к черту, лицо после ведра кофе, бессонной ночи и двух пачек сигарет! И какое, к черту, самообладание, если она пришла к малознакомому человеку и просит у него защиты и сочувствия. Разве раньше она бы так сделала? Да никогда!

А к кому ей было еще идти? Мишаня не отзывался. Тишаков категорически отказал. И еще наговорил кучу мерзостей о слепоте, нерастраченной материнской любви, отсутствии профессионализма и что-то еще говорил, что-то такое гадкое. Она потом его уже и не слушала вовсе. Указала на дверь и не слушала.

У нее оставался один Гольцов. Но он упрямился и ни в какую не хотел соглашаться. Оно и понятно. Кому охота из огня да в полымя?! Но он был единственным, кто мог ей помочь. Оставался тем единственным, на кого она могла еще надеяться. Хотя он и корчил из себя подонка, Лия-то знала: он не такой. С ним многое было непонятно, но эти непонятности были из разряда пустяковых. И ей пока некогда было ими заниматься. Потом когда-нибудь, не сейчас...

– Дим, ты мне поможешь? – спросила Лия, понемногу успокаиваясь.

Гольцов, конечно, тоже к этому руку приложил. Поначалу сидел и не подходил. А потом все же поднялся. Обнял, усадил на стул. Напоил водой. И еще говорил что-то ей на ухо доброе и понятное.

– Лия... Лия, я бы рад, но не могу. – С чего-то снова ему сделалось стыдно за себя, и не захотелось водить ее за нос, и отказать он решил прямо сейчас, не откладывая. – В моем положении это не самое лучшее, пойми! Черт, я не знаю, что тебе и сказать...

– Дим! – Лия отпрянула от него, вцепилась в его голые плечи и заставила смотреть себе в глаза. – Ты вынуждаешь меня сделать подлость! Не хотела, видит бог!

– Что ты имеешь в виду? – Гольцов привычно испугался, но скорее действительно по привычке, чем по-настоящему.

– Я заставлю тебя мне помочь! – произнесла она хрипло. – Пускай это и подло, но я заставлю!

– Да? Каким, интересно, образом. – Гольцов нехорошо усмехнулся, настораживаясь.

Что еще за кролик в шляпе? Что она задумала? О какой подлости речь...

Лия недолго собиралась с духом. Видимо, долго думала, прежде чем идти к нему. И мелочи все, и возможные варианты его ответов были ею просчитаны и предусмотрены. А так же были предусмотрены варианты ее решений. Вот она и выпалила скороговоркой:

– Если ты откажешься и не захочешь помочь мне, я сдам тебя милиции, вот.

– Да? И как, интересно?

Он все понял. И про кролика, готового вот-вот показать свои длинные безобразные уши из черного, как ночь, цилиндра. И про подлость, что она для него уготовила на случай его отказа.

Ай да... Лия! Ай да молодец! И восхитился бы тобой, да не тот случай. Зачем же было... Зачем же было все так портить?..

– Я сдам тебя как первого и единственного подозреваемого на роль убийцы Игоси, Гольцов. И я сделаю это, поверь. И тогда ты поймешь, каково приходится сейчас моему мальчику там, на нарах.

Лия судорожно сглотнула и опустила глаза, тут же зажмурилась, замотав растрепанной головой, настолько тяжело ей было продолжить. Но она все же продолжила.

Он ведь молчал. Значит, надо было ей...

– Я расскажу своим бывшим коллегам о том разговоре, что состоялся между тобой и Игосей в Светкиной прихожей – раз.

Ей надо было быть жестокой сейчас. Надо было быть ею непременно! И еще не смотреть на него. И не видеть, как он начинает презирать ее. Как наполняются жгучей неприязнью (хорошо еще, что не ненавистью) его темно-серые добрые глаза. Добрые же, чего уж. Она в этом хорошо разбиралась и часто видела то, что другим было не под силу.

У Гольцова были хорошие, добрые глаза. Были...

– А что два? – бесцветным голосом поинтересовался он. – Говори смелее, не стесняйся. Раз уж начала...

– Игося погиб ночью, – медленно произнесла Лия, стараясь не слушать себя и не вдумываться в истинный смысл того, что собиралась сейчас ему сказать. – А ты этой ночью уходил куда-то, Дима. Я видела! Спать мне сегодня не пришлось. Время твоего ухода совпадает со временем его смерти. И еще... У тебя в руках была большая тяжелая сумка.

– Ага! – Тут он вдруг развеселился и даже глянул на нее коротко и с жалостью. – Кувалду из дома захватил, чтобы проломить Игосе череп! И тащил ее через весь город.

– Ладно, один-один. Но отрицать ты не можешь: в момент смерти Игоря тебя дома не было. И еще... Ты ведь звонил ему.

– Это-то откуда тебе известно?! – снова насторожился Гольцов и снова отвернулся от нее к окну, за которым кисла непогода.

– Галка, давая показания следователю, упомянула о том, что Игося собрался среди ночи на встречу и все шутил, что коридорный разговор, оказывается, будет иметь продолжение. Ну-ну, типа, послушаем, что он скажет в свое оправдание.

– Почему ты решила, что это непременно я ему звонил? Мог ведь быть кто-то и еще.

– Мог. Но ты знаешь наши силовые структуры. Зацепятся, и все сойдет у них гладко. И все твои прежние грехи вспомнят. О боже! Прости меня, Гольцов! Прости ради бога, но если ты меня пошлешь, я тебя сдам.

Реветь ей больше не хотелось, а вот провалиться сквозь землю – да. С радостью бы исчезла из этого мира, чтобы не терзаться, не мучиться, не стыдиться так, как сейчас. Знала же прекрасно, что не пойдет никогда в милицию и не заявит на него. И не потому, что считала Гольцова не причастным – хотя и не считала, – а потому что не была подлой никогда. И шибко правильной тоже не была. Самой обычной она была, и любить, как оказалось, умела. Хотя Тишаков и это счел ошибкой.

– Я помогу тебе, Лия, – вдруг произнес, не оборачиваясь, Гольцов. – И не потому, что боюсь, что будто бы ты... Не пошла бы ты никуда. Точно же не пошла бы?..

Она промолчала, не зная, как правильнее ответить.